Посвящается Евгению Гришковцу, с благодарностью за спектакль «Дредноуты», и братьям Стругацким, с благодарностью вообще.
Пулемет.
Когда я первый раз читал «Трудно быть богом» братьев Стругацких, мне было 13 лет. Уже тогда меня очень впечатлил фрагмент из самого начала книги, где Антон и Пашка играют в Вильгельма Телля, выпендриваясь перед Анкой. После этого, вполне закономерно, Антон чувствует себя полным идиотом. И ярче всего его состояние передается в замечательной фразе: «Антон повернулся и, глядя прямо перед собой, пошел под знак. Ему хотелось только одного: чтобы впереди оказался какой-нибудь взорванный мост и чтобы нужно было прорваться на ту сторону».
Думается мне, что такое состояние знакомо каждому мужчине.
Причем, это всегда связано с женщиной. Это тоже более, чем логично — ведь ничто, кроме женщин не волнует нас по-настоящему.
Это страшное состояние. Вот ты живешь себе спокойно, считаешь себя не самым глупым парнем и, в общем-то, вполне достойным человеком. Но вдруг ты делаешь (ну или говоришь) что-то такое, что вызывает у женщины совсем не такую реакцию, как ты ожидал. И неожиданно тебя накрывает осознанием глупости происходящего. Ты резко понимаешь, что эта глупость была очевидна еще до того, как ты ее подумал. Она была очевидна любому, но только не тебе. А ты уже ее сделал, привнес в этот мир. Причем делал-то с полной уверенностью в своей правоте, с суровым выражением лица аля «я мужик, я знаю, что делаю». И от этого глупость становится в десятки крат ужаснее, а последствия ее — фатальнее.
И внутри все обмирает, ты захлебываешься от осознания неправильности происходящего. Твое сознание входит в неразрешимые противоречия само с собой. С одной стороны оборонительные позиции занимает четкое знание того, что ты человек нормальный, умный и вполне приличный. А с другой в яростной атаке прут неоспоримые факты, подтверждающие нехитрую истину: ты, дружочек, сказочный долбоеб. У обороняющихся в арсенале любовь к самому себе, многолетние отношения с собой любимым и природное неприятие любой критики, а у нападения — свеженькие вещественные доказательства.
И среди этой свалки ты хватаешься за волосы и начинаешь судорожно бормотать: «Ну подождите же! Ну я же не такой! Это же явно ошибка! Я не мог так! Я же умный и замечательный! Я не мог так напортачить! Ну я же себя знаю!». И никто тебя не слышит и не слушает. Даже ты сам. А и не за чем слушать. Чего слушать-то? Сделал уже. Все. Вот она твоя тупость. Лежит. Свеженькая! Твоя! Это ты ее сделал! Ну-ка, дружище, посмотри, какая добротная вышла! Вспомни, что и когда у тебя в последний раз так хорошо получалось, а? Так чтоб эталоном было, чтоб на совесть сделано было? А ничего!
А тут — товар первый сорт! Производство можно открывать в промышленных масштабах, и конкурентов не бояться!
И в этом бардаке возникает досада. Она происходит из того самого понимания: «Я же не такой!». Тут же рождается вопрос: «Не такой, говоришь? А какой тогда?».
И в голове послушно рождается образ:
Туман и морось мешаются с гарью, пороховым дымом и пылью, что поднята в воздух взрывами. Вокруг какие-то развалины. Все испещрено пулями и осколками, горы трупов, кровь и мясо, хрипы и стоны. И ты один. А из тумана надвигаются они. Их много и они безлики. И ты понимаешь, что их число бесконечно и тебе их не победить. Но тебе-то именно этого и надо. И когда они уже совсем близко, ты встаешь, шатаясь, во весь рост…
Щеришься кровавым ртом, сплевываешь изжеванную сигарету, а в руках у тебя крупнокалиберный пулемет. Лучше, чтобы авиационный (такая автоматическая пушка, из тех, что ставят на штурмовые вертолеты), можно и корабельное что-то, но это уже совсем фантастично и пафосно. И ты наводишь оружие на врага и жмешь пуск. Тебя начинает трясти от бесконечно отчаянной очереди. Где-то впереди в тумане разрываются тела, хлещет кровь, а ты стоишь среди этого апокалипсиса благородный, прекрасный и гордый. Именно такой, какой ты на самом деле. И мышцы твои, лоснятся буграми, покрытыми потом, гарью и кровью, поза уверенна и величественна, а лицо бесшабашно и отчаянно улыбается туда, в туман, вслед свинцовому урагану.
Но те, что в тумане, они же бесконечны. И рано или поздно, они походят к тебе.
И уже их пули начинают рвать твое тело. Из тебя вылетают фонтанчики крови, тебя слегка отбрасывает назад. А ты, словно бы, не замечаешь этого, и продолжаешь стрелять. Но постепенно ты опускаешься на землю. И понимаешь, что все уже кончено. Но ты по-прежнему счастлив, и у тебя есть на то причины. Потому что, когда к тебе вплотную подходят те, из тумана, ты разжимаешь разбитые пальцы и из них выпадает граната без чеки. И у тебя есть еще целых четыре секунды счастья. Если бы не простреленные легкие, ты бы смеялся. Ты понимаешь, что вот прямо сейчас ты умрешь. Но сделаешь это именно так, как хотелось бы… тебе уже не надо быть унылым травоядным клерком в скучном мире сомнительных принципов и ценностей, тебе не надо стоять с глупейшим выражением лица перед женщиной, которую ты обидел своей непроходимой тупостью, не надо оправдываться, доказывать, что ты не такой. Огонь твоего пулемета, которым ты косил полчища врагов снял с тебя всю внешнюю дрянь. Слетела окалина, остался сердечник. Осталось самое главное, чего не видно в обычной жизни.
Но убивает одно — она-то всего этого не увидит.
И приходится как-то… словами, делами, телепатией и языком жестов, ритуальными танцами, стихами, картинами и серенадами… пытаться здесь и сейчас, в этом самом мире, где нет у тебя ни красивых мышц, ни пулемета, ни гранаты… корявым напильником сдирать с себя все лишнее, чтобы показать ей, какой ты на самом деле. |
