Сергей Иванович выходит на балкон.
Ранний июнь. Асфальт уже парит.
Он трогает стареющей рукой
Шершавый край обшарпанных перил.
И он молчит. И взгляд его горит.
Он смотрит вдаль, а там палеолит
Виднеется ему. Он сумасшедший,
Но это ни о чем не говорит,
Здесь мало что о чем-то говорит,
Здесь главное - идея путешествий,
Здесь главное - подкожный лабиринт
На плоть его, как нА берег сошедший.
Сергей Иванович - он, в общем, не старик,
Ему лет сорок - сорок пять, он просто черный
След на бумаге от пера, но в нем царит
Впитавшаяся в вены обреченность,
Пробравшийся под кожу алгоритм
Вневременной и перевоплощенной
Причастности к вселенскому расчету,
К движению материковых плит.
Сергей Иванович закуривает, он
Не курит, но закуривает, это
Оправданно не бренностью времен,
Но невозможностью приличного ответа
На выпуклый вопрос "зачем он здесь?",
Ведь он не здесь. По правильным подсчетам -
Его не существует, что не есть
Ответом на вопрос "какого черта
Он думает о том, что его нет?",
Ведь его нет, хоть он читал Декарта,
Но, будучи не мысль и не предмет -
Он мысль и н предмет, летящий в тартар.
Сергей Иванович не знает ничего,
Он чувствует, что он не существует,
А значит он, по сути, божество.
Он нож берет и рану ножевую
Себе наносит в гулкой пустоте.
И, прорезая кожу слой за слоем,
Нож, не застряв в исписанном листе,
Становится офортною иглою.
Это не странно, просто так бывает -
Ты режешь себя в сердце, а затем
На стенах храмов фрески оживают,
Как птицы оживают в высоте.
Сергей Иванович себя не узнает,
Сергей Иванович не видит и не слышит,
Он медленно идет сквозь водоем
И понимает вдруг, что он превыше
Дыхания, движения, надежд,
Превыше контролеров и трамваев,
Что вот идет по скомканной воде
простое божество Сергей Ианыч,
И чувствует себя вполне нормально. |
