2010-05-29 : Maksim Usachov : Овцы, овца и прекрасная пастушка
[Имя автора было скрыто первые сутки]

Оставь меня в саду на берегу колодца, за пазухой Господней, в лебеде... Где жжется рукопись, где яростно живется на Хлебникове и воде. А. Кабанов * Мальчик умело изображал идиота. Процессия его не трогала, только какой-то совсем пьяный монашек бросил что-то резкое, но бить не стал. Хотя если бы и ударил, мальчик все равно ответил бы невинной улыбкой лишенного реальной жизни дуана . – Он же не больной! Зачем он это делает? - спросила меня наша вожатая. Я только плечами пожала. - Не больной, ага. И замолчала. Ее понять можно. Мы у нее не первая в этом году группа и, пожалуй, самая беспокойная. Старушка постоянно гадит под себя и орет. Крамаровский - поэт, что даже меня утомляет самим фактом. Братья Альтовы просто из пароды упертых и как десять лет назад начали, отравлять всем жизнь своей космогенетикой, так и продолжают, только теперь в санатории. Жанна хороша, но совершенно не приспособлена к жизни за стенами нашего доброго лечебного учреждения. Мальчик, Тусан, который сейчас издевается над монахами. Ну и я. Одни ходячие проблемы. И диагноз, выявленный только у меня одной из всей нашей сборной группы неприятностей. Вожатая тем временем вытащила из кармана универсальный пульт. Вот тоже странность. Обычно их носят прямо на поясе, не пряча, гордясь доверием, которое оказало общество. Потом она… И чего это я все время: она, она. Её Лерочка зовут, прелестно имя, как на мой взгляд. Не то, что у меня – Владислава. Так вот, Лерочка, достала свой пульт и нажала какую-то кнопку. На мальчика это совершенно не подействовало, он так и проложил стоять посреди дороги и путаться под ногами. Я не сдержалась и подошла. Лерочка усилено продолжала жать на тройку, выбрав режим воздействия средний. – Не подействует, – сразу заявила я. – Почему? – спросила наша вожатая, отрываясь от пульта. – Если бы нашего малыша, можно было пронять послушанием, да еще и на среднем, нафиг ему в санатории жить? – скривилась я и задумалась он размере грудей нашей Лерочке. – Что ж делать? – широко раскрыв глаза, спросила вожатая. Я вздохнула. Размер-то третей, а наивная… Откуда только такие берутся. Может еще и девственница. Хотя чего это я волнуюсь. – Нашего мальчика и боль не на высоком не проймет. Он у нас нечувствительный. – К пультам. – Вообще не чувствительный. Ни к пультам, ни к телевизорам, ни к проповедям. Счастливый человек. – Но надо же как-то забрать его. Он же мешает, – ресницы Лерочки захлопали словно партер в театре. Я опять вздохнула. Ну и кто еще вожатый у нас? Нам специально наверное таких зеленных дают, только гражданство получивших и писающих кипятком, когда лищенца видят. Ну а что делать? Пойду, разревется еще. А я не люблю, когда мы бабы плачем. Раздражает. На меня монашки не шикали. Сразу материться стали. А я что? Разве я мешаю им послушание государству демонстрировать. Я только мальчика заберу и съе… уйду, в общем. – Буянишь, – спросила его. – Смешные дяди, – продолжил придуриваться он. – Значит так, хочешь продолжать издеваться над нашей вожатой – продолжай. Но я тогда стукну, что у тебя три высших образования и степень доктора философии, – обрубила я его ростки светлого веселья. – Злая ты Владислава. И чего ты выделываешься перед этой своей шлюшкой малолетней? – как всегда начал грубить мальчик. Он у нас всегда либо дауна изображает, лито оторву. – Ну слабость у меня к молоденьким девственницам, – пожала плечами я. – Это она-то девственница? – мальчик заржал. Я взяла его за руку и потащила с проезжей части, а он все не успокаивался. Дурак он все же. Я же не о вульгарной плотской девственности. Это действительно нереально. Не родив получить в руки пульт – нереально. Это мужикам проще. Достаточно отслужить три года и пульт гражданина в руки, ходи хвастайся. А нам, бабам, сплошной произвол: ребенка надо показать. И ведь если помрет, то и пульт отберут. Сволочи. – Спасибо, – пробормотала Лерочка и покраснела. – Это ведь я сама должна была сделать. – Отчего же сразу сама? – пожала я плечами. – Пультом. Просто кнопку нажать. Захотелось демонстративно харкнуть под ноги монахам, но Лерочка смотрела так… Вот и ловят нас на такие крючки. Дали бы какого-то квадратного вояку, обязательно бы в сапоги ему насала. А тут, прямо одуванчик божий. Тронешь – облетит же. Жалко. Да и задница у неё ничего. Хотя честно скажу, до задницы моего бывшего мужа, чтоб его атеисты дикие разорвали, далеко. Вот у кого настоящий женский филей. Я так и могла его терпеть, посмотрела на тыл и успокоилась. Даже гражданство смогла от него родить. – Но ведь, раз не подействовал, надо было идти… – Надо, – все же согласилась я. – А я их боюсь… – Это да. Они страшные. Пульт себе в мозжечок вживить – только конкретные отморозки. – Так почему мальчик с ними так. – Так ему насрать на все. Правда, мальчик? Тот посмотрел на меня добрыми-добрыми глазами блаженного. – Он у нас даже любит, чтобы побольней. – А может в парк все-таки пойдем, – прервал нас старший брат Альтов. –И мороженое купим, – поддержал младший. А ведь сорок лет мужикам. Ну да у нас самая дебильная группа. – Конечно-конечно, – закудахтала Лерочка как наседка. –Сейчас только процессию подождем. – А чего её ждать, – скривился мальчик. – Тут недалеко подземный переход есть. – Правда? – спросила Лерочка мальчика и тот радостно закивал. –Тогда берем все свои воздушные шары и бегом за мальчиком. Красивая, а дура. Зачем бегом? Я лично никуда не опаздываю. Да и знаю я этот подземный переход – чего туда торопиться? Но Жанна уже стартанула. И опять не в ту сторону. Тут Лерочка разобралась достала свой многофункциональный пульт ответственного гражданина и остановила побег несчастной Жанны. Та в слезы, сопли и причитания. Пришлось тайком от Лерочки пнуть по печени, чтобы не задерживала. Хотя тоже ведь не понятно. Мне-то в парк не хочется. Значит это я для общества старалась. А еще говорят, что мне на него плевать. Хотя и плевать тоже. Вот такая я неоднозначная личность. А вообще-то в парке есть и интересные места. Лебеди, например. К ним я и отправилась, когда пришли. Прав мальчик оказался, все же образование. А лебеди красивые птицы. Грациозные, как Лерочка. И прожорливые, всю булку скормила. У меня бывший муж птиц любил. Есть понятное дело. У него любил только с едой соединялось. Ну так, чтобы гармонично и на разрыв держалось. И тоже прожорливый был. Как лебедь. Не, гадкая птица. Да и как можно, вожатую с птицей сравнивать? Ноги уж точно у Лерочки лучше. Прямей. – А почему мальчик сразу, про переход не сказал, – спросила она, непонятно как подкравшаяся. – Как же, скажет он. Любит он их дразнить. Выведет из себя и смотрит, как тужатся, волну посылая. Это и в самом деле смешно, морды красные становятся, глаза навыкате и шипят что-то, мантру должно быть. – Он их не любит? – Мальчик никого не любит. Он же ребенок еще, в некотором роде. А дети до любви не опускаются. – А я их боюсь, – опять повторила Лерочка. Мне что пожалеть её надо. Так я с удовольствием, только бы объяснила как. Я вон мужа тоже жалела, а меня пульта лишили и в санаторий определили. Хорошо хоть умер муженек, мелочь, а приятно. – Чего ж это? – поинтересовалась я осторожно. – Ну пульт он в руках и видно всегда, когда его на тебя наводят. А у монахов непонятно все. Вон стоит, на солнышко смотрит, а смотришь уже лапать лезет, да еще и волну пускает такую, что прямо с ног сносит так хочется. – От монаха родила что ли? – поставила я диагноз. Лерочка вся покрылась красными пятнами, а уши так вообще бордовыми стали. Ну вот, я же говорила – девственница. Бедная. Хотя опять же не жалко. Что она под стенами монастыря делала? На процессии монахи к бабам с желаниями не лезут, город обходят, чтобы скверну погасить и таким как я или мальчик придавить. У них, совместно неплохо выходит. Как меня на совесть пробило, когда вылезла с признаниями, что муж подыхает, пытаясь Кафку прочитать. Потому что стерва я такая, пустила волну, чтобы ни еды, ни воды, пока не осилит. Прямо наизнанку выворачивало: убийца я, убийца! Тьфу, до сих пор вспомнить противно. – Забудь, – махнула я рукой. – Можно подумать если у мужика пульт не в башке, а на поясе, какая-то гарантия есть. Даже если у самой пульт весит, подойдет сзади, настроиться и женихается сзади. – Тебя тоже так? – заговорщицки прошептала она. Лерочка, я тебя и так люблю, в душу только не лезь! Но не крикнула, только губы скривила. – А кто ж поймет. Я-то думала сама. Да и сейчас думаю. Пульт вещь удобная, но на него все не свалишь. Как-то же я на глаза мужу попалась? К тому же негражданкой баба только до дитя проходит. Потом и сама мужикам командовать сможет. – Это да… – согласилась вожатая. Интересно а все красивые бабы дуры? Нет, я тоже ничего. Ну как минимум миловидная, но вот Лерочка, вот она действительно красавица. Кричит бабка, решив, что её топят. То, что она стоит в десяти метров от пруда, а по ногам течет моча, её не смущало. Лерочка опять глазами в шире круг играет, и плакать готовиться. Беру бабку и простыми человеческими тумаками объясняю необходимость менять памперсы. Попутно показываю как. Нет, я понимаю, что бесполезно. Развлекаюсь так. – Спасибо, – опять благодарит меня Лерочка. – Да кушай, не обляпайся, – говорю. – Нет действительно спасибо, без тебя я бы не смогла. – Памерсы поменять? – удивляюсь уже я. – Вам же на курсах граждан, должны были показывать и учить, как за различными лищенцами ухаживать. – Нет, – опять смущается, – со старухой так быстро справится. Я её боюсь. – Постой у вас еще и дом престарелых, рядом с монастырем был? – ну да, глумлюсь я, глумлюсь. – Нет, но нас туда водили, на экскурсии, там они все тихие, а тут прямо прапорщик какой-то. В юбке. – В халате, – поправляю я. – Так там обычные, а наша уникальная. Неожиданно она берет меня за руку и пожимает. Нежно, етить её мать! И приятно. Нет, теперь точно любовь до гробовой доски и могильных червяков. Может она мне еще и разрешит в шейку себя поцеловать? Ну или хотя бы в щечку? – Владислава? А ты и вправду такая опасная? – спрашивает. Какая я опасная, не видишь – растаю сейчас. – Мне на инструктаже сказали никогда пульт на тебя никогда с любви не переключать. Типа это единственное что с тобой может справится. Ну что сказать, глупенькой? Правду, суровую какая она есть? – Ну, типа, говорю. Опасная. Я тут устроила вожатым Ватерлоо, как-то… – Что устроила? – перебивает. – Сражение такое, забей, – машу рукой. Куда её в такую прелестную головку. – Вот они и мстят. А так я не опасней мальчика. – А мужа убила? – Ну, убила, – плечами пожимаю. – Ну, так он давно в режиме ограниченной функциональности жил. Я одна только на все руки и ноги мастером была. Вот и поигралась немного. А потом ошиблась немного, не рассчитала. Вот такая врунишка. А что думали любовь универсальная защита? Возлюби ближнего своего и все? Все в шоколаде? Ну, так не так, чтобы да. По-разному бывает. Вот я Лерочку люблю. Не ну серьезно люблю. И без пульта этого сранного. А влюбленная баба и на не такие хитрости пойдет, чтобы и её возлюбили со всех сил. Берет она меня за вторую руку и в кусты тащит. Неужели? Может не только в шейку? Фантазия как заскачет, как запаникует… – Значит, если я выключу эту твою любовь, ты не будешь кидаться? – спрашивает и смотрит так, что прямо до трусов пробирает, через руки, мясо и кишки. – Не буду, – и чуть скромности не забыть, – наверное. – Ну, тогда, – говорит Лерочка и аккуратно так кнопочку сброса нажимает. И наступил звездец. Всем, всему. Я сейчас, вот как начну и… Но стою понятно дело, глазки вожатой строю. – Ну как? – спрашивает. – Нормально, – отвечаю, а сама облизываюсь про себя. – Тогда целуй мои туфли, – заявляет тихая Лерочка, одуванчик наш репейниковый и нажимает другую кнопочку, благо на пульте их много. Стою секунду, осмысливаю, волну перевариваю, и тут меня такой энтузиазм обволакивает. Падаю на колени и целую, целую, целую, целую… Здорово! И чувство странное. Предчувствие что ли? Мы ведь люди лучшее изобретение природы. На все чувства мастера. Что нам туфли целовать. Вот я прямо сейчас, готова, что угодно своей Госпоже целовать. И мальчику, и Жанне, и старухе туфли облежу, если прикажет. Нагибается ко мне Госпожа моя Лерочка и шепчет. – А ведь он любил тебя, тварь. Год выслеживал. Из дому ушел, мать бросил, меня. Чтобы жить с тобой. А ты… а ты… А я чавкаю поцелуем, отгоняю от себя дурные мысли. О счастье думаю. Тук. И отпускает. Падает Госпожа, роняет пульт и кровью булькает. Я еще стараюсь подтолкнуть ртом пульт к Лерочкиной руке, но натыкаясь на окровавленный камень и меня совсем отпускает. – И зачем я тебя опять спасаю, – слышу голос мальчика. Встаю, отряхиваюсь и пожимаю плечами. – Со мной весело, – говорю и беру в руки пульт. – Это уж точно, – и снова ржет. Заводной у него смех. – Повеселимся? – спрашиваю, улыбаясь, поглаживая теплую пластмассу пульта. – Джеронимо? Мальчик только смеется. – Интересно, а это кто? – и толкает Лерочку. – А кто его знает. Сестра, влюбленная дура – теперь какая разница. – Какие вы бабы переменчивые, сегодня любишь, а завтра даже в сторону не взглянешь. Теперь ржем вместе.

Оригинал текста - http://teplovoz.com/creo/17816.html