2009-12-10 : Maksim Usachov : Паштет с кровью (7 часть)

7 Все закончилось тем, что Петров нашел выпивку. Доктор даже не сомневался, что нашел случайно, без единой о ней мысли. Видимо действительно есть люди, к которым она буквально притягивается, вопреки всем мерам предосторожности. Ведь доктор тоже заглядывал в этот шкафчик, а поди ж ты! Когда уже сели на стулья усталые, после второго осмотра больницы, Петрова будто потянуло что-то. Открыл дверцу, пошарил, сгреб какие-то бумажки в сторону и будьте любезны. – Откровеннейшей чистоган, – прокомментировал Петров, вытащив пробку и понюхав. – Коллекционный продукт, прям-таки. – Помилуйте, – постарался доктор пристыдить. – Покойника еще не вынесли. – И не занесут даже, – пожал плечами Петров, обшаривая шкаф в поисках подходящей посуды. – Пустое об этом переживать. Можно подумать, из холодной он сюда вернется и начнет ругаться, что мы его самогон выпили. Доктор стоял у окна и стряхивал пепел прямо в горшок с плесенью. – Ну, все же, – покачал головой. – Да если бы даже вернулся? – продолжил Петров. – Можно сказать за упокой души, а не рекреации ради. Может покойный сам пузырек и оставил. Для поминок. Мол, кончусь я, по жизни неожиданно, не предупредив никого, а в шкафчики у меня спрятан специальный пустячок. Для гостей, которые обязательно последуют, чтобы в путь последний не насуха душа отправилась, а как следует, по обычаю, по разумению. – Да полноте, – воскликнул доктор и потушил сигарету. – Опа! – обрадовался Петров, найдя, наконец, подходящую посуду. Ничего особенного – Не скажите, Савелий Иванович, не скажите. Лекарь наш со странностями всегда был. От него и не такого можно ожидать. Эта страсть к мухам... – Петров посмотрел вопросительно на доктора, и когда тот кивнул, налил в стопочку мутноватой жидкости с алым отливом. – К мухам страсть эта, говорю, нездоровая… Разливал бывшей следователь на письменном столе, отодвинув книги и тетради в угол. Отодвинув полную стопочку в сторону доктора, Петров налил себе. Поставил бутылку, взял свою порцию и посмотрел на доктора. – Савелий Иванович, вы сами тут все видели. Опытная лаборатория имени барона Франкенштейна. Ну, скажите, что это не мухи ему голову снесли? – Мухи, – согласился с очевидным доктор, подходя к столу и забирая свою стопку. – Ну, чтоб мясо ему жиром казалось, – крякнув, произнес Петров и одним махом выпил. Доктор выпил спокойно. Самогон оказался крепким, обжигающим. Минуту молчали, давая теплоте разлиться внутри тела. – Если нашего лекаря и можно обвинить в какой-то нездоровой страсти, – возразил доктор, задумчиво глядя на пустую стопку в руках, – то исключительно в страсти к знаниям. Мухи-дрозофилы идеальный вариант для генетических исследований. Тысячи ученых с их помощью пытаются разгадать ребусы природы. Петров засмеялся. – Вы мне сейчас лектора заезжего напомнили. Помните таких, с хроническим похмельем, из общества «Знание»? – и посмотрел на доктора. Доктор попытался промолчать, но Петров ждал, не отводя взгляда. – Помню, – сдался доктор, пожимая плечами и искренне недоумевая, при чем здесь лекторы. – Ага, – кивнул своим мыслям Петров. – У них была такая же умопомрачительная манера, вещать со сцены нашим зэкам и мужикам, о прекрасных, хоть и отдаленных, перспективах научно-технической революции. Все это блажь… – Вы еще и верующий, – поразился доктор. – Да кокой там, – махнул рукой Петров. – И рад бы, но не вмещается мое советское воспитание в веру. Отказывается. Да и не в вере дело, – он помолчал, покрутил на столе рюмку, и продолжил после тяжелого вздоха. – Савелий Иванович, согласитесь, проводить исследование у черта на куличках, в нашей провинциальной тьмутаракане, не просто странно, а уж на гране помешательства? Прямо сумасшедший ученый из ужастиков. Доктор сжал губы. Ему ужасно не хотелось что-либо объяснять, рассказывать, вдаваться в подробности. Тем более, что, только зацепив эту тему, придется выкладывать перед Петровым все новые и новые факты. И остановиться, когда факты начнут затрагивать его личную жизнь, может не получиться. Даже вернее всего не получиться. Как бы он не относился к Петрову, как бы не разжижал выпивкой тот себе мозги, все равно он оставался крепким следователем. И начав капать, не остановиться на полуправде, начнет ковыряться в ранах, пока залезет по локоть. Да и, чтобы ни было между ними в прошлом, с Петровым договориться всегда удавалось. – Как раз нет. По уму, только тут и место для тех исследований, которые проводил лекарь, – медленно проговорил доктор. Он еще собирался с мыслями, подбирал с какого конца этой истории начать, каким закончить, как их соединить. – Только тут? – спросил Петров и снова разлил, чувствуя, что собеседник сейчас потечет и откроется. Самогон доктору не помог. Даже наоборот. Все-таки сказалось отсутствие у него привычки к выпивке. Не выработалась. Самогон гнали в поселки все, даже его жена. Ничего предосудительного в этом доктор не видел. Даже в самый разгар гремящей по стране пустой тарой антиалкогольной компании на кровезаготовках гнать не перестали и власти смотрели сквозь пальцы на местный промысел, ограничиваясь воспитательными беседами и призывами сдать центрифуги добровольно. Но как ни странно, сам доктор пил мало, исключительно рюмку в обед и рюмку за ужином. И сейчас накатив уже почти сто пятьдесят грамм отборнейшего чистогана, он понял, что мысли запутались и какой в этой истории конец в начале, к какой в конце. Чтобы хоть как-то сбить мысли в одну кучу, он встал и начал ходить по комнате сцепив руки за спиной. Петров с тоской посмотрел на него и налил себе добавку. Предлагать доктору не стал, выпил сам. – Да-да. На самом деле, как только генетика, перестала быть лженаукой в научных кругах не раз поднимался вопрос о создании в этой местности научной станции, как минимум, – произнес доктор, не останавливаясь. – Некоторые, особенно мечтательные товарищи, требовали даже полноценный институт. Но ни мечты, ни довольно зрелые и выполнимые проекты, никогда реализованы не были. Исследования так и остались уделом одиночек. – А при чем здесь генетика? Кровь и генетика? – спросил Петров. – Что их может связывать? – Хм, – доктор на секунду смешался. Как он не относился к тем самым, уже упомянутым лекторам общества «Знание», одно неоспоримое достоинство их отрицать нельзя. Они, как никто другой, умели популярно и подробно отвечать на глупые вопросы. У доктора талант этот отсутствовал напрочь. – Что вы знаете о теории антропоморфности земной плоти? – Я даже экзамен по научному атеизму сдавал. Но считай, что забыл все. Доктор снова растерялся. – Я не могу рассказать все. Просто не сумею втиснуть в несколько предложений даже основные тезисы. Что-то попытаюсь, конечно, но начинать сначала… Он развел руками. – Да нет, можно без истории, – махнул рукой Петров. – Я так помню земная плоть, признаки живого организма, клетки, вакуоли… Но генетика же как-то с размножением, наследственностью связана. С генами? – Вот именно, – согласился доктор. – С наследственностью… Поэтому самым главным доказательством теории антропоморфности стало совпадение части генов у человека и земной плоти. Достаточно большой части. После этого споры о верности теории стихли, по-крайней мере в научных кругах. Весь научный мир занялся сравнением. Даже я в молодости, несмотря на отсутствия какого-либо призвания к фундаментальной науке, увлекся исследованием и поучаствовал немного в разработке сравнительной карты человеческих и земных генов. – Да-да, – закивал Петров. – я бывало почитывал… Но наш Александр-то каким ветром сюда занесло. –Но на расшифровки генов наука остановиться не могла, – продолжил доктор, не обращая внимание на участкового. – Появилась идея скрестить плоть с человеком. – Звучит мерзко… – пробормотал Петров. Доктор его не услышал. Он остановился возле окна и посмотрел на темнеющий вдали террикон плоти. Со странной, какой-то почти старческой грустью, он вспомнил, с каким восторгом, с какой почти щенячий радостью, встретили они студенты и аспиранты новости с «переднего фронта изучения наследственности», как говорили тогда. Академик Гинзбург, публичная лекция в университете, в зале, вмещающем двести человек, забилось все пятьсот. И каких людей, весь бомонд, девушки в ярких платьях, иностранные журналисты. Вот это была весна, вот это была оттепель, а не глупое разоблачение культа личности. Разоблачение – усмехнулся доктор. Можно подумать никто не знал. Настоящее разоблачение это сброшенный полог с тайн бытия, препарированная вселенная, сдавшаяся в плен человеческому разуму. И какие открывались перспективы! Нестареющая земная плоть манила тайнами бессмертия, регенерации, вечной молодости… А что в результате? Где оно все теперь? Союз развалился, наука разъехалась. – Каких-то успехов добиться удалось. Вряд ли открытия эти можно назвать эпохальными, но то, что наука на верном пути скептики убедились… – произнес доктор. Петров, почувствовав что-то, снова разлил. – Больше никаких успехов не было? – спросил он. – Больше не было денег. Генетические эксперименты перестали интересовать власть. Саркома, миома, на них еще найти финансирование можно, а другие темы сейчас закрыты. – И лекаря нашего тоже выбросили? – предположил Петров. – Нет, он был слишком молод, ему даже не удалось попасть в науку. Он просто искал возможность и нашел наш поселок. – И что же мы смогли ему дать? – Две вещи: бесплатную кровь и мою дочь, – произнес доктор и надолго замолчал.

Оригинал текста - http://teplovoz.com/creo/16963.html