Когда вот так вот кто-то робкий выглядывает со дна глаз в зеркальном отраженьи, потом опасливо прячется где-то среди гальки, что рассыпана по зеленоватому дну радужки, и отсиживается там, страшась черной дыры, всасывающего свет зрачка…
Когда вот так вот кто-то грубый вырывается из связок, и голос пропадает, остается лишь крик, который грязными хлопьями падает на пол, рассыпаясь, медленно растворяется в воздухе, поднимается вверх серыми невидимыми частицами, перемешивается со светом и всасывается черной дырой зрачка…
Когда вот так вот кто-то нежный кончиками пальцев проводит по волосам, по коже, по губам и векам, исчезает все и остается лишь тихий шуршащий цвет прикосновенья, что схож чем-то со светом, всасываемым черной дырой зрачка…
… тонко пронзительно вдруг лопается струна, и звуки видны, и изображение меняется, и жизневорот ворохом перепутывается калейдоскопными стеклышками, смещая картинку и искажая звуки, песком засыпаются глаза и черная дыра зрачка жалобно-испуганно сжимается, связки натягиваются и вибрируют, не в силах выдержать песок времени, а кончики пальцев немеют от холодных колючек, охватывающих все тело, и только звон, звон, зззззззвон, вон, вооон, не надо, не надо, не надо, не надо…. И что-то начинает трепетать рядом, сперва легко и просто испуганно, потом- все сильнее и настойчивее, потом – оглушительно-протяжно, словно заманивая и подчиняя ритму, всасывает, затягивает, и остается лишь биться в нем…
И кто-то уже бьет по щекам, что за странная традиция- бить по лицу теряющего сознание или просто по-человечески умирающего? Наверное, просто от зависти, лишь бы вернуть, лишь бы не остаться в одиночестве, лишь бы спасти. Глупость какая.
Ладно, хватит, я здесь…
Робкий обиженно плачет, грубый кричит, а нежный где-то исчез, растворился там, далеко, где так объемно, куда засасывает черная дыра зрачка. В ушах нежного звон исчез и мне остается лишь ждать, когда струна вновь натянется донельзя и надеяться, что рядом никого не окажется.
|
