2008-11-18 : Maksim Usachov : Этика бессознательных-8
| Глава седьмая,
– И очень интересно, смогу ли я стать вдохновением? – закончила она свой рассказ. – Какая красивая история, – произнес Виктор с наигранным пафосом, – ты только забыла упомянуть, что сидел он не просто в кресле, а в инвалидном. И инвалидом его сделала именно ты. – Ну, тогда я не знала, что такое инвалидное кресло, – возразила муза. – Знала, не знала, но это важно согласись, – поддержал Виктора Серафим. – А мне понравилось именно так, – заявил Саша и потер указательным пальцем нос. – Спасибо, милый, – муза улыбнулась. – Действительно женщина, – продолжил настаивать Виктор, – в твоем рассказе этот момент упущен, из-за чего искажается истину. Мне, если честно на истину насрать, но давай все-таки вернемся к инвалидному креслу. – Ну, я честно не думаю что это важно, – упрямо заявила женщина. – Ах, милая, – Виктор вздохнул и неожиданно встал. Он обошел стол и начал по-хозяйски шарить на полках. – Если бы ты обладала настоящим волшебством, о котором мечтает каждый архетип, ты бы не стала мучить нас словами, а просто показала нам как оно все произошло. Но ты не можешь. И никто не может. В результате ты пытаешься озвучить ту картину, которая стоит у тебя перед глазами. И лжешь. Может и неосознанно, – произнес он и махнул рукой, когда увидел, что женщина хочет возразить, – но лжешь. Слова это всего лишь иллюзия настоящей жизни. Мы ведь архетипы. Кому знать как не нам. Виктор взял с полки черную коробку. Серафим дернулся, но даже ничего не сказал. Виктор открыл её и достал оттуда книгу. Он аккуратно положил на стол. «Словарь синонимов русских синонимов и сходных по смыслу выражений» под ред. Н. Абрамова увидел Саша. Муза облизнулась. – Это одна грань слова, – гордо произнес Виктор, – Что Серафимчик, думал не найду твою заначку? – Отчего заначку? Зачем? Все к столу, – возмутился Серафим, да как-то неуверенно что даже Саша не поверил, – все к столу. – Ну да ладно, – благосклонно согласился Виктор. – Вернемся к словам. Надо четко осознать: они – ложь. Одно слово может нести в себе огромное количество образов. Люди говорят девочка, но видят не какую-то одну универсальную девочку, а целый их сонм. Каждый какую-то свою. Только мы стоим на страже той идеальной девочки. Мы – это архетипы. Потому что и есть те самые собирательные и общие образы. Я вообще не понимаю Бога. – А Бог-то причем? – удивился Серафим. – Ну, эта сомнительная история с вавилонской башней. Я думаю, он не просто смешал языки – он дал слова. Вложил образы в человеческий рот, и началось царство лжи. – Виктор вздохнул. – Вот и стали ясные, четкие образы пытаться выразить словами, в результате получая, на выходе, не настоящие образы, а белиберду. Образы путаются в словах. И выхода нет. А ты, милая, кроме того, что нагрузила слов, еще и умолчала. Вычеркнула одно слов и кресло стало восприниматься как кресло, потеряв весь скорбный смысл, который на самом деле несло в себе. Кресло было инвалидным. «Они сумасшедшие» – подумал Саша, но почти сразу успокоил себя. В конце концов, он же не стал какие они архетипы. Может это вполне нормальное для них поведение. – Слушай, Виктор, ты же писатель, – произнесла муза с улыбкой, – а я женщина. Мне не хочется носится со своей виной. –Саша, – наклонив голову произнес Виктор, – полки которые упали на художника, тем самым, высвободив нашу дорогую музу, немного повредили его. Он никогда больше не смог ходить. Он остался живым. Он долго прожил. Был ли он счастлив – мы, с нашей жердочки мироздания, сказать не можем. Но утверждаю, с некоторой долей определенности, что раскаивался он многократно. И рисовал картины. Одну из них муза нам описала. – Мне его жалко, на самом деле жалко – произнесла муза и улыбнулась. А Серафим, тем временем не встревая в разговоры, аккуратно отрывал из словаря Абрамова страницы. Привычные ко всему синонимы взирали со страниц на творящееся бесчинство без особого интереса. Остановился хозяин где-то на половине книги, чтобы успеть заявить: – Жалко у пчелки! Но никто на его слова внимания не обратил, и он занялся раскладыванием листов на четыре кучки. – Жалость это похвально, – сказал бодро Виктор. – Но согласись, милая, для оприходонного тобой мастера кисти и палитры твоя жалость слабое утешенье. Женщина скривилась и пожала плечами. – Я не понимаю, зачем тебе вообще было поднимать эту тему? – спросила она разражено. Виктор вздохнул и посмотрел на Сашу. –Как я понимаю мы знакомимся с нашим новым коллегой. А всякое знакомство по моему разумению есть обнажение, – он поднял вверх указательный палец, отмечая что вот сейчас произнесет нечто действительно важное, – А в нашем случае мы должны отдирать от себя наши одежды с удвоенной энергией, чтобы наш новый друг Саша понял в кокой ситуации он оказался. – Давай еще оргию проведем, – предложила ехидно муза. Виктор выгнул бровь и посмотрел на неё. – Не понимаю иронию. Оргия безусловно расслабляет, и кроме некоторого терапевтического эффекта…. – Я тебя умоляю, – прервала его женщина без имени. – Я прекрасно помню твои фантазии. И ничего не имею против. Если вам нравятся оргии – занимайтесь ими в свое удовольствие. Втроем и без меня. – Да ладно вам сориться, – подал голос Серафим и подвинул каждому его кучку синонимов. – Давайте лучше приступим да заодно поведаем нашему Александру о предстоящим. Виктор закивал и осторожно взял со стопочки верхний лист, свернул его в трубочку и засунул полностью в рот. Через несколько секунд, он медленно, явно смакуя, вытащил его и развернул. Лист оказался пустым, только по уголкам осталось немного букв, которые Виктор слизал языком. Потом он внимательно осмотрел бумагу и, убедившись что ничего не осталось, скомкал её и бросил за спину. Пролетев несколько метров она медленно растаяла в воздухе. Саша моргнул. – И правильно. И верно. Надо набросать тебе в общих чертах о твоих и собственно наших проблемах. Давно собирался брошюрку написать, но не досуг. Да и редко у нас новички появляются. Муза осторожно вытащила страницу откуда-то из середины кучки. – Он у нас писатель и эрудит, – сказала она Саше и начала облизывать бумагу. Постепенно черные буквы исчезли, а сама страница растаяла прямо в её руках. – Да и сложно все объяснить словами. Они как я уже говорил лгут, – не обращая внимание на женщину продолжил Виктор, – Проще все что я сейчас скажу почувствовать все на собственной шкуре, побиться лбом, набить шишки, ткнуться нос в то дерьмо нашей псевдожизней, которое выплескивают люди из своей. Серафим ничего не говорил. Он взял лист Абрамова, свернул его в четверо, засунул в рот и начал усилено жевать бумагу. Саша все ждал, когда он её выплюнет. Но вместо этого Серафим её глотнул и потянулся к следующей. – Но чужой опыт, каким бы субъективным он не был… а раз субъективным, значит лживым – мы помним. Так вот, каким бы обманчивым он не был, дает шанс другому осознать, как будут болеть его собственные шишки. По-другому: наблюдая за криками человека, у которого переломаны ноги, можно предвидеть как будешь орать сам в такой же ситуации. Саша взял свою пачку в руке. Покрутил её и, наконец, решился. Лист книги он порвал на два неровных куска, а потом положил их один за другим в рот. На вкус они ему напомнили пломбир. Тот. Из детства. Да-да. Он любил мороженное. Сейчас ему было сложно представить почему ребенок, постоянно требующий тепла, так волновался откусывая белое, розовое и любое другое мороженное. Не было в нем тепла, наоборот во рту таяла какая-то чужая и страшная масса холода. Но было нечто притягательное в том почти божественном страхе который растекался, откуда-то из низа живота по всему телу навстречу холоду, пробирающемуся тихонько по пищеводу. Если бы Саша любим в детстве страшные сказки Пусть и таяло оно во рту, но все равно это были куски его божественного и очаровательного страха. Может быть все дело в том что он этот страх жрал? – Поэтому я считаю просто необходимым провести эту маленькую лекцию, – продолжал Виктор, скручивая очередной лист. – Для начала тебе, мой друг необходимо понять и уверовать. Ты – архетип. Просто принять как должное что ты именно это загадочное существо и что ты существуешь именно в рамках, в которых оно, или он, или она – архетип – может существовать. А потом тебе следует уяснить: точного и полного объяснения, что такое ты есть – никто и никогда предоставит. И дело тут не в том, что это будет непозволительно роскошный подарок. Увы, нет. Это так же невозможно, как и объяснение человеком самому себе своей сущности, нахождение смысла существования любого субъекта путем самоанализа. Поэтому не ищите. Никто из нас не сможет объяснить вам, что мы такое. Единственное что мы сможем – это тонким пунктиром очертить границы нашего существования. – Говорят «архетип» - это первообраз, – жуя, пробормотал Серафим. – Тогда сразу возникает вопрос: первообраз чего и как появились мы, – махнул рукой Виктор. – Поверьте мне – мы сможем придумать довольно-таки логичные объяснения нашей жизни, но никогда не узнаем – насколько наши догадки близки к правде. Занимаясь этим мы просто творим иллюзии для собственного, так сказать внутреннего, употребления. Да и плюнуть на это. Вот, если бы знал, сколько мы спорили в нашем тесном почти семейном кругу, что такое мы, что такое архетип. И что? Пшык. Я вот долгое время вообще не верил во все это и представлял себя неким духом мщения. Наша муза… – он посмотрел на женщину, – она до сих пор музит. – Это я все придумал, – заявил Серафим. – Да-да! Не смотри так. – обратился он к Саше, – Дело в том что я старожил. Я первый в нашей компании и как каждый первопроходец, позволил себе дать названию всему увиденному. Между прочем с каждым днем все больше убеждаюсь, что это было гениальное предвиденье. – В любом случаи лучше насрать на все эту психологию – произнес Виктор. – Главное объяснить, как ты будешь жить. Выплеснуть знания накопленное нами. Берет еще одну страницу Саши и опять в рот. Уже не мороженное. Наверное шоколад. Если конечно бывает такой, с миндальным привкусом и апельсиновой коркой. А вот газировка его детства. А вот какая-то непередаваемая гамма из лимона, вина, переспелого арбуза и зеленой груши. – Жить будешь здесь, – продолжает Виктор. – Место жительства не принципиально. Потом пойми. Ты – не вещь. У тебя нет тела. Ты воображаемый людьми персонаж, результат их мыслительной деятельности. Рожден ты не человеком, а его представлениями. Ты некий обобщенный образ других людей, наделен качествами, которые они считают для тебе необходимыми. Образ твоих действий также жестко ограничен ими. Если человек считает что бомж должен ходить по помойкам и ты впитаешь в себя атрибуты бомжа, ты, как Серафим, попрешься на свалку, хотя на самом деле туда совершенно не тянет. – Почему? – спросил Саша, перед тем как поглотить очередную страницу. Слова взяла, не участвующая в лекции муза. – Есть два волшебных слова. Жажда и насыщение. Они теперь неразрывно связаны с твоей жизнью. Все просто. Чтобы человек жил он должен есть и пить. Чтобы архетип жил – он должен насыщаться. И жажда всегда с ним, а вот насыщение – там куда его будет влечь. И там ты будешь проявлять себя… Как архитип. – Как проявлять? – Ну в нашем с тобой случае все просто, – произнес Серафим и улыбнулся. – Мы должны убивать | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
КОММЕНТАРИИ
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Оригинал текста - http://teplovoz.com/creo/14465.html | ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||