2011-10-26 : Hib : Полиолень, айва и заум. Хроника полутора дней. Куски номер Ш, 2 и 011
[Имя автора было скрыто первые сутки]

Ш Полиолень смотрит на меня строго и неотрывно, как затаившийся тигр на трепетную и вкусную лань, как недообъебошеный нарколыга на заначку своей отрубившейся жены, как я иногда смотрю в пустоту, думая о бутербродах или о популярной науке. Полиолень это вообще странное, но в такие моменты, это странное расползается, словно его несуществующие молекулы вдруг становятся молекулами газа, это странное заполняет собой всю комнату и давит на тебя, не дает нормально вдохнуть. Кажется, будто воздух становится таким же радужным, как и сам полиолень, будто он так же смотрит на тебя, только изнутри, от этого чувства потеют ладони и ноги становятся ватными, а в животе появляется слабость, от которой становится стыдно и неуютно. — Фреон, — говорю я. — Хуй, — говорит полиолень, а затем моргает и облизывается. — Полинааа… Полиолень — высшее, а потому не имеет пола. Он говорит о себе то в женском, то в мужском роде, причем утверждает, что делает это по некой системе, которую отказывается объяснять. Я, из-за своих сексистских взглядов, вижу его самцом, но называю Полиной, чтобы хоть как-то уравновесить свое предвзятое отношение к бесполому существу, да и к тому же это имя созвучно с его названием. — Что Полина? — вторая голова этого странного продолжает неотрывно смотреть на меня, третья все так же моргает и облизывается. — Как я могу знать какой головой ты загадываешь и вообще, какой смысл отгадывать то, что ты думаешь? — Ты что, тупой? Я же говорил тебе, что это нужно для твоего роста. Как ты собираешься жить, если не можешь угадать какой головой думает полиолень? — Разве это так важно? — Это очень важно. Это, блин, просто охренеть, как важно. Попробуй еще раз. Я думаю о норвежском писателе. — Эммм… Обстфеллер? — Ну ты и мудак. Сигурд Хёль, а с тебя банка пива. 2 Полиолень смотрит второй головой на самый настоящий север и молчит всеми тремя, его фиолетовое копыто портит мой замечательный паркет. Мой очень замечательный паркет. Мой прекраснейший, прелестнейший, просто таки здоровский мой паркет. Катастрофически обалденный мой паркет портит его фиолетовое копыто. В углу, тихонько поскрипывая, пощелкивая и шурша крутится винил Джерри Маллигана. Вечер августа как-то по особенному окрашивает все в красновато-сиреневый цвет, даже радужный Полина не сопротивляется этому, его странное переливается всеми оттенками предзакатного неба. Фиолетовое копыто полиоленя, вздымающееся на фоне окна, на короткий миг становится невидимым, неразличимым, сливающимся с заоконными сумерками, чтобы в следующий момент яростно опуститься на дубовые щепки. Стоит заметить, что это безумное зрелище вводит меня в состояние когнитивного диссонанса. Стук полиоленевой ноги идеально вписывался в общую звуковую картину моей комнаты, но визуально это выглядело по крайней мере странно, если, конечно, свыкнуться с существованием некоего высшего и бесполого в моей вполне обычной и обычной квартире. Мои мысли прерываются и я вижу небольшое деревце с одним зеленым плодом, очень напоминающим яблоко. — Это айва, — звучит голос Полины и видение расстворяется. Виниловый проигрыватель издает ужасные звуки — опять не сработал автостоп и игла скребет о бумажную наклейку. За окном окончательно стемнело. Два мотылька, черный и белый, спускаясь по ленивой спирали садятся на рога третьей головы полиоленя. Наконец-то срабатывает автостоп. Феншуй бля. 011 Ночной холод плохо влияет на Полину. Он съеживается, вся его странность становится таинственной, вся радужность — темной, теменной, тесной. Полиолень то и дело задремывает одной из своих голов и бормочет что-то нечленораздельное. Окно по прежнему открыто, когда я поднимаюсь со скрипучего кресла, чтобы закрыть его, высшее вздрагивает. Вздрагивает и вся его странность, по комнате идут волны, как будто кто-то бросил камень понятного в омут непознанного. Волны тяжелыми мыслями растекаются по стенам. Когда они захлестывают меня с головой, я вижу то самое деревце айвы, слышу, как трепещут его листья. Я пытаюсь подойти к окну, ноги вязнут в тревожности Полины, он тихонько сопит в углу и едва слышно говорит: «Не надо». Я обратно сажусь в кресло, скрип повторяется, но наоборот, словно прокручивают обратно пленку на аудиокасете, волны беспокойства полиоленя стихают, комната погружается в тишину. — А ты знаешь, что меня на самом деле не существует, — хриплым голосом, чем-то похожим на голос Хвоста, говорит полиолень. — В смысле? — переспрашиваю я очень тихо. — Ну, я только присутствие, как у Карлоса, помнишь? Если бы ты был достаточно силен, ты бы не видел меня, только ощущал бы, а если бы был чрезмерно слаб, то я бы вообще не была частью твоего мира. — И? — я все еще не понимаю к чему он клонит. — Та айва, которую ты видишь, такое же существо, как и я, только доступа у тебя нет. Лузер ты, так и знай. Я чувствую, как Полина закрывает глаза на всех трех своих головах. Он становится полностью невидимым, как только закрывается последний глаз, наверное, я вижу его только потому, что мне это позволяет его сознание, хотя если верить самому полиоленю, то все зависит только от меня. Передвигаясь по квартире, как заправский ниндзя, я стелю постель и ложусь спать. На пороге между сном и явью я опять встречаю дерево, странность его окутывает меня так же плотно, как паутина окутывает жертву удачливого паука. Эта оболочка позволяет мне проникнуть дальше в сон, которого я никогда не вспомню.

Оригинал текста - http://teplovoz.com/creo/19304.html