продолжение. начало - http://teplovoz.com/creo/12650.html
уже счастлив. Счастье пришло неожиданно. Тогда, когда он уже перестал верить в то, что оно существует на этом свете. Жалкая, постперестроечная, обстановка квартиры, главные элементы интерьера которой – полуотодранные обои и пыльный потолок, встретило счастье яркими солнечными лучами, неторопливым тиканьем часов и урчанием канализационных труб. Звуки были привычными. Успокаивающими и ничем не примечательными. Но вдруг, после долгих лет молчания, заработал холодильник. Мир вздрогнул от громкого его рыка, замер на секунду и продолжил жить дальше, а Семен Маркович открыл глаза, закрыл, опять открыл и откинул одеяло.
И пусть о нем уже давно забыло государство, но, тем не менее, Семен Маркович оставался человеком. Нынешним гражданам различных стран сложно представить как, не получая пенсии и лишившись немногих прав и свобод, можно не скатиться до крайней степени свинства. Подобно муравьям, мы главным атрибутом разумности человеческой особи считаем паспорт или любой другой документ заменяющий удостоверение личности. Мистическая сила этой бумажки способна сделать из человека раба или властителя. Достаточно только на мгновение выпустить её из своих рук и приходится работать под призрачное обещание его вернуть. И самый ничтожный представитель людского племени может почувствовать себя мойрой, ткущую ткань бытья, стоит только дать ему права проверять документы: все ли стоят штампы, регистрация, прописка, гражданство, наконец? Поэтому любой обделенный вниманием государства, по понятиям современника, моментально становиться изгоем, лишенным всех человеческих качеств.
Но Семен Маркович по утрам чистил зубы, принимал душ, смывал за собой в туалете, готовил себе завтрак, слушал последние известии и смотрел по телевизору программы о быте африканских дикарей. И пусть не сомневаются скептики – нормальность его не была фальшивой имитацией мира, который показывают в вечерних телесериалах. Не играл Семен Маркович нормального человека, чтобы его не поперли с незаконно занимаемых квадратных метров. Он действительно был им. Поэтому когда он бодро откинул одеяло, первой его мыслью было пойти в туалет. Но повинуясь непонятной силе он взмыл к потолку. Ну почти. До потолка он не долетел. Как и вчера, он завис на высоте около пяти метров над землей.
И как только я написал «вчера», Семен Маркович неожиданно все вспомнил. Семечки, болельщиков, анус, Альку, дурацкий полет, толпу и воду из брандспойтов. И в эту минуту на пенсионера, техника пятого испытательного стенда, Семку с третей улицы станкостроителей, снизошло счастье. То самое, что уже минут десять находилось в комнате, но никак себя не проявляло. Ощущения были такие непривычными, что бедный пенсионер даже пукнул. И уж простят меня доверчивые читатели, которые не ожидают от автора таких низких подробностей, но без них история стала бы совсем не правдоподобной. А испускание газов не только добавила всему происходящему реальности, но и придало Семену Марковичу небольшое ускорение. Повинуясь законам физики, он медленно подлетел к окну. За окном летний будничный города гонял запыхавшихся граждан по делам и раскачивал деревья в такт биения сердца пенсионера, со всей его аритмией. Семен Маркович открыл окно, вздохнул тяжелый насыщенный всякой гадостью воздух и медленно выплыл в город.
Именно в этот момент и дверной звонок попытался залиться трелью, но очень быстро подавился и замолчал. Через мгновенье забарабанили в дверь. После нескольких минут пыл барабанивших угас и стали слышны нелестные эпитеты в адрес уклониста от воинской службы. Сложные словесные конструкции постепенно наслаивались друг на друга, пока их строителя не прервал строгий голос.
– Что шумим?
Голос этот принадлежал майору Службы Безопасности Всего Государства Марку Петрович Шевченко. Известен он был, прежде всего, своей фамилией. Благодаря ей сделал карьеру, приобрел авторитет и женился. Хотя надо отдать должное сам майор никогда не пытался воспользоваться её известностью. Все с ним происходило без непосредственного его участия, иногда, как в случае с браком, даже вопреки желаниям. Все началось тогда, когда скромный и стеснительный юноша попал в рождающуюся в страшных муках национальную армию. Там фамилию сразу оценили и направили его для прохождения службы в штаб, шофером. Почему-то военным ужасно льстило, что к бабам их возит Шевченко. Прожив у командования за пазухой положенные тогда полтора года, он получил на руки свой дембельский альбом и, не возвращаясь в родное село, отправился покорять большой город. Там он как-то неожиданно для самого себя оказался заполняющим какие-то анкеты в строго обставленном кабинете с высоким потолком. Рассчитывая всего лишь на работу шофером, на вопросы он отвечал честно, поэтому в строке хобби написал «поэзия» и набросал несколько рифмованных строчек. Начальство, на чей стол легла анкета, скривившись пробормотало «поэт, бля», но звучная фамилия сломало стереотипы и Марк Петрович, вместо транспортного отдела оказался в коллективе профессиональных контрразведчиков.
И понеслось. На фамилию обратили внимание в каком-то отчете, посоветовали присмотреться и выучить сотрудника иностранным языкам. Потом фамилию отправили на стажировку в зарубежные странны, где улыбчивые иностранные коллеги угощали дорогими сигарами и вежливо цокали языками, когда Марк Петрович представлялся. Правда при этом они отчего-то решили, что он хорошо играет в футбол, но это уже сущие мелочи. Обогатившись опытом и даже таки-да выучив английский он вернулся в родную Контору и засел в отделе международным связей, чтобы, в конце концов, возглавить его и жениться на Варваре Степановне, женщине подлой, низкой, бессердечной, завистливой и эгоистичной. Единственное, что было прекрасное в жене майора – её младшая сестра Алька. Так или иначе, но попал в эту историю Марк Петрович, когда ему стукнуло уже тридцать три года, в легком подпитии, с папочкой и личным распоряжением руководства разобраться во вчерашних волнениях, как лицо доверенной и предвзятое.
По правде сказать, сам майор творчество Шевченко терпеть не мог. Предпочитая тяжеловесные формы верлибров и циничную мужскую лирику, он с трудом сдерживался, чтобы не перейти на похабщину, когда ему в очередной раз выли «думы, мои думы, тяжко мэни з вамы». Гораздо ближе его слуху был очаровательно и велеречиво прямолинейный Бродский. Собственно с него все и началось. Когда давно, в учебке, попался ему маленькая книжка с карандашом вместо закладки. Он раскрыл и прочитал просебя «ког-да теря-ет равно-ве-сие твое со-зна-ние уста-лое ког-да сту-пени-ньки этой лест-ницы уходят из под ног как палуба когда плюет на чело-вечество твое ночное одиночество»… Дочитав до конца, закрыл. Захотелось бросить книгу на пол, переступить её и пойти дальше, дешевое перестроечное издание, гнилые страницы. Во всем это чувствовался какой-то обман, какие-то глупости, совершенно ненужные ему. Но что-то остановило его, и, вновь открыв книгу, он встретил «какой-то ужас в этой белизне и вижу я что жизнь идет как вызов бесславию упавшему извне на эту неосознанную близость»… И опять шевельнулось в нем какое-то предчувствие. Шевельнулось и исчезло, а томик стихов остался.
– Проснулся я, и нет руки, а было пальцев пять? – поинтересовался он у замерших милиционеров.
Толстый и плюгавый прапорщик из военкомата как самый трезвый первый сообразил поинтересоваться у майора:
– А собственно? – голос прапорщика дрожал от волнения. Высокий, узколобый господин в серых брюках и мятой рубашке, с барсеткой, его почему-то пугал.
– Энкэвэдэ, – ответил спокойно Марк Петрович, которому в этот раз ничего подходящего в голову не пришло.
Прапорщик захлопал глазами и оглянулся на начавших отмирать сотрудников милиции. Майор вздохнул и полез в карман. Удостоверение примирило с жизнью всех собравшихся на лестничной площадке. Теперь настала очередь Марка Петровича интересоваться.
– По какому делу? – он постарался, чтобы вопрос прозвучал безразлично. Достав из своей барсетки упаковку жевательной резинки, он поддев одну подушечку мятной гадости он отправил её в рот.
– Дело номер тысяча сорок семь дробь пять, – пояснил прапорщик.
– Уклонист, – поддержал его милиционер.
– Глист, глист, – зачем-то добавил второй.
Майор на секунду задумался. А потом протянул руку.
– Я сызнова служу в несчастливом кружении событий …
– Что-то вроде этого, – легко согласился прапорщик и открыл папку. – Вот.
Майор наклонился.
– Вы не ошибаетесь? – спросил он.
– Поднадзорный небось, – посочувствовал ему прапорщик. – Уклонист, никаких сомнений, воинский долг.
–Воспитуемый, – автоматически поправил его Марк Петрович и добавил задумчиво. – Интересно.
– Мы продолжим?
– Не надо, – быстро ответил майор и положил руку на раскрытую папку. – Мы сами.
После этого от забрал у прапорщика из рук документы.
– Как жизни после декабря так одинаково разбиты, – пояснил он тому. – Разберемся, во всем разберемся.
– Мы значит получается пойдем, – поинтересовался военный.
– И нальем, – хором икнули милиционеры.
– Немедленно, прямо сейчас, приятной дороги.
– Расписочку не изволите? – скривился прапорщик. – Документики все-таки.
– Как-то в другой раз, – пробормотал Марк Петрович. – Держать не буду, идите, идите.
Милиционеры с отныне навечно кривым прапорщиком исчезли. Майор плюнул им вслед жвачкой, достал из барсетке мобильный и что-то приказал в трубку. Через несколько минут появился его сотрудник, Сережа. Отперев отмычкой дверь, они зашли в квартиру Семена Марковича. Их появление нарушило все магию и холодильник снова замер, напоследок грохнув чем-то в себе. Сотрудники Службы Безопасности прошли в комнату и приблизились к открытому окну.
– Рассуждая только о пользе страны, Сереженька, надо честно признать – чуда бояться не надо.
– Угум.
– Чудо оно не страшное. Даже скорее наоборот. Оно всегда несчастное и наивное. До умиления
– Угум.
– Поэтому к чуду надо аккуратно подкрасться, бросить чуду под ноги шумовую гранату и брать его тепленьким.
– Угум.
– Почему тепленьким? Потому что только чудо способно укреплять обороноспособность страны.
– Угум.
– А если чудо оставить в природных, так сказать – не в больничных, условиях, оно только вред принесет. И стране и себе самому.
–Угум.
–Потому что чудо в природе такое может сотворить, такое на… |