Поздно вечером, когда N уже спит, свернувшись клубочком в позе эмбриона, я выключаю свет, поправляю на её смуглом теле одеяло и бесцельно брожу по квартире. После работы я до упора набил в ближайшей лавке свой рюкзак пивом, проглотил заначку декседрина и принялся готовить ужин. Иногда мне нравится готовить под кайфом. В особенности, когда ощущаешь приближение хандры и меланхолии. Обмануть время – не совсем верное определение, но это первое, что приходит в голову.
Тут такая фишка: когда понимаешь, что одиночество на самом деле твой единственный и верный друг, то всё ништяк. Но случается, что, как и всякий механизм, твой именно сегодня даёт сбой.
Из-за избытка времени, которого ещё совсем недавно так не хватало, в твоё одиночество проникает вирус деструктива. Вдруг кажется, что вечера приелись, набили оскомину, превратились в испытание. Днём всё ещё куда ни шло. Играешь себе потихоньку свою мудаковатую социально-профессиональную роль манагера. Восьмичасовой унылый спектакль с чётко прописанными диалогами и антрактом на обед, когда можно сожрать, скажем, круасанов, въебать кружку кофе и втихаря выкурить косяк. Был период, когда в антракте я играл в пинг-понг. Тоже вариант. Помнится, даже влюбился в красивую девушку, с которой мы часто рубились в паре. Но это в прошлом. Тогда вечера ещё случались непредсказуемые, а всякий вакуум наполняла спонтанность.
А сегодня кажется, что время словно мышь попавшая в мышеловку, оно просто точка, его так много, в глазах темно и хочется разбить окно, поджечь серый линолеум в прихожей, а из кухонных кранов запустить веселящий газ…
Ужин приготовлен и давно съеден. Курт Кобейн со страшной силой орёт в моей голове. Небольшой пятки оказалось недостаточно, чтобы уснуть. Сна ни в одном глазу. Моя башня – включенный на всю мощь проигрыватель с бесконечным трэком Нирваны. «Rape Me My Friend». Мелькает шизоидная мысль, что N может проснуться от этих гитарных рифов и расплакаться как маленький ребёнок. Такой расклад приводит меня в оцепенение.
Останавливаюсь возле нашей кровати, на которой я теперь почти не сплю. N тихонько сопит во сне и смешно, как кролик, вращает носом. На мгновенье мне становится жутко обидно, что я не художник и не умею написать карандашом черты её лица. Я стою, не двигаясь, и смотрю, как пульсирует тонкая вена на её шее. Вижу, как на мониторе рядом с кроватью мигает заставкой электронный циферблат. Я стою, не двигаясь, и смотрю, как, пульсируя, уходит время. Провожу пальцами по её неестественно чёрным волосам и вдруг понимаю, что движет маньяками-убийцами. Я стою, не двигаясь, и мне кажется, что я медленно погружаюсь под воду и дышу благодаря невидимому аквалангу. Вода – это время и пространство, акваланг – одиночество, твой единственный и верный друг.
В конце концов я ухожу на цыпочках в кухню. Стелю на полу каремат и бросаю под голову свой тёмно-синий джемпер.
Полночь. Я лежу в полутьме, курю красный Голуаз и слушаю в огромных доисторических наушниках Джетро Талл. Надо мной на бельевой верёвке, зажатые прищепками, едва заметно колышутся полиэтиленовые пакеты. Будто повисшие под потолком летучие мыши. Словно уснувшие в полный штиль медузы. Я гашу окурок в пустой консервной банке, закрываю глаза и протяжно в унисон флейте Йена Андерсона запускаю жопой заряд углекислого газа. «Aqualung My Friend, Don’t You Start Away Uneasy…» |
