В комнате было все по-старому. По шторе ползала моль. На полу валялось триста шестьдесят пять рассыпанных стеклянных шариков. В шкафу висел потертый кожак и росло четыре куста марихуаны. На карнизе сидел Симаргл-Переплут и охранял посевы от моли. В углу лежали матрац и чинака.
В комнату вошла девочка и начала собирать в карман стеклянные шарики. Затем подошла к чинаке, осторожно потрогала его ногой и спросила: «дохлый?» «дохлый, дохлый…» - не открывая глаз, пробормотал чинака. «а у меня тут алмазики» - похвасталась девочка и протянула чинаке горсть шариков. Чинака повернул голову к девочке и открыл глаза. Сумерки за окном взорвались и застыли. В портативном магнитофоне «протон» играл кенигсбергский реггей. Над девочкой в потоке сквозняка едва заметно танцевали пылинки, и летала моль, задевая выбившиеся из косички волосы. В ее маленькой хрупкой ладошке тускло отсвечивало стекло. «я не верю в драгоценность камней» - сказал чинака. Девочка расхохоталась и швырнула шарики чинаке в лицо. Симаргл повел крылом и запел бэк-вокалом. Чинака уткнулся лицом в подушку и затих.
Девочка протянула руку Симарглу. Он мигнул и перебрался к ней, вцепившись когтями в предплечье. «дохлый…» - повторила девочка, взяла в свободную руку магнитофон и пошла к двери. У самого порога она обернулась и бросила: «древние иранцы называли его Сенмурв-Паскудж». Чинака пошевелился. «декабрьский солнцеворот пахнет умиротворением, – произнес он тихо, - так что ступай, а мне пора спать». Вслед за девочкой улетела вся моль.
Позавчерашнее солнце все так же валялось за шкафом, обжигая старые растаманские обои зеленого цвета. Чинака плакал, и в его слезах отражались пол, потолок и стеклянные шарики. Наступала самая длинная ночь в году. В соседней комнате пел Сенмурв-Переплут.
|
