2011-08-15 : Maksim Usachov : Революционный марш

«Бьёт набат, бьёт набат Интернационала, Пламя Октября в глазах бойца. Есть у Революции начало…» /Юрий Каменецкий/ 1 Ничего путного из революции не получилось, и теперь мы несемся на украденном из гаража мэрии вездеходе вражеской марки «Форд». Вездеход поскрипывает и постанывает, но довольно бодро бежит по новомарсианским пескам прямо в пасть встающего из-за горизонта солнца. Еды у нас полный багажник, баллоны в регенераторах заряжены полностью, хватит на целый год, воды мало, но есть карта колодцев и расписание дождей. У нас даже есть деньги из того маленького сейфа, который мы успели вскрыть до прихода войск Евросоюза. Непонятно только одно: что нам делать дальше. – Вот я говорила! Говорила! Говорила, что надо к пилонам прорываться! – кричит зло Вита. Я не помню, чтобы она вообще открывала рот с тех самых пор, как мы вырвались из горящего здания третей технической школы. Только скулила тихо, да прижимала к себе обрубок правой руки. Вот только поправлять её – никакого желания у меня нет. – Заткнись! – вместо меня вступается Захар и со всей дури бьет её раскрытой ладонью по щеке. – Взлж! – визжит Вита, падая в кресло. Она не плачет. Я честно говоря вообще никогда не видел как Витка плачет, даже известия о расстреле товарища Ивана приняла спокойно, буркнув только что отомстит. А ведь, говорят, между ними что-то было. – Заткнись, заткнись, – уже кулаком пытается её успокоить Захар. Я как бы за рулем, сижу вполоборота и поглядываю изредка за автопилотом. Мне в облом вмешиваться, я терпеть не могу ни Захара, ни Виту, ни спящего впереди Доктора. Мне вообще все надоело. В баке энергии еще на двести часов. Это много. Но ни тогда когда просто едешь вперед, а впереди ничего нет кроме солнца. – Разорались, – бормочет разбуженный доктор и спрашивает меня. – Из-за чего на этот раз? – Захар с ума сошел, – поясняю я. – Инвалидов избивает. Захарр сразу отскакивает от Виты и со злостью смотрит на меня. Накручивает себя. Чтобы не кинулся поглаживаю рукоятку своего пистолета. Это его отрезвляет. – Сука ты, Шурик, – бормочет. Молча соглашаюсь. Я такой. – Ну и ладно, – бормочет доктор и переворачивается на другой бок. – Харе спать, – толкаю его ногой. – Чего это? Вздыхаю. – Я так и не услышал, что будем делать дальше, – и пальцем в солнце. – Что там такого интересного, что мы туда шпарим? Вопрос мой всех заинтересовал. Даже Вита заткнулась. Смотря все на вперед, даже чувствуется как щелкают в головах шестеренки. – Может в Вайбург? Город большой, пересидим… – начинает неуверенно Захар, но его тут же перебивает Вита – Какой пересидим, там сейчас настоящий ад, полицейские даже в трущобах. Мы из него в прошлый раз чудом сбежали. Помолчали. – А может на Тодплато? – спрашивает Док, как бы в сторону, самого себя. – И че там? – мычит недовольно Вита, отбиваясь от попыток Захара её потискать. – Аномалия, – как бы поясняет Док. Понятней не стало. – Отвратительная привычка, Док, – произношу с грустью. – Думаешь, ты что-то объяснил? – Ну, аномалия, – начал он ныть. – Её еще в прошлом веке открыли. Изучали еще долго. Экспедиции с Земли прилетали. И вообще. А потом, еще до всех этих революций, там военные всех прогнали, Шуму еще было. Вроде как признали потенциально опасной зоной. – Ну, военных там нет, но нам-то что до этой аномалии? – пожимаю я плечами. – Так там корпуса остались, станция, бункеры долговременного хранения. Переждать можно. Когда еще вновь ученые и военные о ней вспомнят. А может еще и обнаружим что, оружия например. Революция потому и провалилась, что с оружием полная жопа была. – Это да, – соглашается Захар. – Нам бы несколько пушек мы бы так регулярам врезали бы, мало не показалось. Целыми ротами бы вырезали. Захар, до того как стать убийцей, был модным писателем. А потом что-то в нем лопнуло, он взял в руки автомат и вступил в партию. «Моя главная цель – сделать мир хрупким как стекло и крепким как яйца настоящего бойца!» – кричал он на партсобраниях. После десяти лет нелегальной работы, а значит десяти лет взрывов, эксы, расстрелов заложников, он возглавил северный штаб революции. Не могу сказать, что он был так уж тактически талантлив, зато по-настоящему безжалостен к врагам. – Ладно, – говорю Доктору. – Как туда добираться помните? Рисуйте. 2 Пустыня закончилась. Солнце уже высоко. Подкрадываясь к нему, вездеход медленно поднимается по серпантину. Его автопилот барахлит и приходиться лично следить за всеми этими поворотами. Да и дорога местами была просто убитой. – Самое поразительное, – бубнит Доктор, – в том, что аномалия гремела по всему обитаемому космосу, а потом как отрезало. И только военной цензурой это объяснить нельзя. Должно быть какое-то объяснение этому странного безразличию. – Кризис, – предлагает Вита и смотрит на нас стеклянными глазами. Она вцепилась обеими руками в автомат и старалась не смотреть на культи вместо ног. Доктор вытащил её из-под обстрела, когда мы пытались прорваться к пилонам. А вот Захара не вытащил. Уже не успел. Овраг, по которому прорывалась их группа, накрыла вторая волна обстрела, знатно перепахав его снарядами. Док и Вита все, что осталось от пятого революционного батальон. – Интерес пропал раньше. Еще до всех кризисов и проблем с Метрополией. Военные, оттерли от аномалии гражданских и начали усердно её изучать, миллиарды вбухивая. И все это время в прессе шла активная война, за то, чтобы вернуть проект гражданским. А потом вдруг все затихло. Я очень хорошо помню этот момент. Я только вступил в партию и пока продолжал следить за научными публикациями, оставался еще интерес. Так вот в какой-то момент все публикации пропали, просто исчезли. А потом и военные все законсервировали. И… – И что? – не выдерживаю я. – Нам-то что с этого? Док растерянно смотрит на меня и пожимает плечами. – Да, в общем-то, и нечего. – Ну, тогда и не надо мне голову этим забивать. Наконец, серпантины закончились. Я притормаживаю, оглядываюсь. Там действительно стоит база. Обычный серый забор с несколькими рядами колючей проволоки, стандартные вышки, в центре огромный ангар, вокруг которого притулились несколько многоэтажек. Чуть в стороне, остатки взлетного поля и каких-то сооружений. – Странно, что партия не облюбовала такой вкусный кусочек под. базу, – не могу сдержать удивление. – А на кой, – поясняет Док. – Революции не происходят в пустынях. Исключительно в больших городах. Так что смысла в таких базах – ноль. Мысленно с ним соглашаюсь, хотя все равно странно, что такой большой комплекс остался заброшенным. Задаю параметры и отпускаю руль, автопилот подхватывает, вездеход ревет и летит к воротам. – Тоже верно, – киваю. – Док, атакой вопрос. Вот ты говоришь аномалия. И что? Чего бояться-то. – А хрен его знает, – пожимает он плечами. – Знали бы – шумихи не было бы. А так, шар, диаметром метров десять, вплавленный наполовину в скалу. Шар абсолютно черный из непонятного материала. Самое главное подобраться к нему никто так и не смог. В пяти шагах от него люди начинают медленно исчезать. Остается только дымка, которую в этот шар затягивает. Затем вспышка. И все. – Страшно, – жалуется Вита. – Ага, – соглашается Док. – Ладно, – говорю Доктору, подмигивая. – Давай лучше решим в какой очередности с Витой будем трахаться. – Она же инвалид, – принимает игру он. – А что: раз уж без ног, то уже и не человек? – делано удивляюсь я и чувствую затылком холодное дуло. – Пошути у меня, Шурик, – зло шепчет Вита. Доктор смеется: нервно, истерически, без остановки до самых ворот. Доктор в душе убийцей так и не стал. Как был толстозадым романтиком, так и пронес эту дурную веру в прекрасное через все эти годы. В лидеры не рвался, но если надо было стрелять – делал это. Хотя и жаловался мне потом, рыдал в жилетку. 3 Второй день вожу слепую Виту по базе. Глаза ей выколоть успели, а вот употребить нет, хотя и раздели. Я проезжал мимо и отбил. Все же партийный товарищ. Надо было бы бросить или застрелить, чтобы не мучилась. Слепой человек в революционной борьбе – ноль, бесполезный, обрубок. Разве что как смертника, взрывчаткой обвязать и пусть… Но сейчас такими акциями уже никого не удивить, не испугать. Все уже давно поняли, что компромиссов не бывает. Только мы или они. Они или мы. Может быть поэтому мы и проиграли. Но Виту я не бросил. Ни там, возле горящей технической школы, ни в пустыне. И сейчас не брошу, вожу за собой. – Что вообще Доктор рассказывал? – спрашиваю, когда мы заходим в очередной бункер. – Много чего, – пожимает она плечами. – Мы целую ночь на чердаке просидели, пока они пушки не подогнали. Так что он мне и о жизни своей рассказал, и о жене своей бывшей, и о детях… – У него были дети, – удивляюсь я. – Двое или трое, – смеется она. – По-моему он и сам все забыл. Несколько раз путался сколько. – А об этой базе? Об аномалии? – Это вообще была главная тема. О том, как он мечтает спрятаться здесь, прожить спокойно без войны десяток лет. Аномалию изучить попутно. И все такое. Придурок. – Романтик, – соглашаюсь я. Коридоры бункера гулкие, комнаты в основном пустые и разграбленные, иногда только натыкаемся на вполне жилые. Хотя мы уже нашли абсолютно целый склад. Думаю, если поискать, тут можно найти много ценного. Но и своих запасов, те, что остались в вездеходе, нам хватит надолго. Вита только боится, не привыкла еще без глаз. – Жалко Дока, – вздыхаю я. – Он погиб как герой, не надо жалости, – возмущается Вита. – Все они погибли как герои. Мы выходим снова на воздух. Дверь со щелчком закрывается, отсекая отравленный новомарсианский воздух. В лицо тут же бьет пыль. Солнце уже перевалило зенит и теперь медленно наваливается на нас. – Все они погибли как герои, – продолжаю я. – Но не всех мне жалко. А вот Дока мне жалко. – А меня? – спрашивает она, повернувшись пустыми глазницами. Вита, попала в революцию по любви. Хотя точно никто не знает было ли у них с товарищем Иваном что-то или нет. Даже жена. Но зато Вита стала его настоящей боевой подругой, умудрившись поучаствовать во всем, где только можно. А уж когда вспыхнуло по всему Новому Марсу, то и прославиться даже успела. Особенно расстрелами. – Тебя не жало, – легко признаюсь. – Спасибо, – серьезно говорит она. Я не знаю, что сказать. Смотрю на неё. Молчу. Наконец, отвожу взгляд. – А где сама аномалия он не сказал? – спрашиваю. – В ангаре, – отвечает она. – Его специально вокруг построили. – Посмотрим? – предлагаю я. 4 Ангар я нашел сразу. Записи Дока не обманули. Я делаю большой глоток настоящего земного коньяка и вхожу. Коньяк я нашел, как и записи, в сумке Виты. Она оказывается все это время таскала с собой бутылку. На ней было приклеена бумажка, на которой бисерным почерком товарища Ивана было написано «Открыть после победы революции». Вытащил пробку я прямо там же, над еще не остывшим трупом Виты. Помянул. Красивая была баба. Бешенная, но красивая. Бешенная, зато умерла легко. Снайпер всадил ей пулю точно в лоб. Коньяк падает в пустой желудок и страх тут же позорно отступает. Аномалию видно сразу. Огромный черный пузырь. – А он не лопнет? – спрашиваю сам себя, но смеяться не тянет. И делаю шаг вперед. На самом деле я хотел только посмотреть. Не было никого желания подходить к этой дурацкой аномалии. Я только недавно выбрался из горящего и все еще стреляющего города, так что подставлять свою голову снова не хочу. Но я делаю шаг. И сразу за ним еще один. И чем ближе я подходил к шару, чем все ясней вспоминал. Нас было пятьдесят семь идиотов, которые узнали об открытии военных. И мы решились. Мы не очень отчетливо представляли механизмы переноса, но знали, что он возможен. Знали, что можно попасть аномалию и перенестись в прошлое. Не материально, а как некая установка самому себе, словно матрица, но даже не сознания, а некой идеи. Никто не знал насколько, куда, я так и не представлял что это за хрень такая – матрица. Но мы решились. Мы взяли в руки автоматы и напали на эту базу. Четверых убили сразу. Одного мы совсем чуть-чуть не донесли до этого шара. Еще один погиб прямо тут в этих дверях. Еще двое струсили в самый последний момент. Остальные пошли к аномалии. Тогда у меня еще мелькнула мысль, что мы просто очень дорогой эксперимент военных, которые подстроили все это. Но мысли тогда сразу же растворились. Мы вернулись в прошлое, в свои тела, не зная ничего из своей жизни, прошлой, будущей – кто разберет. В наших сознаниях осталась только революция. Одержимые ею, мы каким-то загадочным способом почувствовали и нашли друг друга, создали партию, зажгли Новый Марс и... И вновь оказались у этого шара. Тогда нас уже оставалось сорок пять. В дальнейшем мы еще тридцать два раза возвращались сюда. Иногда теряли кого-то, иногда нет. И с каждым нашем возвращением революция крепла. Вот в последний раз мы были близки. Очень близки, нам практически удалось выбить войска Евросоюза из космопорта. Сорвалось все практически в последний момент. В десяти метрах от аномалии я замер. Прошлые жизни словно пронзили мое тело – я буквально ощущал их. Рядом маленькими смерчами крутятся мои погибшие товарищи. Хотелось уйти. И я чувствую, что могу уйти. Вот просто взять и уйти. И ничего не будет. И вспоминаю, что и раньше, в предыдущие мои возращения можно было развернуться, выйти за дверь и укатить куда-то далеко или даже сдаться властям. Но вдруг именно этого раза не хватает, чтобы революция победила? И делаю шаг. 5. Жаркое, жадное новомарсианское солнце медленно въедалось в песок, каждую секунду погружалось за горизонт.

Оригинал текста - http://teplovoz.com/creo/19130.html