Глава третья,
После того как бомж, известный всем как Семен Иванович, перетащил рассыпавшееся содержимое чемодана в голубятню, он подошел к плачущему Александру и сел рядышком на землю.
– Хватит, – он осторожно положил руку на Сашино плечо, – разревелся как ребенок.
Саша только этого и ждал. Громко всхлипнув, он уткнулся в плечо старика и зарыдал уже в полный голос. Мимо них пробежала девочка из пятой квартиры. Она улыбнулась мужчинам, которые показались ей смутно знакомыми. Старик нервно посмотрел ей в след. Он встряхнул легонько Сашу и прошипел в ухо:
– Хватит… Хватит!
Саша замолчал. А потом произнес.
– Я умер.
Произнеся вслух, он сам удивился насколько обидно умереть. Он всхлипнул и повторил:
– Я умер.
Старик отстранился.
– Это тот умер. А ты родился, – произнес он.
Саша посмотрел на него. Вытер рукавом слезы со щек.
– Я умер.
Старик хрипло засмеялся.
– Это человек умер. А ты – архетип – только родился, – он полез в красный карман и вытащил пачку сигарет. – Будешь?
Саша покачал головой.
– Ну, смотри, – сказал он, затянулся и сплюнул под ноги. – Я тебе сейчас на пальцах все покажу. Ты, – он ткнул пальцем в Сашину грудь, – не человек, чтобы ты мог умереть. Ты – архетип. Я тебе уже в который раз повторяю. И ты умереть можешь. Но это уже постараться надо.
– Но я же умер?
– Да блин! – крикнул бомж. – Умер человек! Человек! А ты – архетип!
– Это как? – задал абсолютно справедливый вопрос Саша.
Старик улыбнулся.
– Никак, – ответствовал.
– В смысле?
– Как оно быть человеком? – спросил старик.
– Ну… обычно, – растерялся Александр.
Старик встал.
– Вот примерно так же и архетипом. Обычно. Я бы даже сказал археобычно. Знать только надо некоторые вещи. О существовании своем только не забывать. Остальное оно, как дыхание, изнутри придет. Будешь все делать, не осознавая даже.
Старик отряхнул свое пальто, прищурился и покачал головой.
– Да ладно, не переживай ты так. Пойдем лучше ко мне релакснемся по маленькой, а вечером ко мне товарищи зайдут. Ты нас послушай, да вопросы готовь. А сейчас тебе что-то объяснять – бессмысленно. Вроде мужчина взрослый, а дергаешься как психованный. Вон даже щека дрожит. Поднимайся.
Слезы как-то неожиданно исчезли. «И действительно, какого я черта?» – подумал Саша. Обидно ему конечно, но ведь и не подох от молока, как мог бы. Переродился, вот. Он еще раз посмотрел на бомжа. Доверия тот не внушал. Но и оставаться вот так вот: на земле, во дворе? В былые времена тренер требовал от него только одного – двигаться. И в этом был смысл. В движении было тепло. Двигаясь, он никогда не выглядел глупо. А вот замерев, остановившись на мгновение, через раз. Саша медленно поднялся, утер щеки и обернулся, чтобы посмотреть на окна своей квартиры, но никакого знаки они не подали. Стояли чужие и погасшие.
– Угу, – произнес он.
– Вот и ладненько молодой человек, – бомж улыбнулся. – А теперь прежде чем пригласить вас в свое скромное жилище, давайте представимся.
– Меня Сашкой зовут, погоняла нет, как-то не прилипло, – произнес Саша, вытирая щеки от заблудившихся слез. – А как вас зовут я знаю.
– Оба-на! – удивленно воскликнул бомж, – а откуда это собственно?
– Ну, вы же сосед мой бывшей, Семен Иванович, учитель…
Бомж засмеялся, от удовольствия даже немного присел и захлопал ладонями по бедрам.
– Вот уж глупости! – он отмахнулся, – Неужели я похож? Приглядитесь.
Саша подумал, что соседа-то он не помнит, так как это Варька внимательно из окон выглядывала и с соседками шуршалась, а ему было, честно говоря, насрать. Да и не мог это бомж на какого-то учителя быть похожим. Это его пальто. И тараканы в волосах. Брр.
– Да нет, – потянул Саша, – как-то не очень.
– И действительно не похож, – бомж улыбнулся, – хотя должен признать доля вашего Семена Ивановича во мне есть. Но она мала, мала… Я бы даже сказал ничтожна мала. И то она появилась во мне, оттого что один из его бывших учеников изобразил его в своем похабном романчике, как маньяка.
– В смысле?
– Да считает себя парень писателем, вот и пишет чушь о своем учителе. На самом деле, этот господин мухи не обидел бы. И умер уже давно.
– А… – протянул Саша.
– А меня зовут Серафим, – бомж протянул ему руку.
Саша её пожал и еще раз представился:
– Саша.
– А вот Саша вы или нет, молодой человек, пока неизвестно. Вы же только родились. А имя это уже прошлое. Надо смотреть в будущее. Я так тебе скажу – имя к само придет. Может быть во сне. Может еще как. Я тебя пока салагой называть буду…
– А в глаз? – поинтересовался обиженный Саша.
– Ну или молодым, – пошел на попятную Бомж Серафим.
– Кгм… – не согласился Александр.
– Эх… Тяжело с тобой, Сашенька, – пробормотал бомж, – С другой стороны для меня это не принципиально, скорее тебе это должно быть важно. В общем, – указал на голубятню, – прошу в мой архетипный дворец.
Дверь, которую обычно припирали двумя гвоздиками, стояла около входа, если так можно выразиться, распахнутой. Серафим, нагнувшись, вошел вовнутрь. Саша, не раздумывая, последовал за ним.
Что может поместиться в будки два с половинной метров в ширину и почти четыре в длину? Целый мир. Разглядеть его, правда было тяжело, из-за того что в лишенной окон будке царил сумрак. Только узкая полозка света проникающую в дверьной проем и малосильная лампочка, что и не светила, а как бы тлела. Внешне она не казалась надежный убежищем: щели в крышн, где-то и палец просунуть можно, покосившаяся, доски гнилые. Однако, попав в голубятню, Саша даже в полумраке понял, что видимость обманывала. Пол был в целом ровный, если не считать небольшого холмика у самого входа. Все стены были плотно обклеены страницами из глянцевых порнографических журналов, так что ветер не смог бы прорваться через эти обои. В некоторых местах парочки, соединенные в процессе вульгарной плотской любви, образовывали какие-то удивительные комбинации с соседями приклеенными рядом. Саша, не отходя от света, попытался разглядеть одну композицию, на которой кто-то так ловко поработал ножницами, что создавалось впечатление, что молодой блондин совершает насилие прямо над тремя поизносившимися шлюхами.
– Это художник старался, – заметив интерес гостя, пояснил Серафим, сам при этом пытаясь зажечь керосиновую лампу, стоящую на большом ящике посреди помещения, – я тебя с ним познакомлю вечером. Вот у кого тебе учиться надо, как быть культурным человеком.
– Ну, старик, ты и фантаст! – пробормотал Саша, присвистнув.
– А то! – согласился старик.
Саша водил пальцами по фотографиям угадывая: а что вот здесь, а тут куда и, главное, что
– А не жалко? Там же с другой стороны тоже фотография, – поинтересовался Саша, поддев аккуратно одну и них за край, чтобы убедиться.
– А что делать? Не обертку же использовать?
– А что? Даже газеты экономней.
– Да какой?! Эффект не тот, – Серафим махнул рукой, – Истлевать быстро будет. Они что по своей сути? Однодневки. Для употребления здесь и сейчас. Новости интересны миру только пока они живы, а стареют они быстро. То ли дело эти фотографии. Тут интерес мира почти никогда не ослабнет. Идеальное укрытие внутреннего мира. Мир никогда такое не сожрет. И не прогрызет щели в мое гнездо.
– Ага, – согласился Сашка, хотя если честно понял мало что во всей этой мистики.
– Это между прочим мое открытие! – гордо сообщил Серафим и указал рукой на, сделанный из ящиков и досок, диван, – падай. Тут до вечера – тьфу.
И сам на кровать сел. Сашка на минутку задумался о том, как её можно пронести в узкую дверь, да решил не забивать себе голову. Он сел на импровизированный диван. И все-таки внимательно огляделся. Кроме стен, ящика (типа стол), кровати и собственно дивана в голубятни также присутствовали три ящика поменьше, видимо типа стулья, и огромный на все противоположную стену стеллаж с клетками, в которых раньше содержались голуби, а теперь всякие нужные для жизни вещи – ножи, чашки, еще одна керосиновая лампа, какие-то кульки. Самое странное, что чемодана притащенного из бывшей Сашкиной квартиры нигде не было.
Саша посмотрел на Серафима. Тот сел по-турецки, поджав под себя ноги, глаза закрыл. Саша тоже постарался как-то поудобней устроиться. Сначала ноги вытянул да неуютно стало – упирался в стол. Поза эмбриона показалась ему глупой, и он перевернулся на спину. Да тоже как не так себя почувствовал. В результате просто сел: ноги прямые, спина прямая, две линии пересекаются под углом девяносто градусов.
– Что вертишься? – спросил Серафим приоткрыв один глаз.
– С непривычки.
Бомж кивнул.
– Ты просто подумай о том, что привычки нет. – проговорил он и сам остался доволен своими логическими построениями, – Ладно. До вечера недалеко, но не сидеть же просто так?
Серафим полез в большой карман и достал оттуда какую-то книжку в мягкой обложке.
– Берегу специально для особых случаев, – пояснил он, – С собой носить приходится. Оно и понятно. Это не просто мусорный детиктивчик какой-то, это Кафка, Замок. Слышал о таком?
Саша пожал плечами. Может и слышал. Серафим открыл книгу и вырвал оттуда две страницы, которые положил на стол. Книгу конечно обратно спрятал.
– Ты кто у нас дипломированный?
– Инженер, – хмуро сообщил Саша. Не любил он вопросы о своем образовании, как собственно и саму учебу.
– Просто инженер? – уточнил Серафим и, не вставая с кровати, достал из ближайшей клетки диск.
– По холодильным установкам.
– Сочувствую, – вздохнул бомж и попросил, – подай, там под кроватью молоток должен быть.
После недолгих поисков Саша протянул ему молоток. Серафим взял в одну руку молоток, а в другой покрутил диск.
– А это тоже не «любовь-морковь», а Рахманинов.
Саша кивнул. Это типа Бах. А Серафим, легко поломав диск пополам, положил его на ящик и расколол начал яростно лупить по нему, пока не превратил в маленький холмик крошки.
– Вот. А Рахманинов это сила скажу я тебе. Он у меня единственный был. Не слушают люди его, может быть и выбрасывали, да нет ни у кого. Ценишь?
Саша с сомнением посмотрел на бомжа.
– Ценю, – на всякий случай подтвердил он.
– И правильно! – сказал Серафим и бросил молоток обратно. Саша без заметных усилий поймал и аккуратно засунул его под диван. А хозяин продолжал, – а теперь еще больше ценить будешь.
Он разделил кучку бывшую когда-то музыкальным диском на две неравные части и насыпал их на вырванные страницы. Осторожно скрутил самокрутки, облизал краешек, приклеил, завернул оба конца и задумался. Наконец, вспомнил, в какой продукта меньше и протянул её Саши.
– Ты вообще куришь?
– Не дурь, – заявил Саша, но самокрутку взял.
– Это правильно, – легко согласился Серафим и достал зажигалку.
Закурили, затянулись. Самокрутка не тлела как сигарета из той жизни. Она пылала. Этим жаром она напомнила Саше мать. Хотя это был только дым. Дым, который нагло лез в нос, мешал дышать. Чтобы хоть как-то вздохнуть Саша затягивался опять, и теперь горячий дым рвался ему в глотку будто пытаясь залезть во внутрь. Он пытался его выдохнуть, но тот сопротивлялся, цепляясь за зубы, язык, небо. Он пытался затянуться еще раз, чтобы протолкнуть застрявший дым новым, но бесполезно. Саши уже решил, что сейчас задохнется, когда огонь добежал до его губ и самокрутка неожиданно потухла. Саша выплюнул бычок и запрокинул голову. Он жадно втянул воздух ноздрями, надеясь, что в помещении осталось еще хоть немного дыма.
– Кафка, – послышалось бормотание Серафима, – рах… рах… рах… нинов…
Саша изнеможенно закрыл глаза и |