Шоколадка таяла на подоконнике, ветка яблони ласкала крышу, кукла со стеклянными глазами терпеливо ждала на самоваре, когда закончится наш поцелуй. А мы все никак не могли оторваться друг от друга. Наконец, где-то затрещала машина, и она отстранилась…
– Томно-то как, – прошептала.
И как-то по-детски покраснела. Чтобы скрыть свое смущение, отвернулась. Я же воспользовался этим, поймал губами выбившийся из косы локон и потянул за него.
– Милый… Оставь… – попросила она.
Я отпустил её волосы и нежно, даже не губами, а одним дыханием, коснулся белой шеи.
– Ты самый настоящий мальчишка, – сказала тихо она. – Тебе нравится меня дразнить?
– Наверное, – оторвался я на секунду и снова поцеловал её.
Разморенные летней жарой предместья лениво застыли. Изредка к нам доносились звуки. Скрипнула калитка, визгливый женский голос позвал какого-то Ваню, где-то у реки устало и нехотя гавкнула собака. Ей в ответ что-то буркнул вторая, третья… И на этом затихло…
– Ты же любишь меня, правда? – спросила она тихо. Смотрела при этом куда-то в сторону, будто и не меня спрашивая.
– Люблю, – ответил я. Незамысловато.
Она поднялась с кровати, запахнулась в огромную шаль и подошла к красному углу, в котором дрожал огонек лампадки.
– Просто любишь? Или как? – спросила она.
Я тоже встал, заправил рубашку, подошел к ней и погладил её плечи.
– А разве это должно быть сложно? Разве это сложно дышать? Совершенно не сложно, я даже не задумываюсь об этом ни на секунду.
– Мальчишка, – пробормотала она. Я не видел её лица, но мне показалось, что она улыбнулась. – Иди. Иди уже… Я не хочу, чтобы нас видели.
Я быстро оделся и вышел через кухню. На заднем дворе медленно усыхало лето, гниющие на деревьях груши наполняли мир пьянящим ароматом, носились беспокойные стрекозы. Я оглянулся. Она махнула мне рукой – иди, иди – и послала воздушный поцелуй. На улице пусто, как и всегда в это время. Вместо людей между домами путешествовали запахи готовящейся еды. Но питаться совершено не хотелось, домой возвращаться тоже, надо было просто чем-то убить время. Пошел к реке. У причала кто-то уже тусовался, пришлось идти к лодочной станции. Там на перевернутой лодке скучала Натка.
– Привет! – сказал я, садясь рядом.
– А! Приветики! Ты от своей мочалки? – спросила она.
Я протянул ей пачку сигарет, она вытащила три. От зажигалки отказалась и достала из кармана рубашки спички. Пока она прикуривала, я ответил.
– От неё.
– И чо? Она лучше трахается чем я? – спросила Натка.
– Ты лучше, – ответил я. – Без прокидонов.
– Но она хоть сосет?
– Сосет… – и подумал про себя, что с Наткой легко. Она простой человек. И работящий.
– А с проглотом?
– Нет. Ты лучше, честно, – сказал я и подумал, что, несмотря на свою простую, как у кувалды, конструкцию, она ужасно надоедлива.
– Ну, так какого хрена? Че ты к ней вечно шастаешь? – сказала она и запуляла окурок в реку.
– Не зуди.
– Та хули не зуди? Хули!? – крикнула Натка и вскочила.
Лодка подо мной закачалась, и я от неожиданности повалился в траву.
– Ух, бля, – вырвалось у меня.
Натка стояла надо мной. Ей хотелось что-то сказать, может даже пнуть меня, но вместо этого она только по-дурацки открывала и закрывала рот.
– Завтра зайду. Завтра трахнемся, – пообещал я.
– Ты обещаешь?
– Натка, ты же меня знаешь.
– А может сейчас? Ты же как мальчишка. С тебя надо брать сразу, пока не передумаешь.
– Нет, сейчас я не выстрелю.
– Ну что ты в ней нашел, этой швабре?
– Не начинай, – попросил я.
– Жду завтра, – произнесла она строго и, неожиданно всхлипнув пару раз, громко заревела.
– Ната, ну что ты, – пробормотал я, поднимаясь.
Но она не стала меня слушать и убежала. Нет. Ну все эти приключения. Баб… Я достал из пачки одну сигарету, покрутил её в руках и выбросил. Курить не хотелось. Ждать заката тоже не хотелось. Постояв в растерянности на берегу, наблюдая несколько минут, как волны прибивает к берегу мусор, я разделся и вошел в воду. Поплескавшись у берега с полчаса, я понял, что претворяться не тонущим гавном – также скучно, как и гавном нелетающим, сидя на скамейках на причале. Но и на берегу было также не понятно, что делать. Решил идти домой. Одевшись, я еще постоял, послушал, как две студентки, тащившие на причал огромные, чемоданы радовались жизни. Потом долго думал, не пойти ли в магазин за водкой, но вспомнил, что тот уже закрыт. Плюнул на весь окружающий меня мир, пошел к жене.
Жена готовила борщ, оба сына копались в игрушечном мишке, пытаясь понять, куда пропало его скорбное «Мёёооод».
– Борщ будешь? – спросила она.
– Нет. Буду тебя сука в жопу трахать, – заявил я.
– Озорник, – рассмеявшись, произнесла она. – Мальчишка… |
