2005-05-18 : Kostya : Ограбление банка - 2

Высоко в лазурном небе сияло огромное яркое солнце, заливая все вокруг ослепительным светом, порождая такую жару, что впору было вылезть из кожи вон. На крыльце красивого ярко раскрашенного домика в креслах-качалках восседали двое мужчин средних лет. Оба тучные, уморенные, зевающие, и со смертельной скукой в глазах. Был полдень. Позади остались длинные бессмысленные и безрезультатные споры о том, надо ли удлинять рабочий день крестьян – скука не дала окончить разговор. Каждый остался при своем. Лидецкий дальше смотрел на далекие, залитые солнцем поля, которые так чудесно было видно с высокого крыльца, различал на них маленькие темные фигурки, и всякий раз ощущал внутреннее недовольство, наблюдая, как кто-то разгибается, разминая спину, а Костецкий в полудреме вспоминал свои аргументы, только что столь рьяно им рассказываемые, и оценивал, веско ли он сказал то и это, убедил ли он оппонента с точки зрения экономики в своей правоте. Скука повисла в знойном воздухе, все больше и больше затормаживая движение стрелок на часах, и Лидецкий, встряхнувшись, спросил: - А ты веришь в судьбу? - Да, - уверенно ответил Костецкий, не замысливаясь, - судьба есть. - Тогда давай сыграем в рулетку. Костецкий не понял, о чем речь и кивнул: - Давай. А что надо? Лидецкий энергично вскочил на ноги и через минуту принес свой пистоль. - Условия таковы. Мы по очереди стреляем вон в тот горшок на заборе. Тот, кто попадает, получает в качестве выигрыша двадцать холопов проигравшего, идет? - Нет, конечно, не идет. Это не рулетка. И потом сейчас жатва, лишних рук нет. Давай лучше на деньги. - Так в этом-то и азартность игры, - оживился Лидецкий. – Ты выиграешь – тебе двадцать пар рабочих рук. Я выиграю – мне. - Не, не пойдет. Не хочу. Вдруг выиграешь ты. Лидецкий уныло осел обратно в кресло, зная глупо упрямую натуру друга, но вскоре опять оживился. - Так ты же веришь в судьбу. Она-то все и решит. Ведь если так, то даже если ты и не будешь играть, а тебе суждено потерять холопов, то значит холопы сами умрут либо сбежат куда-то. - Пусть только попробуют, мрачно заметил Костецкий. - Так что ж ты теряешь? Костецкий прикинул так и эдак, вспомнил, что метче чем товарищ, пробежался мыслью по его аргументах, а потом в нем взыграла с новой силой жадность, и он поднялся. - Ладно, идет. Только десять холопов. Началась игра. Друг клюнул на уловку, часы незаметно ускорились, и Лидецкий начал торговаться: - Нет, двадцать. Без новшеств, как было. - Много. У меня в усадьбе сотня только наскребается. Не пойдет. Пятнадцать. - Девятнадцать, ни одним меньше. Что ж за интерес? - Да ну тебя. У тебя все заморыши и женатые. А у меня во – орлы. Глаза горели у обоих, как в ярмарочный день. Оба были скряги, и торговля была их стихией. - Поосторожнее со словами! Ану иди сюда, Гриша. К крыльцу подбежал парень, весь чем-то испачканный, бравый и молодой. Он был помощником при конюшне. - Ану, покажи мускулы. Недоумевая, Гриша согнул руку в локте, постоял, пока оба пана рассматривали его так и эдак, а потом побежал обратно. - Ладно, семнадцать. Так тому и быть. Костецкий хитро водил глазами, изображал большого дельца. - Но только против твоих двадцати. Я своего Андрея ставлю. Ты знаешь, его отец казну ограбил, так что цена его повыше. Лидецкий побагровел: - Ничего себе, такое быдло мне подсовываешь. Нет, восемнадцать моих против твоих и все. И больше ничего. Право первого выстрела решит жребий. Тоже судьба, нет? Маленькая жирная рука протянулась к Костецкому. Принимаешь условия? Тот немного повозился и хлопнул. - Идет. Но без обмана. - Без обмана. Взлетела монета, покувыркалась в воздухе и упала обратно. Красиво упала. Встал Костецкий, поднял пистоль, прицелился. Забор темный, горшок белый, праздничный. Трудно промахнуться. И выстрелил. Но было жарко, ладони вспотели, руки малость дрожали, вот и остался горшок невредим. Только в доске посреди забора появилась дыра. С дома выглянула служанка – что за стрельба посреди дня? Увидела пана, спряталась. Откудкудахкали курицы, перестал лаять пес, перезарядили пистолет, и Лидецкий прицелился. Хорошо прицелился, горшок на самой мушке, рука не дрожит. И нажал на спусковой гачек. А выстрела не последовало. Еще раз нажал – без толку. Костецкий уже ухмылялся, вопил, что выстрел состоялся, что оба промахнулись, что никто не выиграл. Лидецкий достал запал, потрогал его. Сырой. Отсырел в чулане, надо просушить. Темнело. С поля возвращались работники. Пели утомленно. Махали руками соседям. Тем было рано еще возвращаться. Они работали на Лидецкого по удлиненному графику. Тяжело было идти. Ломило тело, хотелось есть, лечь, выспаться. Еле тянулись ноги по пыльной дороге. Еще не улегся зной. Вечерело. Зажигались огни в хижинах. На колодках у кузни лилась песня. Хоть и утомленные, но молодость дает свое. Завтра воскресенье. Отдыхают люди, успокаиваются. Начинаются вечные басни в корчме, старухи прядут панскую норму в уютных комнатках. Дымят печи, варится, жарится еда. А в панском дворе служанка рассказывает странную историю, как поссорились два пана, лучших друга. И, думаете, все верят? На крыльце возле навеса лежит порох. Так и не забили его в патрон. Порох сухой.

Оригинал текста - http://teplovoz.com/creo/5021.html