5
Она смотрит в дверной замок комнаты старшей сестры И не видит в дверном замке ничего Только стул и ковер А кровать у другой стены А кровать у другой стены Все скрепит и скрепит и скрепит а ей скучно и хочется пить И еще что-то там внутри – замирает и бередит Как улитка прогнав испуг постепенно выходит на свет Так в ней зреет запретный плод заставляет ее краснеть Она смотрит в дверной замок комнаты старшей сестры 15 У нас все было так же как у всех У девочек советских не совсем Познавших вкус турецких bubblegum Не ведав страсти в пионерских лагерях Мы раздвигали ноги по углам Холодных и запущенных квартир Не за любовь скорее – просто так Отбросив и сомнения и страх Как камень затесавшийся в карман А после разъезжались по домам Тряслись в вагонах первого метро И ощущали измененья не нутром А только частью малою его И расцветала алая заря Как галстуки как звезды на кремле Мы возвращались будто бы не те Но мама не заметив перемен (а может быть читала по глазам) Варила кашу и звала к столу И умоляла съешь еще одну Тебе теперь так много надо сил Но мы не понимали ничего Как звезды с неба падали в кровать И засыпали там без задних ног На нас смотрел угрюмо потолок Смущенный нашей женской наготой Звенящей и горячей пустотой Манящей плоть Дающей плоть Замкнувшей круг в себе самой 25 А потом она читает фанайлаву и рыдает Прямо здесь между выходом и зоной вай-фая Сосет трафик допотопным лаптопом На уставших коленках в потертых брюках А они все мимо – пятница кончились пары За порогом и по местам – заждались их девушки-парни У нее слова по губам а у них изо рта паром Равнодушие как деликатность прокатила Почти за даром ее сердце лежит на холодных гранитных плитах Она все еще там в балтийском дневнике и в менее именитых А они налегке – в Пироговы в Чайкоффы в Чашки Ее зависть берет – ей малы все эти замашки Ей совсем за двадцать уже а скоро подкатит тридцать Ей уже не стыдно дрочить и некогда ждать принцев Разве только читать про себя и тихонько рыдать горлом От того что буквы – до слез а другое – уже не повод 35 Она ест на ужин гречку С утра – овсянку И живет как другие - ни шатко ни валко Ловко прячет все что саднит с изнанки От того кто с вечера свой и чужой спозаранку Надевают свои сапоги куртки кепки и майки И идут как будто враги или просто давно не знакомы До метро два квартала - будет ближе дворами Но она выбирает длиннее не смотрит в лицо на перроне Врет маме в трубку мобильного телефона Едет вдаль за кольцо руки прячет в карманы Громко дышит и вдруг говорит до встречи А он остается за створчатыми дверями Сморит ей в спину и о чем-то своем шевелит губами А она выходит уже под это серое небо Которое сыпет за ворот драже и прочую пакость И ей уже давно удается не плакать Даже если за тридцать Даже если все повторится Даже если они друг в друга просто кидают камни То есть палки В переносном и в прямом смысле 45 Что бы ей сделать такое что бы только не здесь – при честном народе На виду на лбу на любом лобном месте ни упасть в грязь лицом ни пасть на колени У нее в руках сумка В сумке – сыр и пельмени и прочие мелочи холостяцкого быта Ей не сладко – наверно давление и невралгия и чуть-чуть гайморита Она чувствует себя раненой даже немного убитой По утрам пьет боярышник Постоявший на спирте а на работе считают – будто бы попивает Она стоит и думает будто она уже не живая В глазах двоится Из под ног уплывает Час пик Вечер Народ напирает Ей не дышится она потихоньку сползает по желтой стене перехода На станции пересадки и к ней уже движется в красной пилотке Слишком растерянная молодая дежурная с зеленым кружком на ручке Она показывает его всем уходящим составам но совсем еще не нюхала валидола Она знает что такое усталость только когда долго кончает с кем-то случайным В темноте коридора в большой коммунальной в центре города | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
КОММЕНТАРИИ
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Оригинал текста - http://teplovoz.com/best/17119.html |