«Выходит, что я не родилась…
Меня вырезали ножницами из остатков разноцветной бумаги, что б приукрасить интерьер своего дома.
А потом склеили из нелепых кусочков старым, завалявшимся в кладовке клеем, приклеили улыбку и внушающие доверие глаза, сшили кривой иглой изгибы и вдохнули часть своей жизни.
С небольшого лоскутка дорогого бархата вырезали аккуратное алое сердце и прилепили на грудь…
Зачем? Зачем оно, как настоящее живое, бумажной кукле?
Как же оно болит теперь, когда, всматриваясь в сервантное зеркало, она зрит на себе остатки клея и кривые швы. Как сильно начинает биться алый лоскуток, когда в очередной раз ребенок берет ее в руки для игры, проверяет на прочность каждый кусочек, дергая яркую аппликацию на груди. То знакомит со своими куклами, то, бросает на пол и наступает своей крошечной ножкой.
И сказать нечего. Да и нереально, из-за дурацкой улыбки, что расплылась по всему лицу. Когда она приклеена намертво старым, как мир, клеем, как тут заговоришь?
«Ну, мам, подай! Она смешная, вид у нее дурацкий. И очень красивое сердечко на груди! А у меня такого нету-у! Можно я возьму ее, поиграю немножечко, и верну, че-естно!!!»… и вот опять она в игре. Ребенок своими маленькими ручками пытается сорвать заинтересовавший его элемент с груди. Но безуспешно. Немного расстраивается и оставляет затею в покое.
А бывает, лежишь на деревянной полке среди других игрушек, дорогих пластмассовых кукол, резиновых зайчиков, рыбок, плюшевых медвежат, неваляшек, слушаешь их пустые разговоры, не понимая, почему же у них нет таких же лоскутков на груди? И боишься заплакать, что б не промочить свое бумажное существование, иначе можно погибнуть по вине собственной слабости.
Лежишь, лежишь, словно в ожидании, что ребенок немного подрастет, додумается взять в руки ножницы, и вырезать наконец-таки сердце с твоей бумажной груди. Повертит его в руках, пристегнет себе на рубашку, и будет носить, пока она не станет ему мала…
Так пусто и спокойно стало.
Я же кукла! Бумажная я! И мне от этого хорошо, ничего не болит, не ноет, и нет больше страха перед слезами - их больше не существует! Я бесчувственный слепок из разноцветной бумаги, подобие пластиковых марионеток, улыбчивое безобразие - и мне от этого весело и легко!
И лоскуток ткани явно не сочетался с моей сущностью, а ведь все дело было в нем!
Без него меня оставили в покое любопытные дети! А может… они просто повзрослели и уже играют в более взрослые игры, и нет им дела до меня?
Как же мне хорошо! Спокойно. Одиноко. Грустно...»
|
