Перед поездкой в редакцию журнала «Дождь» я по привычке сделал запись в ежедневнике. «Иду на дело». За неимением костюма надел джинсы и джемпер. Прыгнул в троллейбус и поехал. Вдоль Воздухофлотского проспекта цвели каштаны. Студенты, вроде меня, предпочитали запахам лекционных аудиторий запахи весны, хмеля и ячменного солода. На Фучика мне захотелось выйти и выпить пива. Тогда его разливали в кружки или пол-литровые банки прямо на улице. Но передумал. Предстоял разговор с главным редактором. На поэзию я особых надежд не возлагал. Да и на прозу тоже. Правда, цикл рассказов о школьном учителе Сундукове всем нравился. Даже Дюше. Но по большому счету мне просто было интересно. Как бы мнение специалиста и все такое.
Редакция располагалась в сером здании на Пушкинской. Журнал этажом выше, подсказал седой вахтер. Старик листал «Крокодил» и жевал кильку в томате. Я позвонил в звонок. Мне открыла юная дева и приветливо улыбнулась. Здесь пахло свежей типографской печатью и графоманским задором. Ворс на ковре был такой длины, что мои дешевые туфли утопали в нем наполовину. В кабинете редактора висело два портрета. Тарас Шевченко и Эрнест Хемингуэй. Они расположились на противоположных стенах и смотрели друг на друга. Тарас – угрюмо, Хем – равнодушно. Редактор был лысеющим мужчиной лет сорока. Он долго молчал, перебирая какие-то бумаги. Мои ноги танцевали под столом пого-пого, вырывая ворс из ковра. Мне кажется, он желал, чтобы я вспотел. И я вспотел. - Ваша? – спросил, наконец, редактор, указывая на рукопись. - Да, – ответил я. - Меня очень заинтересовал рассказ «Счастье». Живой язык, яркие образы, совершенно непредсказуемый сюжет. Читал, знаете ли, с увлечением. Но концовка меня совершенно огорчила. Она слишком предсказуема и прозаична. Позвольте, хотел заорать я. Как это из непредсказуемого сюжета может получиться предсказуемый финал? И что значит «прозаична»? Окончание рассказа, по-вашему, должно быть непременно поэтичным? Хотел вопросить я. Но промолчал. - А этот ваш Мудаков… - Сундуков, – исправил я. - Я и говорю, ваш Индюков совершенно сырой. Он нечитабелен. - А… - Завотделом по поэзии еще не смотрела вашу рукопись. - Понятно, - говорю. – Я пойду. - Сколько вам лет, молодой человек? – внезапно поинтересовался редактор. - 25 с половиной, - почему-то соврал я, накинув себе четыре года. - Нуууу, юноша, - мерзко протянул редактор. – У вас все еще впереди. Прощайте. «Прощайте» прозвучало и вовсе оскорбительно. Лысый гундос, выругался я про себя и вышел. - Он новых никогда сразу не печатает, - сказала юная дева в приемной и улыбнулась. - У вас есть домашний номер телефона? - 2128506. - Я позвоню. Лысый гундос, выругался я на лестничном проеме уже вслух. Седой вахтер закивал головой. Или идиот или соглашается, решил я и двинул в ближайший гастроном. Там было мало народу, но большой ассортимент. Я взял маленькую от Nemiroff и клубничный сок. Затем нырнул в первую подворотню. Отхлебнул третью часть и нацарапал в ежедневнике: «с сундуковым покончено». Рукописи я выбросил в мусорный бак. В три напаса прикончил Nemiroff. Остатки клубничного сока оставил бомжам и отправился искать троллейбус. - Ваши документы! – внезапно прыгнул на меня из-за кустов мент. От неожиданности я выронил дневник. - Ах ты, сука! Руки за голову! Сигарету, блядь, выбрось! – заорал «внезапный», изучив дневник. - Вася, шо там за хуйня? – вышел из-за кустов второй в погонах лейтенанта. - Та тут щенок какого-то Сундукова пришил. У него здесь так и написано. Сундуков сегодня жмур. - Ноги на ширине плеч, я сказал! – рявкнул лейтенант. Из бобика выскочили автоматчики. |
Оригинал текста - http://teplovoz.com/creo/14193.html |