В гуттаперчевой мгле на последней ступени обрывается звук,
Открывается зыбь, где железная рыба говорит мне пропасть.
Я скольжу, как фантом, уронив отраженье в ледяную Неву.
Я – штаны и пальто, не кричи, я не помню, для чего тебя спас.
Вот недобрый подъезд и этаж номер восемь, и тяжелая дверь.
Я боюсь позвонить и стою перед мутным оловянным глазком,
Сквозь который – густой, как машинное масло – проливается свет.
Открываешь. Привет. Извини, незнакомка, я с тобой не знаком.
Насекомое жизнь обрекает Сократа на прекрасный глоток.
Разноцветный платок, твой бессмысленный выпад, мой безвременный пат.
Посмотри на меня: я – бетон и железо, я – железобетон.
Помолчи – и услышь, как стучит в мои стены торфяная крупа.
Я тебе не знаком, но закован и заперт на одной из твоих
Многоводных планет. Ты задумала злое. Я не помню, зачем
Безнадежной рукой поднимал тебе веки и не видел вериг
Тяжелей, чем зрачки, обращенные к небу, будто гнезда грачей,
Будто сами грачи, обреченные верить в антарктический смог,
В бесконечный поток антрацитовых литер над полярным листом.
Посмотри на него: это то, чем являюсь, это все, что я смог.
Очевидный итог: подимаю закрылки, замираю крестом.
|
