В первый раз я столкнулся с искусством в шесть лет. Произошло это случайно. Во двор кто-то вынес альбом репродукций Рубенса. Тогда я впервые понял, что голые тетки главный смысл всего искусства. И главное оправдание времени потраченного художником. Мясистые тела рубенсовских красавиц взволновали меня и заставили по-другому посмотреть на пыльные книжные полки. Когда никого не было дома, я тщательно прошелся по всем книгам, в которых заподозрил существование картинок. Наша семья не была богата, чтобы скупать редкие и дорогие репродукции массово, поэтому улов был небольшим, но был – набралось около десяти альбомов. Я внимательно страницу за страницей изучил их. Баба без одежды обнаружилось много. И на целый год я стал поклонником живописи, страстным её фанатам, изучающим даже вставки в журнал юность, с комсомолками в блузах, обтягивающих крепкие рабоче-крестьянские груди.
Как вы уже поняли, ребенком я был нудным. Очень нудным. Я и сейчас-то нуден, но тогда я еще не научился скрывать этот свой недостаток под маской веселого похуиста. Выдержать мои допросы о смысле вывесок на магазинах и не прибить – мог только папа, который морозил меня своим ледяным спокойствиям умело пропуская мои слова сквозь свое сознание, и мама, которая умело заражала меня оптимизмом и желанием заняться чем-то абсолютно бесполезным и переводила мое внимание на безопасные кубики. Именно мама первой заметила мой, хоть и поблекший, но, тем не менее, все еще живой интерес к наследию великих художников. Очень деликатно меня застукали за перелистыванием почти бессмысленного Рембрандта и осторожно прижав к фактам начали расспрашивать, что же меня так заинтересовало в нем. У меня потели ладошки и горели уши, но я нудно попытался рассказать о том, что все эти хмурые кривые домики и застывшие парусники мне нравятся. Я лгал как последний продажный рецензент в женском гламурном журнале, по малолетству заменяя восторженные, метафоры и сравнения универсальным Э-э-э-э… Может быть папа, внимательно разглядывающий меня, что-то понял, но маме возражать не стал и отправился я в кружок изобразительного искусства.
Вначале идея научиться рисовать самому меня восхитила. Возможность изображать голых женщин не в тупых позах и самое главное – любых баб, а не только уродливых, просто взорвала мне мозг. На первое занятие я буквально летел.
– Рисуем палку, – обрадовала нас хрупкая женщина в скромном сером платье, черных башмаках и безумной беретке малинового цвета.
Мы сидели перед ней, разложив на парты альбомы, резинки, наборы карандашей и неуемный детский энтузиазм. Кружок располагался в «Доме пионеров», который был на самом деле обыкновенной хрущевкой, на первом этаже которой и разместили отрыжки детско-юношеского воспитания. Родители завели нас в класс, умилились и исчезли на полтора часа. Знакомые парты, привычная доска лично меня разочаровали. Прибитые кнопками по стенам рисунки не спасали. Голых там не было, только какие-то ужасы.
– Что? – спросила хрупкая очкастая девочка, которую хлопочущая мамаша посадила у окна чтобы та дышала свежим воздухом.
– Палку рисуем, – чуть громче повторила женщина и скривилась.
– А как вас зовут? – спросил какой-то мальчик.
– Вот дети пошли, – вздохнула тетка, – в кружок записались, а что, где, когда не узнали. Вы имеете честь обучаться у заслуженного художника Украины Розы Ивановны Бабоянц. Запомнили? Бабоянц.
Мы все прониклись и не обоссались видимо только из-за природной стыдливости.
– А какую палочку? – уточнила все та же девочка в очках. – С веточками или об… обс… обструганную?
– Об… – начала говорить Роза Ивановна, но ловко проглотив слова, взяла мел и с гордым скрипом прочертила вертикальную черту. А затем громко произнесла. – Вот такую.
Мы пораженно замерли.
– Это же не палочка? – обиженно все та же девочка. – Это – черточка.
Роза Ивановна посмотрел на неё с какой-то непонятной злостью.
– Деточка, – сказала она строго. – Живопись покоиться на двух китах. Один из этих китов – творческое воображение. Поэтому в этом – она ткнула пальцем в доску, – надо учиться видеть именно палочку. А второй кит, нет, я бы сказала КИТ – это умение рисовать вот такие палочки. Все ясно.
Мне было неясно. Мне было нехера неясно. Но я промолчал. У меня была цель, я хотел рисовать голых баб, а у девочки в очках такой великой цели не было.
Она спросила:
– Но зачем мне рисовать палочки, я умею уже рисовать домик?
Роза Ивановна громко рассмеялась.
– Ну, иди к доске, нарисуй нам домик. Или хотя бы будку.
Девочка гордо поднялась, выпрямила спину, подошла к доске и нарисовала домик. Не плоский прямоугольный домик с крестом окна и треугольной крышей, нет. Сейчас я понимаю, что это было намного лучше того, что можно ожидать от семилетней девочки. Домик был не настоящим, конечно, а мультипликационным, схематичный, но она умудрилась нарисовать каждое бревнышко, аккуратно изобразила крыльцо, с маленьким порожком и даже цветком на
– Тебя как зовут? – спросила заслуженный художник Украины.
– Лена.
– Ты, Лена, не домик нарисовала. Ты нарисовала иллюстрацию из учебника геометрии. Если уж ты пришла в кружок, если решила стать настоящим художником, ты должна понимать, что домик это не та фигня, что изобразила ты. Великий художник Минарян сказал как-то на картине должно быть все то же самое что в жизни, только с эмоциями. А что у тебя? Домик весит как лампочка, нет игры тени и света, монтажная схема, а не домик. Рисунок просто ужасный. Даже для девочки. Ты, конечно, можешь еще научиться, но для этого тебе надо упорно трудиться, слушаться и считать себя самой умной. Так что решай сама или садишься и рисуешь палки, что я показала, или я тебя исключаю из кружка.
Девочка уже плакала. Я не знал, что такое монтажная схема, но понимал, что и такой хрени не нарисую, поэтому Розу Ивановну поддерживал.
– Ну, так что, Ле-но-чка? – она так и произнесла по слогам «ле-но-чка». – Будем учиться рисовать, как нормальные дети?
Лена только кивнула.
– Иди на место, – разрешила Роза Ивановна.
Потом мы целый урок рисовали черточки. Упорно и самоотверженно. На следующем уроки мы учились чертить горизонтальные линии.
– Рука мастера – это рука, которая прямые линии рисует прямыми, а кривые – кривыми. Вы поймете всю важность этого упражнения, когда будите рисовать настоящие домики – объясняла нам премудрости живописи Роза Ивановна.
А потом мы чертили круги. Пять занятий, пока не научились попадать, по словам Розы Ивановны, концом круга в его начало. Мы долго рисовали квадраты не отрывая карандаша от бумаги. Потом начались волнистые линии, эллипсы... Первой из кружка ушла Лена. Её с огромным скандалом забрала мама. Мои родители слушали о наших занатиях с огромным удивлением, но ничего не предпринимали. Из этой секты меня вытащила сама Лена. Пока она еще ходила в кружок, наши матери вели нас домой одной и той же дорогой, так как жили мы совсем рядом, и мы незаметно познакомились и даже подружились.
– Она обманщица, – заявила как-то Лена. – И сама рисовать не умеет. И беретку носит что умной казаться.
– Да ну, – не поверил я.
– Серьезно-серьезно!
Мы сидели в моем дворе, на качелях и обсуждали какие-то школьные проблемы. Школы у нас были разные, но вот проблемы оказались очень похожими. И я как-то незаметно для себя похвастался что умею рисовать ровные кривые. Вот Лена и начала меня просвещать.
– Ты просто завидуешь, – неуверенно произнес я.
– Больно надо! Мне мама настоящего художника нашла, по выходным этому делу учит. Я уже лошадку умею рисовать.
Я восхитился. И одновременно с этим восхищением, меня начала душить страшная, непередаваемо огромная жаба.
– А баб голых рисовать можешь? – вырвался у меня неожидано вопрос и я почувствовал, как предательски горят у меня уши.
Лена фыркнула и махнула рукой.
– Это вообще за нефиг делать. Смотри.
Она взяла веточку и схематично, но вполне достоверно нарисовала телку с раздвинутыми ногами.
– Вот, а вы палочки рисуете, – с превосходством в голосе произнесла она.
Мне оставалось только согласиться и загрустить.
– Я тоже так хочу рисовать, – признался я.
– Так хорошо или голых баб? – ехидно поинтересовалась она.
Я гордо надулся и промолчал.
– Дарю! – сказала она и достала из кармана джинсов колоду карт.
Вот так Лена подарила мне фотографическое искусство. Это были честно спертые у её старшего брата карты, на которых голые люди были изображены намного функциональней и откровенней. С тех пор в живописи я разочаровался. Зачем рисовать голых женщин, если некоторые из них соглашаются фотографироваться даже в более откровенных позах? И если с репродукциями Дали я примерился, ибо бред его только нарисовать можно, то вот все то, что принято относить к живописи классической, меня раздражало. Потому что совершенно не понятно: зачем рисовать женщин уродливыми? Как на подбор все бабы были чудовищно толстозадыми и плоскими. Мое, детское и неизмученное эрекцией тело пока еще не реагировало на их кривые груди, а вот оскорбленное чувство прекрасного уже бунтовало. Разве могут сравниться эти бабы с прекрасными чешками. Даже в семилетнем возрасте мне стало понятно, что мазать кисточками холст это откровенный маразм. Я бросил кружок, и вовремя потому что Бабоянц Роза Ивановна действительно оказалось какой-то аферисткой, выпросил у родителей фотоаппарат и даже нашел свою первую модель – Лену. Но главное другое, я своим умом дошел до понимания того что вся живопись находится в откровеннейшей жопе. Как ни крути, но на фотках получается четче. |
