2006-05-29 : Trots : Истины Маркеса
| шли эти сны,
шли на поговорку. волки не в силах были вылакать Волгу… Поезд пронзительно взвизгнул… Метр за метром стальные рельсы подкатывали вагоны к той невидимой метке, где будет, уже окончательный Стоп. Встречающие громко и, невпопад друг другу, галдели, взмахивали руками, роняли шапки и махали цветами. У, некоторых из них, в глазах стояли слезы, в которых отражались открытые рты, блестящие портсигары и серые стены вокзальных помещений. В такие минуты перрон больше похож на беспокойный муравейник, в котором все механически сложно и запутанно его двойными стандартами. Одни бегут и резко останавливаются, опуская глаза, другие же, напротив, стоят на месте и прожигают зеленый цвет своим бешеным солнцем. Вспыхивают спички, и запах паленой бумаги вызывает рвоту. Сбивают пепелs. Пожимают руки и несут чемоданы, тяжело кашляя и потея вчерашними граммами посеребренной на молоке. - Ну, вот и все, вот и приехали. А за окном город. Слева в окне водонапорная башня, а если выйти, и направо, то поток быстрых минут уносит в самое сердце бетонного мира. Назад. Десять лет назад, он убегал. Прочь! Спешно, дико, больно и почти бесполезно. Прочь! Убегал, оставляя горящую скатерть, на восьмом этаже их вселенной. "оглянуться назад. увидеть тень. тень с низко опущенной головой и подрезанными крыльями. заплетая следы бежать. быстро, быстро, быстро… до треска в коленях и трепета в легких. дышать ровно и правильно, чтобы не сбить дыхание. как закон: ни в коем случае не сбить дыхание!!! и бежать, бежать, бежать, бежать…" Прошло десять лет. Маркес посмотрел на часы и закурил. Проводница беспокойно вскрикнула, и стала выталкивать его из вагона. - Мужчина, специально для Вас. В вагонах не курят! Запрещено! - Ах, да. Прошу прощения,- тихо процедил и сплюнул со ступенек. Мимо, сбиваясь на иноходь, пронеслась белая собака. Громко лая, она наспех пыталась понять свое место во всем этом скоплений говорящих, кричащих и дурно пахнущих представителей пузатого неба. Женщины перекрестились, а мужики сделали вид, что, собачье присутствие запланировано, а ее преданность поиску, заслуживает отдельной статьи в утренних газетах. Проводники переглянулись, и железная змея, с уставшими машинистами, неспешно покатилась на запасной путь, где запасные рельсы, запасные минуты, и запасная товарная жизнь… И, что теперь?,- острая шпилька поддела тот вопрос, который мучил его, с того момента, когда ранней весной, апреля месяца, прочь из мамки, где еловые листья грели и согревали, еще не Маркеса, не бегущего из города, в котором ему снились далекие страны… Перрон практически опустел, и только одинокие извозчики важно прохаживались, сдвинув на лоб фуражки и звеня в карманах монетами. И вдруг, "а, что если? но когда? и зачем? а почем? для кого? ха!, - фигня, не стоит беспокоится, все равно не мое, и поезд ушел... и все же. нет. да. нет. да. ну, что же делать? как же быть? в кого поверить? кого любить? его? ее? тебя? себя? есть ли жизнь на Марсе? есть ли деньги в кассе? а какого цвета солнце? а какого вкуса земля? и причем тут автобусы? даже если они и в оранжевом... может все-таки да? а, что если нет? что тогда? как же быть? у кого все это спросить? у кого побольше просить? этого? того? или другого? нет. не знаю. и мозг болеть устал. значит, все..." Прошло десять лет. Вокзальные часы пробили полдень. 12-00. Секунда в секунду. Хм, интересно, и как это время помнит, что именно сейчас, кому-то так нужна точность его стрелок, и, что, именно сейчас кто-то ждет его биения в своем сердце, чтобы встать и громко, на весь мир озвучить свою бурлящую кровь? Похолодало. Его никто не встречал. Похолодало вдвойне. Захотелось согнуться так, чтобы внапряг, чтобы по венам кипяток, олово и каленые пули. Поднял воротник, руки в карманы, и широкими шагами в тяжелых ботинках, прочь, подальше от точного времени, от запасного круга и диктора, с роботом в голосе… Истина. Что такое истина? Когда набит желудок и вырвана главная страница, истиной становятся слова, сказанные в Милане Д.Армини, что мол, так перетак, в этом году будут модными коротенькие шортики с вертикальными полосочками, а в дополнение к ним, сумочка треугольной формы с платком из левой кармашки. При этом цокать языком и шелестеть в мозгах цветными купюрами. А со всех сторон, низкие поклоны, ниже которых только история про русалкино счастье и прозрачные пчелиные крылья. Истина. "а что если все это сон, сплошной большой прикол, горячий бред больницы Павлова, и весь мир не настоящий, совсем даже не круглый, и боль – это выдумка, неудачный анекдот, рассказанный кем-то бородато и вскользь. не угнаться тогда за солнышком, не угнаться за ясным, если оно как Моисей все по кругу да по кругу, за нос водит и пальчиком грозит, что, мол, хреновые мы герои, если Родину потеряли, и ответ нам будет самый суровый…" А ветер стал северным… Приглушенный свет немного успокоил, а чай с лимоном согрел и заставил работать застывшие мельницы. Потек желудочный сок. Обернулся. Рядом два человека, на столике, резали сыр. Пивные бокалы, ржавые пальцы и опухшие лица. Маркес поморщился и закурил. Его город изменился. За час нахождения в нем, он, это понял. В нем появились высокие, многоэтажные свечки, по улицам носятся дорогие и быстрые машины, только и успевай уворачиваться, многие одеваются от западных брэндов, и никого, теперь, не удивишь розовой любовью и книгами про посев демократии в красной стране. Рекламные бигборды, неоновый свет и странная музыка на дискотеках. Затянулся глубже. Когда он убегал, десять лет назад, всего этого не было и в помине. Были бокалы, пальцы и лица. Еще неразделенная любовь, слезы соседей по лестничной клетке, у них умер котенок, расчет на работе и тревожные взгляды ведущих с экранов. А воздух наполнили ожиданием… И было желание… "эх! взять бы автомат, да разрядить бы обстановку. тихой очередью успокоить народ, приласкать свинцовыми леденцами особо рвущихся из стаи, напрасных героев успокоить до-о-о-о-лго-о-ой памятью. закрыть бы всех, и весь этот мир в большой клопобегающий шкаф, а ключик выбросить в широкое море, и представить себе себя Концом Света красочно пришедшим из далекого прошлого…" Ветер усилился. Крыши домов усиленно пытались удержаться за бетонные коврики последних этажей. В окнах дергали шторы и снимали с подоконников весенние цветы. Одинокие тени не успевали на троллейбусы, возмущались и грозили крохотными кулачками. Мысли путались и сбивались в беспокойное стадо. Они рыли копытами асфальт и поднимали пыль. И только белая собака сохраняла свое равновесие, свое равноденствие и свою закономерность, в этом потоке холодной, бурлящей воды… Маркес был рад. Ему нравилось в этом городе. В зоопарке поселили птиц. Они сосредоточенно смотрели стеклянными глазами и хлопали широкими крыльями. Курить запрещалось. Купил фруктовый замороженный сок. На упаковке Nestle. Ему в детстве всегда хотелось летать, разбивая небо на мелкие части синего цвета. Перед сном родители читали о диковинных странниках правильных линий горизонтов. В пионерских лагерях вязали галстуки и гордо шагали по плацу. А Маркесу другое. Смотреть на небо и читать пируэты. Особенно любил чаек… "подарите мне вашу Свободу, ваше маленькое и преданное сердце, ваше умение прощать и любить, ваши легкие крылья и добрую светлую грусть. Пожалуйста, подарите! и тогда, только и останется, что плюнуть на землю, которой даже не было и в помине…" Потом, гораздо позже, был Джонатан… На выходе стайка ребят пускала шары. Они набирали полную грудь воздуха, и прощались со сказкой. Мамы стояли рядом, шептали секреты и цокали каблуками. Вечерело. Скоро остынут рельсы, те, что на перроне, и те, что огибают проспекты, врезаясь в них со всей своей скоростью. Скоро включатся фонари, и ночные девочки выйдут на разделительные полосы, линии между настоящим и прошлым, между выбором и судьбой. Будут надувать губы, скрипеть лакированными ногтями и пытаться убедить себя в том, что все это, временно. Убедить себя в углу, сплевывая ядовитую сперму, убедить себя в углу, под серыми, острыми стенами, где свастику пробили алой звездой… Убедить себя. "большое это счастье – жить на Земле и принимать участие в массовом оплодотворении великих личностей, творить историю всемирного психоза и мерять жизнь километрами по етапу, на пути к вечному Олимпу, где всем простят напрасные эрекции и долгие ночные ожидания, во имя которых горели города, во имя, которых начиналась война… Что-то скрипнуло. Тихо и как-то очень знакомо. Ему открыли дверь. На пороге стояли ангелы. Их было трое. Один, в белой тунике с огненными волосами, другой, с добрыми глазами и пакетом под левым крылом, а третий… А третий, был, видимо старший, и самый главный. Он протянул руку, дотронулся до лба, закрыл веки, и голова Маркеса лопнула. Только и успел подумать: „ совсем как Берлиоз”… "и в который раз ему верилось, что этот день и есть последний в его путешествии по этому Времени, что поезд его уже давно подали, и скоро печальные станции растают в тумане… Пахло фиалками… | ||||||||||||||||||||||||||||
КОММЕНТАРИИ
| ||||||||||||||||||||||||||||
Оригинал текста - http://teplovoz.com/creo/8575.html | ||||||||||||||||||||||||||||