Каникулы я проводила в деревне. Может быть, потому что у меня самые лучшие бабушка и дедушка в мире, а может из-за того, что моим родителям в то время особо не было до меня дела, так как они сами были не совсем повзрослевшими детьми, но я не возражала. Все детство, особенно в зрелой памяти я была предоставлена сама себе. Бабушка и дедушка работали и практически весь день я шароебилась по двору, колупалась в огороде или водила дружбу с местными детьми. Ребята и девчонки были нормальными, по крайней мере, в возрасте шести-восьми лет ты не слишком избирателен в выборе круга общения и способах времяпровождения. Была среди моих деревенских друзей одна девочка, старше меня лет на пять. Света жила через два дома от нас, в семье конченных алкоголиков и дебоширов. Ее мать, слывшая некогда первой сельской красавицей, не могла правильно пристроить единственное свое достоинство – в послевоенное время гуляла с каждым свободным мужиком этой и соседских деревень. Дошло до того, что ее красоту стали воспринимать как продажность и в результате она оказалась нужна только забитому сироте – заике, работавшему на подхвате в местном колхозе. Так родилась еще одна счастливая ячейка коммунистического общества. Кажется, их звали Лида и Гриша, но я была слишком мала, чтобы это помнить. Света была их самой младшей дочерью. Были еще две, удачно свалившие из дома еще до того, как «ячейка» полностью деградировала в огромную язву на всю прилежную улицу.
Я не знаю, как сдружилась с этой девочкой, но она мне нравилась. Несмотря на то, что в наследство она получила от папы заикание, не смотря на то, что она была постоянным разносчиком инфекций со страшным названием – вши, и тетя Лида выскубывала ее волосы до корней, не смотря на то, что все ее довоенные шмотки доставались ей от старших сестер – черт побери, она мне нравилась. Она была легкая и простая. Днем мои уходили на работу, мы залазили с ней на вишню и когда ее костлявые, все в веснушках и ссадинах колени свисали с веток, мы болтали. Не вспомню о чем, ведь мы особо-то и не были разные, ведь телевиденье в то время еще не поработило детские умы, книги еще не увлекли, интересы еще не сформировались. Но было весело. Иногда мы пускали слюни и смотрели, у кого быстрее слюна достанет земли, играли в прятки, иногда лазили по ближайшему полю. Светка (так звали ее местные) нравилась многим соседям, в принципе она была хорошей девочкой, но их дети любили ее подтрунивать. Хотя возможно она нравилась взрослым именно потому, что все ее жалели из-за родителей, и, подкармливая обездоленного ребенка, втайне гордились своей щедростью и своим умением помочь ближнему. Зарабатывали медальку перед Всевидящим.
В одни из весенне – летних каникул она пригласила меня домой. Вообще то конкретно домой я к ней не собиралась. Мне нравилась шикарная клумба колированных разноцветных тюльпанов, которые росли у них в огороде. Еще в пору своей вменяемости ее мать посадила несколько голландских луковиц и со временем, не тронутые цветы превратились в огромный ковер. Я преследовала обычные меркантильные цели, тупо хотела себе луковичку. Мы прошли за дом, нарвали несколько клубней и, когда возвращались обратно из открытой двери их дома раздался рев. Светка поспешила на помощь, я, дура – тоже. Не скажу, что была в комнате страха. Все было банально: вонь, шмотье, битая грязная посуда, тело в лохмотьях на рваном топчане. Пол был просто утоптан серой, потрескавшейся землей. В стену напротив двери вросла старая печь, наглухо забитая мусором, старыми газетами и игрушками. Справа у окна стоял стол, вернее что-то сколоченное из нескольких досок, видимо должно было называться столом. Хотя чего я выебываюсь? Человеческий мозг работает ассоциативно, так ведь? Так что, блять, да, это был стол. Но стол был одинок в мире этого дома, потому что стула не было ни одного. Их не существовало. Это потом братья Вайчовски вставят Ривзу в рот эту фразу, призванную изменить сознание миллионов подростков. Очень ярко запомнился ленивый рыжий кот, жующий коричневое месиво из довольно красивого блюдечка и старая, почти ссохшаяся крыса, бережливо спрятанная им в чей-то синий домашний тапок. Светка все это время тормошила тело на топчане, оказавшееся ее отцом, которого нехило лихорадило. Мне стало стыдно за то, что моей подруге стало стыдно. Я свалила с дома и ждала ее уже за калиткой.
Как то так сложилось, что мы дружили несколько лет подряд. В это время ее родители выкидывали номера покруче – теперь они могли валяться бухими посреди улицы, дебоширить, бить окна соседям, прося гривенник до получки, говорили даже что они вынесли все из дома. Светка не менялась – разве что становилась худее и жалостливее. Когда у нее на теле начали появляться язвочки, мои предки запретили мне с ней дружить, пугая тем, что она точно инфекционно заразная. Единственное время, что нам разрешали проводить вместе – это пару часов под присмотром бабушки. Так получилось, что окна нашей кухни выходили на улицу. Вот там, под кронами огромного старого дерева грецкого ореха мы продолжали наше общение. А бабушка зорким оком следила, чтоб мы не подходили ближе друг к другу, чем на полметра.
Помню это уже были осенние каникулы, мы были тепло одеты, но чувствовали себя как голые ветки дерева, как дети, которые делают что-то поистине постыдное. А ведь что было то на самом деле? Ни –че – го… Света училась в интернате, приезжала домой тоже только на каникулы. Ей было жаль маму и папу, но она мечтала, что когда закончит девятый класс, одна из ее старших сестер обещала забрать ее к себе. Она даже показывала мне новые сапоги, любезно присланные по почте сестрой вместе с обещающим письмом.
На следующее лето я не приехала, так как застряла вместе с родителями на все три месяца на море. Конечно, было круто – жить в палатках, каждый вечер, валяясь на песке смотреть как небо падает на тебя, днями бегать по полю и орать до потери голоса. В деревню меня привезли уже на осенние каникулы. Несколько дней я была лучшей внучкой для бабушки и дедушки, а потом когда им надоело, я собралась сходить к Светке, позвать погулять, узнать как у нее дела, как она закончила свой восьмой класс. Я уже снарядилась, как бабушка поймала меня выходящей:
- Куда гулять?
- За Светкой зайду, - говорю, - А там посмотрим.
- Не заходи. Нету Светки. Умерла еще полгода назад. У нее клапан сердечный был, сменить надо было еще в десять лет. Боженька и так ее четыре года порадовал…
А потом и родители ее один за другим отошли. Сестрам было глубоко и анально на все происходящее, потому что говорили, что ни одна не приезжала на похороны ни сестры, ни родителей. Да и наследство не делили, через шесть месяцев разваленный до фундамента дом благополучно отошел государству в лице головы сельского совета. Очень долго участок пустовал. Находчивые соседи разбирали камни на свои нужды, разнесли по кусочкам даже красивую клумбу.
А орех по-прежнему растет. Боюсь у бабушки спросить, сколько ему на самом деле лет. В этом году снова, как в детстве, ела его молочно-сладкие плоды. Хотя у меня именно из-за него появилась аллергия на орехи, когда спешишь съесть как можно больше и уже не заботишься о том, что нужно снять коричневую, терпкую корочку.
|
