I
Очаровательно чертит во мне поэт белые лилии тонких хвостатых комет, спит, обнимаясь с портовой женой взасос, пьёт васильковый разбавленный купорос. Вот поднимается, в окровавленном липовом цвете, гетероверный, гомовлюблённый в клети, в угольной маске, поверх совершенной гнили, - вы меня, даже не зная, уже убили. Вы во мне выросли, словно в цветущем маке, вы расставляли силки, отметки и знаки; выловив зверя рыдали покорно, притворно как рвётся дерево напополам узора. Что же мне делать с вами так много лет? - Очаровательно чертит во мне поэт. II У нас рассвело. Но утро не сходит хмарью с улиц, выцветших, и, нажав, достаю из себя самого сходни, - выскобленные трапы на волнах глухих дрожат. Словно в Пирей, после бойни Ладиокеи, входит корабль, обводами грив броваст. - Будем гулять в миндале в годах вековея, словно гетера и молодой пельтаст. - Кто-то потом нарисует в иконостас несоверешенный творческий гомеостаз, где от аллюзий и памяти море немеет. Но всё не сходит, температурит горячка, славного утра скупая дождя подачка. Но всё нисходит, Массилия, откровение в тонких сосудах намёком на исцеление. И пандемия во мне утихает до эпидемии, - в мире без солнца отсутствуют яркие тени. От тишины устаёшь сквозь короткий задень; спрятались в церкви и молятся толстые бляди. А я - хороший. Все молятся - я хороший. В угольной маске поверх изъязвленной кожи. III А вот - повесившийся человек. Он ещё жив. Но - не уверен. Он протягивает тебе манжет рук через запертые двери. Бьётся лбом - научили молиться, бьётся сердце - дали жизнь, шепчет псалмы, как мочится, - мечется, падая, падая к несовершенной вниз. Он - всего лишь увядший за осень лист, но посмотри, как он бьётся, как ему хочется, если не жить, то пародировать жизнь, если не верить, то хоть и ходить пророчествовать. IV Мелокомедия. Трагиодрама. Сюжет прост, вычурн, вычтен редактором, - режет мои слова режиссёр-лже, лже- епископ меня причисляет к святым авторам. Что мне эти руки, пришивающие ко мне кант, если мои максимы - танцы над трупом Санд. V Пей. Согревает. Пьянит. В постели пей. Пей вне постели стихи в стакане. Чтобы не замечать, как часто мы все не с теми, как часто мы все не сами. Пей. Забивает все чувства, но пей, забывая все звуки нот. Пей же, девочка, пью же, мальчик, сердце скачет - гуттаперчивый мячик. Скажет кто-то - а как иначе? Пей. И ему налей. VI Выходи. Выходи из комнат. Из себя - выходи, осторожно касаясь пола заплат. Бей безбожников. И иконы. Жалко, не с кем вернуть ни стула, ни стола. И тридцать серебренняков - цена всех мирских затрат. Обессредечнный, обречённый, обручённый с нами навеки град. - Облачённый в пурупурный и золотой наряд. Осень. Выходи из комнат. Входи в спальни. Входи в кухни. Топорщится дым цвета олова, цвета стали. Голова пухнет. Обними голову. Обними голой. VII Я не писал поэм. Я не поэт вовсе. Вотще любить мой голос - голос простужен и хрип. Вот горит на щеках ОРВИ осень, жаром и кашлем раздаётся внутри. Я не писал писем. Я не глотал колёса. Я не любил Бродского и не любил Босха. Я не искал тебя. Я не поэт, даже. Ляг со мной просто рядом, - это чертовски важно. VIII А это тоже я? Вот здесь. В комнате напротив. В доме наполовину целом. Это - я ли? Буквы саднят связки, строфы связки сводят, смотрит на берег уснувший петровский ялик. Воды нет. Пью заварку. Сижу на окне. К ней можно? - К ней - нет. Клей облизывает конверт раньше губ, вхожу к ней, угрюмыми жестами скуп. Скопец выпучеглазил - куда же вы?! Как ты? Как же ты так? Ну как же ты. Это прошлое. Это прожитое. Угольная маска на белой коже. Вот в больнице для идиотов и дур встретил и закрыл для себя Петербург. IX Свинтить бы с себя кран, раскрыв трубу губную - чтобы затисканной мог закричать - "Зацелую!", чтобы заискивать, застаиваться в просвете между теми, другими и ещё вот этими, - втиснуться в их толкотню в умах букварных, выгореть в головах и осталься внутри нагаром. Получится? Кто знает. Кто прочёт, кто поймёт, как живёт жёлудь и дуб как жёлт, - но пока прорастёт пройдёт не менее полусот. X Полусон. Вплывает утопленница прихоть, девочка четырнадцати лет. Девочка! Liebe Dich! Девочка, Leben Dich! Девочка!.. Занавес. Занавес.. Занавес!? Гаснет в театре свет. Лёгкая утра ластиться занавесь к белым лилиям тонких хвостатых комет. | ||||||||||||
КОММЕНТАРИИ
| ||||||||||||
Оригинал текста - http://teplovoz.com/creo/20597.html |