- У тебя морщины на лбу располагаются несимметрично – говоришь ты.
- Бывает.
- И еще мы можем умереть в любую минуту.
Я знаю и помню об этом, но когда ты произносишь эти слова, я перестаю тебе верить. Безразличие, Бесполезность и Бренность со страшной силой тяготят меня, когда мы вместе сидим на кухне и пьем утренний кофе. Они, как пресловутые три всадника преследуют меня. Особенно по утрам. Но до тех пор, пока ты не произносишь эти слова. В тебе есть что-то от моей бабушки. Она всегда говорила правильные успокаивающие тривиальные вещи: «Надо слушаться старших», «Сделал дело – гуляй смело», «Надо есть суп» или «Врать – страшный грех».
Старших я не слушался. Врать любил всегда. Теперь в тридцать три я стараюсь не врать, ибо ложь делает человека слабым и ущербным. Но бывает так, что врешь не из желания скрыть что-то или приукрасить. А так. Просто. Может быть я слишком труслив. Яды, высота, скользкие веревки, к примеру, вызывают у меня страх и омерзение.
- Знаешь, такая история. Стою сегодня у зеркала, фокусирую глаза на своем лице. Двигаю губами, вверх-вниз, вправо-влево. Собираюсь побриться. Трогаю подбородок. Рыжая щетина выглядит отвратительно. А лезвие взять не могу.
- Ты бежишь от себя и живешь художественным воображением, - с учительской интонацией говоришь ты.
- Нет.
- Да. Ты бежишь от себя. И много пьешь.
Я никогда не анализирую ее. Мне всегда было не по себе от одной мысли: проникнуть в ее внутренний мир. Но, наблюдая, как она надевает чулки, аккуратно и быстро, я представляю ее школьницей-отличницей, которая спешит после уроков в музыкальную школу. Доверчивая. Улыбчивая. Милая. С ямочками на щеках.
Она внимательно наблюдает за мной. Я забиваю косяк. Прикусываю зубами гильзу «Беломорканала». Медленно стягиваю папиросную бумагу вниз. Чуть-чуть. Освобождаю папиросу от табака. Забиваю. Курим. Слушаем Пинк Флойд. Волынщик у врат утренней зари. Секс. Лежим в приятной истоме. Смотрим в потолок.
- И еще…
- Что?
- Мы будем жить долго-долго и всегда будем вместе… |
