С утра жутко болела голова. Ощущение было такое, будто кто-то добренький прошёлся топориком от уха до уха, а потом – ещё разок ото лба к затылку. Хотелось обнять голову руками, удержать её, разваливающуюся на куски, уткнуться макушкой во что-нибудь холодное, стабильно неподвижное, замереть, забыть, кто ты и где ты, что и как происходит.
Над бедной больной головой прокатились пары, безлико и безвольно, как волны океана над обломками «Титаника». Наконец, слабо улыбаясь на прощанье, пожимая неизвестно кому дружеские руки, он выполз наружу. На ветерке сознание прояснилось, но и боль стала как будто острее. Так, скорее домой. Да чтоб по дороге хряпнуть где-нибудь холодненького пивка. А не поможет – алкозельцер какой-нибудь или, на крайняк, аспирин. Да чтоб дома ещё не оказалось родоков, чтоб телефон отключили, и свет... Хотя это точно перебор... Да, а потом отрубиться и воскреснуть завтра утром. Если, конечно, не пройдёт до вечера.
- О, ё..! – и болит же, гадина! А тут ещё споткнулся так, что в мозгах что-то лопнуло, и по телу разошлись жгучие иголочки.
- Валерик? Ты? Привет!
«Ёлкин цвет!»-подумал он, отодрал от висков липкие руки и с неудовольствием обернулся, как бы говорявсем своим видом: ну, кого там ещё принесло? Но вслух:
- Витуська? Ты? Сколько лет!.. Ну, ничего себе! – и боль сразу отхлынула на второй план. – Как оно ничего? Как жизнь?
- Так, нормально: живу там же, учусь… А ты?
- Да тоже потихонечку. Всё путём… Марфуша, нам ли быть в печали?
- Да что ты говоришь? А выглядишь вот не очень – в печали! – хмыкнула Витуська.
- А-а!.. – вспомнил и засмеялся Валера. – Это после вчерашнего.
И в ответ на любопытный взгляд благодарных глазок стал «в лицах и картинах» рассказывать, как вчера гуляли, что и сколько пили, как заедали потом и мускатным орехом (один чел’ посоветовал - от запаха, вроде верняк), и, традиционно, стиморолом, и как потом дома «шифровался», как «попалили», как потом – запаха же нет !- лечили больного ребёночка, чтобы с утра всё-таки отправить на учёбу, ведь ученье, как говорится, свет, а не ученье – определённо тьма, и отправили-таки на верную смерть, накормив на прощание, как не отказывался он, чем-то жирненько-калорийненьким. Витка мелодично заливалась, запрокидывая голову: «Ну и коктейль!», «Да ты что!», «Ой, не могу! Это же ужас!». А он говорил и разглядывал с удивлением: до чего же она хорошенькая – стройненькая, душистая, чистенькая, модная, и ещё непонятно какая, но ох какая хорошенькая! Кто бы мог подумать, что из страшненького глазастого неуклюжего жеребёнка, которому он таскал в школу портфель, (так обязала его бабушка, которая очень дружила с бабулей Витки Семенючки) получится такая вот хорошенькая нежная Витуська!
Они ещё поговорили немного. Она позвенела тихим голоском – о торговом институте, о подружках, о свободных вечерах – и позвала в гости. Прощаясь, попросила с улыбкой больше так не набираться: ей трудно смотреть на чужие страдания. Но они не простились сразу, а задержались: внезапно, как сговорившись, вспомнили школьных друзей, общих знакомых и побеседовали о них, перебирая всех по очереди и выдавая все известные сведения. И вот наконец:
-Ну, Валер, ты пришёл, а мне ещё топать и топать.
-До соседнего подъезда так трудно дойти стало? Стареем, стареем…
-Да нет, -засмеялась снова Витка, и ему стало тепло, хорошо и одновременно тоскливо от этого смеха. – Я сегодня, да и вообще ближайшие две недели, буду у бабули ночевать: мои все уехали в Харьков - дела.
-Ой, ты, маленькая! Страшно девочке одной!
-Не издевайся! Разошёлся, - снова засмеялась она, и хотелось, чтоб Витка всё смеялась и смеялась, так легко и красиво у неё это выходит. – Просто мои некоторые одноклассники (мы не будем показывать пальцами) так фестивалили после выпускного и после вступительных, что их теперь знают все. Ну и, ясное дело, мои родители … - Витка сделала кокетливую паузу и взглянула прямо в глаза. – Они не хотят, чтобы я оставалась одна рядом с такими опасными людьми.
- Кх - кх, - потупился, закашлявшись, якобы очень смущённый Валера, а потом тоже прямо посмотрел на Витку и улыбнулся ей. – Проводить? Ну, к бабуле? «До пятницы я совершенно свободен!»
- Иди отдыхай, лечись и не пей больше. Мы ещё увидимся.
- Ну, смотри! Пока?
-Пока. – Витка чмокнула его в щеку (очень по-дружески?) и зацокала каблучками на остановку.
-Эй!- Валерка помахал ей рукой, улыбнулся и, счастливый, расслабленный, повернул во двор. Добывая уже у подъезда из кармана ключи, он с удовольствием подумал о Семенючке и о почти-почти прошедшей головной боли, о том, что сегодня даже можно было бы где-нибудь «пошаманиться» с пацанами, но уже не охота. И вдруг остановился и прислушался: он краем уха уловил издалека Семенючкин голос и снова побрёл во двор :
-Нет, спасибо, я доберусь сама.
-А почему такая милая девушка отказывается от компании трёх галантных кавалеров?
-Вы нам не доверяете?
-Простите, я спешу, меня ждут. Разрешите пройти.
-Мы вас потом доставим, куда прикажете. Ну? Садитесь же?
-Пропу…стите… Нет!!! Вале-ерик!
-Трогай!
Валера выбежал на улицу, но увидел только, как с места резко сорвался серебристый «Ауди» и вырвался со двора на дорогу, удивительно чётко слившись с рекой других авто.. Он заметался в дыму, но не догнал, ничего не рассмотрел, даже номер не успел. Что делать? Он бросился к квартире Семенюков и бешено замолотил в дверь кулаками, чувствуя что где-то в том же ритме застучало в висках– вот, блин, они же уехали! Ворвался к себе, чтуть не выломав дверь, схватил телефон - молчит, гадина! Сдох! Молчит!!! Метнулся к соседям – позвонить в милицию, но никто не ответил и дверь не открыл. Долбаный день! Валерка выскочил на улицу, на ходу добывая чип-карту, побежал к таксофону через дорогу. Как назло, машины мчались сплошным потоком. Он лавировал между ними под ошалелые гудки и наконец добрался.
-Не прошло и триста лет!.. Твою мать!- этот таксофон не работал, и он побежал к другому, на углу, снова под гудки и крики из окон машин.
Этот работал. Он несколько раз вставил карточку не той стороной, морщился от вернувшейся боли. Доставая, выронил, еле подобрал дрожащими руками. В конце концов, набрал номер. Но в ответ на долгожданное « Алло, вас слушает отделение милиции Ленинского района » , еле сдержал спазм и выронил трубку: так долго не дававшее о себе знать похмелье и нетрадиционная мамина медицина от нервов попросились наружу мощным дуэтом.
Его рвало прямо у таксофона, долго, мучительно, до судорог и резей внутри, до слёз, до обессиливающей дрожи. И когда, наконец, зелёный, измученный, он пробрался мимо ошарашенных прохожих к ларьку купить «Миргородскую», боль вернулась – резкая, ломающая голову на куски. Он прикрыл глаза, сполз на какую-то обгаженную лавочку, отвинтил крышку, прополоскал рот, сплюнул, отпил ещё, мучительно сглотнул, застонал, налил воды на платок, обтёр лицо, а потом стал лить просто на голову, порылся в карманах в поисках хоть какого-нибудь болеутоляющего, но достал только чип-карту и вспомнил Витку. Витка!
Он вскочил – и сразу рухнул на лавку: ни фига себе его разломало! Голова! Морщась, щуря глаза и постанывая, он посмотрел на часы: прошло где-то полчаса. Дела! Витке теперь «по барабану», вызови он хоть всю городскую милицию, народную дружину, 9-11,конный патруль и спецподразделение «Пасифик». Да и что он им скажет? Серебристый «Ауди», три …вроде как три… мужика неизвестной национальности и неопределённой внешности… Он даже номера не помнит! Да…
Уже гораздо спокойнее Валера допил водичку, подышал, посмотрел с тоской на ненужный теперь таксофон и побрёл домой.
Ну и денёк! Мало того, что так болит башка, так ещё и… Ладно, хрен с ним. Жаль, конечно, Витуську, но… Словом, не первая она и не последняя. Переживёт… Может быть…
Хотя, возможно, это вполне мирные мужики и всё обойдётся? «Придурок, нечего себя утешать,- сказал он самому себе.- Кто б такую просто так отпустил? Вот ты бы? Так и нечего. Жаль конечно, но…».
Как всё же болит эта квадратная, маму её, голова! Всё, домой, домой, домой – и спать. Хватит.
"Просто сегодня у тебя очень трудный день", - сказал он себе
Просто трудный денёк. |
