Эх, солнце-то какое! Сойти бы с теплохода на берег по карамельно-желтому деревянному трапу, шурша платьем да томно поводя обнаженными плечами, да крикнуть весело "эй, извозчик!". И чтобы лошадь белая, и бричка в лентах, и котелок у извозчика лихо сдвинут набок, и с веселым цоканьем да по набережной, и чтобы ветер трепал выбившиеся из прически пряди. И за город, за город к бабушке и братьям, туда, где мухи жужжат на прохладной террасе, и пчелы вьются над ромашками, и чай с медом, и домашняя наливка в толстом стеклянном графине...
Наливка стоит на одной из бесчисленных полочек в кладовой, пыльные бутылки пахнут тайной и сливами. И ты улучаешь момент, когда бабушки нету, крадешься к самой дальней бутылке, делаешь терпкий сладкий глоток, и быстро назад, подальше от кладовой. И так весь день, живешь перебежками, и случайно несколько капель лилового хмельного счастья падают на твои светлые джинсы, и бабушка вечером спрашивает, показывая пальцем, что это такое, а ты мучительно ищешь объяснения, стараясь дышать шелками и туманами в сторону через нос, стоять ровно и не смотреть в сторону кладовой...
Бабушка сидит на террасе в кресле-качалке, в аристократической руке резной веер из слоновой кости, на столе рюмочка на тоненькой ножке, мед в розетке, пряники и самовар. Прибегают братья с удочками, зовут на реку, хохочут, и ты целуешь бабушку - "деточка, возьми зонтик!", кричит бабушка вслед - и бежишь за ними, придерживая платье и смеясь, через луг, к реке, и потом оставляешь братьев удить рыбу, и идешь дальше по берегу, через ежевичник и малинник, просто идешь через тенисто-солнечное кружево, вдоль воды и улыбаешься...
Ты пробираешься через колючий малинник, через ежевичник, цепляясь джинсами за ветки, и выходишь к маленькой заводи, где на песке тебя ждет твой друг, загорелый и юный, и нетерпеливый. И одежда летит на песок, и тень вербы прикрывает вас от палящего солнца, и песчинки забиваются в волосы. У него жаркие обветренные жадные губы, и рукам твоим мало места на его теле, и так ненасытно можно трахаться только в юности, когда лето, река, стрекозы и бабушка осталась на даче, и не вся наливка еще выпита, и он так невероятно сильно хочет тебя, а ты его...
И такое лето, такое невероятное лето, и ты сам себя младше на пять миллионов лет, на тясячу лун, на три размера обуви, твои джинсы, залитые сливовой наливкой и измазанные сосновой смолой, твое кружевное платье и зонтик ручной работы, твои извозчики и твой старый велосипед, твоя бабушка с веером и твой юный любовник, искусанный пчелами - все, все в тебе и в твоей вечности, в которой время идет, но ты наверняка знаешь, что никогда не состаришься. И ты выходишь на проселочную дорогу, отряхиваешь джинсы, раскрываешь свой кружевной зонтик, и весело кричишь "эй, извозчик!", и белая лошадь, и бричка с лентами, и котелок у возницы лихо сдвинут набок, и ты кричишь ему "гони!", и встаешь в бричке во весь рост и начинаешь выдирать из прически шпильки, бросая их на дорогу, и такой же долгой солнечной дорогой стелятся по ветру твои длинные выгоревшие волосы... |
