2009-04-13 : Maksim Usachov : Чемодан

На этот свет человек появляется голым, а потом всю жизнь таскается с чемоданами. Даже покидая этот мир, не может без него обойтись. Только несут человека уже в нем, в особом, деревянном… Во всяком случае у обыкновенных людей именно так все и бывает. Гошик обыкновенным не был. Поэтому из родительского дома он выбрался с честно украденной трехлитровой банкой борща и мельхиоровой вилкой. С этой вилкой он и путешествовал в дальнейшем, пронеся её как драгоценность через все тернии собственной жизни. Из-за этого он прослыл чудаком и оригиналом, но сам об этой пикантной ущербности почти никогда не вспоминал. Вот только сегодня его словно пришпилила к земле мысль, какой он несчастный все-таки человечишка, жалкий и несчастный. У него даже чемодана собственного нет. Если и ему эмигрировать, пожитки в пластиковый кулёчек придется складывать. Вот Сашин чемодан – красавец. Тут тебе и жесткий корпус, и коричневый, не маркий, цвет, и колесики, и кодовый замок, и множество отделений, включая кошелек… Но как пришпилило, так и отпустило. Посмотрел на плачущего Саньку, так даже стыдно стало. Нашел время завидовать, когда у человека горе. – Ты не расстраивайся, Саш, – поспросил он, укладывая в чемодан очередной пробитый молью свитер. – Ну, подумаешь в пятый номер уезжаешь! Не на край же света! Тут до него и ползти всего ничего. А там коньяк, общество. Не такая дыра как здесь. Для достоверности Гошик махнул рукой, вздохнул, и начал укладывать в чемодан линялый спортивный костюм. Саша наконец оторвался от рыданий, посмотрел во двор, на веранды, на заполненные ровным электрическим светом окна, на забор вокруг фонтана. – Родина моя здесь, – пробормотал чуть слышно. – Родина там, где свобода, – возразил Гошик. – А тут сплошные притеснения. Я бы и сам к коньяку перебрался. Да вот не зовут… Да и чемодана у меня нет. А в пятый номер с кулёчками перебираться – не комильфо. Санька не ответил, только с тоской посмотрел на старую акацию, с которой падал два раза: один раз в детстве, а второй раз вчера, когда злые бабы решили повесить его за то, что на фонтан с водкой покусился. А что он разве прав на это не имел? Имел! Ведь и сами замок поставили. И он хотел поставить. Так его вешать, а сами оргии устраивают каждый вечер, а ему не наливают. Приходится Гошика просить, благо тот жалкий и для всех безопасный, отчего прослыл всеобщим любимцем. А вчера вообще заявили, чтобы убирался из их счастья. Дескать нечего диссидентствовать, пора и сваливать по-добру по-здорову, пока общество еще доброе и зло предпочитает не помнить. Пришлось Ваське звонить, упрашивать… – Так что отринь негатив, отринь, – продолжал успокаивать друга Гошик. – Жизнь не закончится. И подумаешь – Родина. Её вообще феодалы выдумали, чтобы крестьян удерживать. Санька еле сдержался, чтобы вновь не расплакаться. Даже гуду как баба прикусил, так что кровь пошла мощно и пришлось схаркивать вниз, во двор. – Вот шо бы ты понимал, Гошик, – произнес он зло. Обида душила его изнутри, прорываясь чуть ли не из паха. Обида на самого себя, на свою слабость. – А я ведь родился здесь, Гошик. Прямо в этой квартире. Это ты, тварь приблудная, как бумаги листок, где приткнешься там и местожительство. А где поймают там и жопа. А я ш корнями своими в этот двор ушел. Тут и любовь первая, та самая, шо веревку на шею наматывала. И первый друг. И первый враг. Тут вообще все первое. Понимаешь своей тупой башкой? Первое! – Ну и член с ней моржовый! – буркнул Гошик, складывая в чемодан носки. Отдельно чистые, отдельно грязные. Но Санька его не услышал. Он начал бешено бегать по комнате, плеваться кровью из прокушенной губы и пинать мебель. – А они забор поставили! – кричал он громко. – А они билет мне волчий! А они под за ногой! А они в пятый номер! Потом он замер на месте и спросил Гошика, который пытался застегнуть молнию распухшего чемодана: – Но это ведь не справедливо? Гошик ответил не сразу. Он все-таки застегнул молнию и поставил чемодан на ножки, и только после этого повернулся к другу. – Ну, что ты дружище! – с улыбкой ответил он. – Бога нет, а значит и справедливости нет тоже. Пойдем. Что Саньке оставалось делать? Только выругаться в пределах своего таланта и потащить чемодан. Так и нес его, ругаясь, по лестнице. Гошик семенил следом. Дверь как-то молчаливо решили не закрывать. Пусть хоть все выносят. Гордо прошли мимо щурившихся соседок, которые сидели в теньке и плевали семечки, ловко перемалывая зубами их и свежие сплетни. Санька постарался, проходя мимо них еще и выругаться как-то совсем грязно и изощренно, но ничего выдающегося не получилось. «Как в лужу пернул» – подумал он, но постарался сохранить независимый вид, поэтому спросил у Гошика: – А вотшо ты-то как теперь? Гошик даже споткнулся. Оглянулся растерянно, посмотрел на отражающиеся в окнах солнечные лучи и испугался. На мгновение ему показалось, что в этот момент даже не соседи наблюдали за ним, а сам двор, словно живое существо, уперлось взглядом в его затылок. – Мести двор буду, – ответил он первое, что пришло в голову. – Осень скоро листьев много будет. А потом осень. Там снег. Весной легче будет, но грязи тоже хватит. А летом у нас пыльно, даже в трусы забивается. В общем, работы хватит… Мир вместе с Санькой хмыкнул. Соседки посмотрели на Гошика одновременно и с жалостью и с уважением. Что ни говори после стольких мытарств он нашел свое место в этой жизни, с другой место это… жалкое место какое-то. – А говорят, в Москве дворниками туркемы работают, – к чему-то произнес Санька. – Что у них своих алкоголиков нет? – удивился Гошик. Подошли к забору, за которым призывно журчала водка. Вздохнули синхронно. Тоскливо посмотрели на стоящего на страже толстого соседа. Тот вначале сделал вид, что не понимает, зачем эти двое нарисовались рядом с фонтаном, но затем все же сжалился и протянул руку. Гошик тут же достал из-за пазухи литровую пластмассовую торпеду и отдал её сторожу. – Благодарствую, – произнес Гошик, когда сторож вернулся с наполненной бутылкой. Санька брезгливо поморщился, но как только они отошли от забора, тут же протянул руку бутылкой. Сделав большой глоток, он закряхтел и задумчиво произнес. – Всёш хороший продукт. – Хороший, – тоже отпив, подтвердил Гошик. «Разные мы люди» – подумал дворник. «Даже водку пьем по-разному. Я вон как экономно». Вышли между тем со двора. Поставил Санька чемодан и сел рядышком прямо на ступеньку аптеки. – Посидим на дорожку? – Посидим, – согласился Гошик и пристроился рядом. Сидение молча, было хоть и скучным, но Саньку успокоило. Грусть и печаль ушли как-то на второй план, скрылись за мельтешней прохожих и ворчанием автомобилей, потерялись в городской суете, которая для того и создана чтобы чувства людей затягивать в омут. Ни Санька, ни Гошик никогда не жили вне города сколь-нибудь долго, но почему-то сейчас в эту минуту к ним практически одновременно пришла мысль, что там, в селе, все было бы намного проще. И самое главное! Никогда в селе не появился бы такой фонтан. «Нетути там фонтанов» – подумал Санька. «Колодцы там» – совершенно самостоятельно подумал Гошик. – А ведь я понял шо такое Родина, – произнес задумчиво произнес Санька, – только когда меня с неё сгонять стали. А до того и без понятий ваше был. Живу и живу. А как только дернули меня отсюдава, так сразу столько корней напряглось, столько веревочек порвалось. Жуть… – Да не обращай ты на это внимания, – произнес тихо Гошик. – Человек не дуб, хоть все корни у него оторви, он даже не почувствует. Не корни для него важны, а сердце и разум. А корни новые родятся все равно. Каждый раз новые лезут. По себе знаю. Жил на французском с одними пил, перебрался сюда – с другими пью, а отсюда попросят – в других людях корни пущу. Еще помолчали. Совсем успокоился Саша, остыл. – А может и прав ты, Гошик, – сказал. – Может так и надо. А в корни ш может и гадость какая прет, нездоровый у нас двор-то. Вотшо. Санька встал, резко дернул молнию на чемодане и также резко раскрыл его, перевернув и вывалив на асфальт содержимое. – Вотшо, Гошик. Раз прав ты, значит я тоже решил. Пришел голый, уйду голым. Рожусь заново, в новом окажусь, а таскать за собой не буду ничего. Бывай! Сказал и резко развернувшись пошел в сторону старопортофранковской. Потом резко остановился, плюнул, развернулся и направился все-таки в сторону пятого номера. «И не попрощался даже» – подумал Гошик беззлобно. Пнул легонько доставшиеся в наследство вещи, которые как выпотрошенные кишки перемешались на асфальте, и с тоской посмотрел вслед чемодану. Засунув руки в карманы, он нащупал в правом свое мельхиоровую вилку. «Голый голым, чемодан забрал» – мелькнула мысль и легкой досадой осела на донышке души.

Оригинал текста - http://teplovoz.com/creo/15372.html