2010-05-01 : shepel : Великолепный пубертат

Конец октября. Стояла холодная сырая осень. Моими верными спутниками в те дни был турецкий свитер с мозаичным узором и шерстяные носки. Почти каждый день я думал об Оле. С тех пор я видел ее лишь раз, и то издалека. Она куда-то шла со своей матерью. Если б она была одна, может, я бы и решился подойти к ней. Можно было просто пойти в девятую школу и встретить ее там на перемене или после уроков. Но я не делал этого. Я как будто опасался встречи с ней. В этом была виновата и неуверенность в себе, и страх перед Барсеточником, который наверняка был способен на многое, если в «шестерках» у него ходила такая дремучая мразь как Сеня. Да и вообще, я понимал, конечно же, понимал, что все, что связывает меня с ней – моя собственная фантазия. Тем не менее, я решил, что люблю Олю. Это было приятное чувство. Я ни капельки не страдал, как это принято у влюбленных, и чувствовал себя замечательно. В субботу утром родители отправили меня на выходные к бабушке в Триполье. Весь день лил дождь. Бабушка то что-то вязала, то спала, то смотрела телевизор. Я же почти весь день просидел на кухне у горячей печки. Лузгал поджаренные прямо на железе плиты тыквенные семечки. Читал старые журналы, которыми бабушка растапливала печку. Когда-то их выписывал мой отец. Иногда попадалось интересное. Например, в «Вокруг света» я нашел заметку о пьяном моряке, который выпал за борт и несколько часов плыл в открытом море, окруженный акулами. Акулы его не съели, потому что от моряка несло спиртом. Чувствительные такие убийцы. По крайне мере, так объяснили это ученые. Еще было много статей о снежном человеке. Советские люди почему-то очень сильно в него верили. Дождь перестал идти только после обеда (а на обед у нас была яичница с салом). Дул сильный порывистый ветер. Свистело в оконных щелях. Я сидел с бабушкой в большой комнате и смотрел телевизор. Показывали какой-то американский сериал. Кажется, «Возвращение в Эдем». Бабушка – в кресле, я – на диване. Залаял пес. Тобик. Маленькая рыжая собачка. Бабушка держала его вместо звонка. Я выглянул в окно и увидел долговязую физиономию Вадика. Он стоял у забора. Я махнул ему рукой и пошел одеваться. - Ну чё, пойдем на Ватутина, - сказал мне Вадик, когда я вышел к нему на улицу. Улица Ватутина была единственной заасфальтированной улицей в Триполье, и по ней можно было прогуливаться, не боясь поскользнуться или провалиться в болото. Особенно после дождя. Вадик и сам жил на Ватутина, но водить друзей в дом ему не разрешали. Уже на Ватутина Вадик вытянул из кармана пачку сигарет и сказал: - Смотри, что есть. Это была пачка «Rothmans». Широкая и синяя, с позолоченными буквами и гербом, она была словно английский пиджак ручной работы в толпе серых рабочих спецовок. Настоящая вещь. Вадик спер ее в магазине отца. Мы спустились вниз по пустынной улице, подальше от дома Вадика. Сели на сырую деревянную лавочку у высокого зеленого забора, и закурили. От первых затяжек у меня закружилась голова. У этих сигарет был приятный вкус, не то что у отцовского «Родопи». Ветер дул прямо в лицо, и мы прикрывали горящие огоньки ладонями, чтобы искры не летели на одежду. - Вчера в баню ходил, - таинственно сказал Вадик и двумя медленными струями выпустил дым из носа. - И что там? - Бабы голые, - Вадик растягивал слова и смотрел перед собой полусонными как у наркомана глазами. Он всегда делал такие глаза, когда говорил о чем-то доставившем ему особое удовольствие. Последний раз я видел у него такие глаза, когда он рассказывал как втихаря напился «Амаретто» на дне рождения своей тети. - Ты что, с бабами вместе мылся? – спросил я. - Ты че, Димон, дурак? – запыхтел широким носом Вадик, - я не мылся! Я подглядывал! Я чуть дымом не поперхнулся. - Ничего себе. А как ты туда попал? - Я в баню не заходил даже. Там окна такие, знаешь, из плитки стеклянной. Так некоторых плиток не хватает. Но окно высоко, надо по трубе залазить. Там вообще вечером постоянно занято - пацаны висят. Мне вчера повезло, что никого не было. Погода херовая вчера была просто. Но телки – это кайф. Я представил Вадика висящим на трубе, точно шимпанзе, под проливным дождем, похотливо всматривающегося в голых женщин. С выпученными глазами, и открытым ртом, из которого выглядывал кончик языка. Вадик всегда открывал рот, когда на чем-то концентрировался. - Класс. Сегодня идешь туда? – спросил я с ноткой надежды в голосе. - Нет, сегодня мужской день. Телки по четным числам. Завтра можно. - Я завтра уезжаю. - Жалко. - А телки хоть красивые были? – поинтересовался я. - Старухи одни. Но была одна молодая. Сисяры во-от такие, - и Вадик на полметра отставил руки от своей груди. - Класс. Слышь, а у старух пизда седая или черная? – задал я вопрос, который меня давно мучил. - У всех по-разному, - деловито ответил Вадик. - Понятно. Ветер стих и сразу стало намного теплее. Говорить было больше не о чем. С Вадиком никогда особо не о чем поговорить. Мы еще немного посидели молча, и разошлись по домам – пить чай и спать. Той ночью я лежал в темноте под тяжелым пуховым одеялом и думал об Оле. Я представлял ее обнаженной в русской бане, которую недавно видел в кино. Оля лежит на спине и по всему ее молодому блестящему телу ползут мелкие струйки пота, жадно впитываемые влажной сосновой полкой. Я стою снаружи и смотрю на нее сквозь маленькое запотевшее окошко. Оля замечает меня и загадочно улыбается. Жмется к стене. Манит ласково рукой.

Оригинал текста - http://teplovoz.com/creo/17690.html