Сегодня за завтраком я спросила у своей малой, преподают ли у них в школе что-нибудь, отдаленно напоминающее сексуальное воспитание младого поколения. Ребенок хихикнул и сказал, что нет, не преподают. Детская рожица была такой хитрющей, что я поняла – преподаватели уже безнадежно опоздали.
В моей школе, естественно, ничего подобного не было. Сексуальное образование мы получали в кругу друзей. Что называется, - за что купил, за то и продал.
В нашей пятиэтажке жили две мои подружки. Оля, старше меня на год, и Таня, старше меня на два года. Все лето мы проводили за домом, там была большая зеленая лужайка, а за ней, как признак советских времен, - законсервированная стройка.
Я пасла свою морскую свинку, а Оля выгуливала кролика. У Таньки домашних зверей не было, у нее было только пианино, и гулять она его не вытаскивала.
Мы садились в кружок, склоняли головы – и Танька, как самая старшая, поведывала нам ужасные тайны из взрослой жизни.
Помню, как-то она шепотом рассказала нам об ужасах, преследующих молодых турчанок. Оказывается, регулярно, средь бела дня, девушек, свободно идущих по улице, заталкивают в автомобили трое-четверо мужчин и везут на конспиративную квартиру. Там девушек раздевают, укладывают на кровать, и привязывают к ножкам руки и ноги. И тут начинается самое страшное и ужасное. На этом месте у Таньки разгорелись глаза, - все-таки ей было уже лет 12, а нам, соответственно, меньше. Фантазия, следовательно, у Таньки была в тот момент богаче. Один голый мужчина становится за ее головой и всовывает ей в рот член. Во как! Представляете, - он ведь даже может написать ей в рот! А все остальные трогают ее грудь и лижут ее между ног.
Потом девушку отпускают, пригрозив страшной расправой, если она проболтается.
Какой ужас, сказала тогда каждая из нас, тайно представив себя на месте несчастной поруганной турчанки, позавидовав ей, и уже мечтая срочно попасть в Турцию.
В четвертом классе мне как-то пришлось задержаться в школе до девяти вечера. Что-то мы там репетировали с моей классной. Одну меня домой она не отпустила, - было темно, а дорога лежала мимо той же стройки. Мы шли за руку – выпал снег и было скользко, и моя учительница доверительно рассказала мне страшный случай, произошедшей с маленькой девочкой, такой же, как я. Маньяк поймал ее вечером и изнасиловал.
Что такое изнасиловал – конечно, я не знала. Побил, что ли… или заставил убирать его квартиру… Дома я простодушно спросила об этом у мамы.
Мама как-то странно посмотрела на папу и поинтересовалась у меня, где я поймала это слово. Елена Степановна сказала? Убедившись в том, что слово получено из чистого источника, мама взяла паузу на целые сутки. Вооружившись достаточным количеством эвфемизмов, мама аккуратно посвятила меня в страшную тайну.
По ее мнению, пися у девочки похожа на что? На пирожок, правильно? А у мальчика – на морковку.
Воспитанная унылыми посещениями советских гастрономов и грязных магазинов «Фрукты-Овощи», я сразу представила себе тяжелый металлический контейнер с сетчатыми стенками. Контейнер наполнен вялой и грязной мелкой морковью, которая гнется и ломается в руках при попытке ее почистить. Каждая морковка тонкая и короткая, как мышиный хвост.
Но мальчуковые писи я видела еще в детском садике, когда у нас был общий туалет, - для девочек и для мальчиков. Писи были маленькие, беленькие и забавно торчали. Когда мальчики подпрыгивали, писи подрагивали. Что-то общее с магазинными морковками у них было.
Так вот, объяснила мама. Изнасиловал – это когда засунул свою морковку в ее пирожок. От этого бывают дети.
В виртуальный пирожок с мясом (такие продавались в школьной столовой за 10 копеек) я визуально вложила магазинную морковку.
Получился какой-то ужас. Взять в рот такую гадость, как нарисованный пирожок с всунутой в него морковкой, было не то, что противно – а уму непостижимо. Конечно, какой бы девочке понравилось, если бы ее так насиловали!
Сексуальное воспитание подрастающего поколения, в лице меня, большими шагами продвигалось летом, когда меня запиндюривали в деревню, в Полтавской области.
Жила я у тети Маруси, папиной старшей сестры. В свое время тетя принесла себя в жертву, оставшись навсегда жить в глухом хуторе, - чтобы поддерживать двух младших сестер и брата, которые уехали учиться и жить в город.
Как она тащила на себе огромное хозяйство - я удивляюсь до сих пор. Коровы, свиньи, огромный огород, утки и куры, - и все у нее было идеально присмотрено. Вдобавок, летом ее брат и сестры свозили к ней нас, их детей, и уж мы, разбойники, давали прикурить всей деревне. Хотя и помогали в работе изо всех сил.
Тетя как-то привязала корову за рога и погнала ее в совхоз. Сказала – что у коровы началась какая-то поворозка. Я подумала – как это? Без поворозки корова спокойно ходила пешком сама. В ответ на мой вопрос тетя сказала, что я все узнаю, когда вырасту.
Все это ужасно меня заинтриговало, и я тихонько, задворками, отправилась вслед за коровой и за тетей.
В совхозе корову ждал бык. Монструозный совершенно бык, с красными глазами – не альбинос, а просто чем-то взволнованный.
В момент моего прибытия на арену все самое интересное, увы, уже закончилось. Корова стояла между каких-то поручней, бык с нее слазил, а вся коровья задница была обильно залита какими-то белыми соплями. Тетя вытирала их тряпкой.
Увидев меня, тетя порозовела, как мисс Марпл, и отправила меня обратно.
Я примерно догадалась, что корову изнасиловали. Но вот ее жопа совершенно не походила на пирожок, да и бык не казался обладателем маленькой увядшей морковки.
В тот же год, зимой, я наткнулась в собственной подъезде на эксгибициониста. Это потом я уже узнала, как его правильно называть. А тогда я не знала, поэтому я подумала, что этот мужик в черном плаще на голое тело – просто сумасшедший. Потому что я никогда не стала бы, на его месте, высовывать свои громадные части тела, вовсе на похожие на грязные овощи, наружу и махать ими у меня перед носом. Я спокойно вышла из подъезда и стала громко орать, глядя наверх: «Па-па! Па-па!». Мужик, конечно, не знал, что дома не то, что папы, а даже мамы нет, и моментально исчез. Зато я уже настойчиво заподозрила, что мама где-то наврала в отношении овощей.
Напряженный период в моем сексуальном воспитании начался тогда, когда нам раздали учебники для восьмого, кажется, класса, по биологии. Морковки и пирожки были представлены в виде нарисованных сагиттальных срезов. Рисунок женской половины выглядел более неустойчивым, так как на одной ноге стоять всегда было неудобно, а вот у мужской наличествовала хоть висячая, но опора.
Картинки произвели неизгладимое впечатление на весь класс, и мы с неделю дразнили друг друга анатомическими названиями половых органов.
Стоит, однако заметить, что наши недозревшие мальчики к тому времени уже два года щеголяли словами, значение которых я вообще поняла не сразу, поскольку употреблялись они в большинстве случаев, когда ситуация просила другого глагола, как-то бить, украсть, бросить, ударить, взять, дать и т.д. Кроме того, очень популярно было слово «сосать». Чего сосать, зачем, почему так часто и везде – я тоже с трудом понимала. Притом, что никогда не была ни тупой, ни заторможенной. Главное, что за эти слова они регулярно получали «неуды» по поведению, за что были всякий раз еще более уважаемы теми девочками, которые все время висли у них на плечах.
Картина эта почему-то всякий раз меня удручала. Большие, грудастые и жопастые, телки висели на маленьких прокуренных двоечниках, к тому же двоечники почему-то непрерывно плевали на пол.
Короче, в том возрасте ни один школьник не купил меня своим подростковым шармом.
Однако это таки случилось, хоть и гораздо раньше.
Во втором классе, когда мальчики ходили еще в отглаженных костюмах с октябрятскими звездочками, мне нравился мой одноклассник. Он был хулиган, но симпатичный и нетупой. Правда, ниже меня ростом на целую голову. Тогда в наш класс пришел тренер по фехтованию и выгреб добрую половину класса в свою секцию. Меня не взяли, потому что я уже была прикреплена к волейболистам, пловцам и гребцам. А его взяли. И вот я помню эти фантазии перед отходом ко сну. Почему-то я представляла себя врачом-урологом, к которому привезли окровавленного одноклассника, раненного в поединке на рапирах. Конечно, он был ранен в пах, и я сосредоточенно оказывала ему первую помощь. Потом, конечно, свадьба и все такое.
Я встретила этого одноклассника, кажется, с год назад. Он как был на голову ниже меня, так и остался. Наверное, ему нужно было пойти на волейбол, а не на фехтование.
Но это было, как я сказала, раньше.
А вот в восьмом классе… когда я была в восьмом классе, журнал «Наука и жизнь» впервые опубликовал на русском языке «Камасутру». Не помню, но, кажется, там были маленькие черно-белые иллюстрации.
Что вам сказать… месяца два никто из моей семьи не мог попасть в ванную. Там всегда была изба-читальня. Но теперь, когда она стала еще и избой-изучальней-Камасутры… С моей памятью – кажется, я помню ее наизусть и сейчас.
Наверное, наивно с моей стороны было спрашивать у детеныша о сексуального воспитания в школе. Даже тогда, когда «в СССР секса не было», мы все равно к нужному возрасту сумели отлично изучить этот предмет. Пусть и без практики, но это как кому повезло. А что же мой ребенок? Почему он перестал задавать вопросы?... Не думаю, что не интересуется. Скорее, уже все выучил.
|
