Письмо
Здравствуйте, горячо любимая Пульхерия Павловна!
Скоро уже март, но всё равно поздравляю Вас с новым годом! Желаю Вам… да и чего уж там желать, желать-то уже нечего. Разве, чтобы письмо дошло, да поскорее бы, поспеть бы к концу века.
Передавайте привет дяде Федору и Шарику. Говорят, им там тоже неплохо, устроились, обжились. Пусть хоть письмо напишут, а то ни слуху, ни духу.
У нас тут зима. Вот уже и новый год прошёл. Снега много. И морозно. Если бы не ноги – встал бы на лыжи и поехал бы. Куда? – да хоть в лес, правда, говорят, там опасно нынче, - маньяки разные.
Ну а мне чего боятся? Не коты ж!
Да и что я тяну. Вам же интересно узнать, что у нас да как. Так что сразу к главному.
Дома топят хорошо. Поэтому тепло, только через окна сквозит. Мы купили графин под водку, старый-то ровно год назад и кокнули, как раз на Шариковых поминках.
Тут такая история приключилась, чуть не забыл! Сейчас, всё по порядку, не сбиться бы.
Сашка
…Одним хмурным похмельным утром лежала, значит, Пти-ца на диване, думала… нет, не думала, думать было больно и тяжело, просто лежала.
У неё же теперь уже полгода как новый кавалер. Падло зовут. Синий весь вечно, не поверишь, что ему всего на год больше чем Вашей дочурке.
Но – любовник неутомимый. Никаких средств не нужно, хряпнет беленькой, и – хопа, хопа, - гигант, чего там говорить. Она ж на то и повелась, Ваш грешок, на ебалду падкая девка.
Ну так значит, с этой патетичной картины утра стрелецкой казни всё и началось.
Закрыла Пти-ца глаза, решила вздремнуть, дура, а дверь-то открытая. Ну и чует скоро уже через мутную толщу сна кто-то ей под одеяло лезет.
- Отвали, Падло, в стакан налей чо принёс и дай, - проскрежетала она.
- Да не Падло я, - Голос хрипанул басом, - Соось, меня жена выгнала, пусти погреться.
- Водка есть?
- А то! Две!
- Наливай.
Выпили они, значит, погремели сервантом и в кровать.
Сидит (уже час прошёл) на кровати Пти-ца и думает: Вот ещё один ушёл. Так нет, сука, ещё и деньги упёр. С кошельком, ага.
И тут из чулана тонкий голос: «тётенька, я есть хочу, не бейте меня».
- А ты кто?
Голос вышел. Это был мальчик. Маленький с большими глазами.
- Ты чего тут делаешь? - спросила Пти-ца, оборачиваясь в одеяло.
- Я. Я не знаю. Я давно уже. С лета один. Мама папу убила. Пап пил много. Мама тоже. Она его ножиком, ножиком, кишочки пообрезала, вот он и умер. Посадили её.
Пти-ца зарыдала. Её опухшие глаза стали скользкими и липкими, как свежая кровь.
- Я пошёл на вокзал жить, - продолжал малыш, - там деньги просил, меня научили. Когда холодно – в подвале грелся. А теперь совсем плохо. Я пошёл. И совсем замёрз. Захожу сюда, а тут дядя трясётся над вами, я в чулан и забился. Я есть хочу. Не бейте меня, тётенька.
Ну, Пти-ца ему яиц и сделала, выгнала Соось в чём был, дала парню свой халат. Добрая она у Вас всё таки. Только с мужиками ей невезёт.
Мальчик и правда был голодным – за две щеки уминал, с сухим хлебом, весело похрустывая на зубах черненькими обломками старой чугунной дубины.
- Тебя вообще как зовут?
- Сашка.
- будешь со мной жить.
- В чулане?
«Нет», - сказала Пти-ца, и рассмеялась.
Соседи
Теперь к ним все ходили знакомится. Все-все. Синие, уставшие, дикие и какие они есть. С самого раннего утра.
Первой пришла Дрянь. Дрянь стала ругаться с Пти-цей. Мол, Соося она не выгоняла, он сам пришёл, и ты, и так далее… А чего, разве-шь права она? Мужику бабу охота, а эта, как двоих шалопаев родила, так теперь за центнер весит, какая тут любовь – и жрёт, и жрёт, и жрёт.
И с супругом ей повезло, работящий, слесарем работает в ЖЭКе, пьёт не сказать бы мало, но не до потери памяти, да и в чувствах всегда. А как у нас иначе? – Кто не пьёт, тому печально жить, прямо по Некрасову. Да не по тому, что в первом доме живёт. Он, кстати, умер уже. Передоз.
Ушла. Как только за ней дети её полоумные прибежали, Лиля и Тетечка. Терпеть не могу, вечно орут и норовят мне хвост оторвать. Так ещё и Дупло с собой приволокли.
Дупло – это отдельная строка. Он теперь разожрался, и стал похож на Дрянь, а не на кота вообще. Ленивый – это мало сказать. Вообще не шевелится.
Следом за ними, только дверь закрылась, приковыляла Хы-хы. Старая стала она, Ваша подруга. Ну луку, конечно, с собой взяла, вывалила на стол и считает. Посчитала. Успокоилась. Завернула обратно в газетку и говорит: «Ты, Пти-ца, не боись, мальчишку на ноги подымим, будет акамеймиком. Деньги дам. Пойду вот на базар весной, лук продам, и машину купим, и на морожено дадим».
Как же! Ты со своим луком не расстанешься. Убей тебя, так зажмёшь, сука, лук в руках и никому не дашь. Ещё, поди, и укусишь.
Сашка даже не слушал это. Он уже спал давно. Ему то что? У него теперь Мама рядом. Новая, как с иголочки. И пьёт не сказать что много.
К вечеру заглянул Галя. Галя снимает комнату у старухи. Сколько-то ей там платит. Он принёс апельсин и дал его Сашке. Сашка к тому времени успел подружится и поссорится с Лилей и Тетечкой. Они целый час делали из старой бритвы заточку, привязав её обломок изолентой к деревянной рейке, а потом решили побрить кота. Тут Сашка не выдержал и убежал домой плакать.
Так и провалялся на кровати, пока Мама разбиралась. Новый год скоро ведь! Надо хоть какую-ту чистоту навести. Она же, дочь Советской Учительницы Литературы, иначе не может. Вот.
Галя – доктор. Он недавно переехал и очень сразу понравился Пти-це. Но такой скромный, такой нерешительный. Говорят, его кинула молодая жена, а зарплата маленькая, снять квартиру в нормальном районе денег нет…
Он так бы и сидел у себя в комнате (где сделал небольшой ремонт даже), но однажды в окне увидел Пти-цу. Дочка то ваша к тридцати годам – самый сок. Высокая, чёрные длинные волосы и красивое усталое лицо.
Теперь он каждый вечер заходит пить чай. Чай и сахар сам приносит – у Пти-цы их вечно нет. Вот и сейчас. Мне кажется, он её любит.
Ёлка
Ёлку тоже доктор приволок. Поставили её посередине комнаты, рядом с неработающим телевизором Рубин. На него толи воду пролили. Неважно.
Ёлка не сказать куцая, но какая-то больная, рыжая в одном месте. Ничего. Зато пахнет сильно-сильно. Её в банку поставили трёхлитровую с водой. Сашка так и вертится вокруг. А ещё очень любит взять мамку за руку и посмотреть в глаза.
«Выберемся отсюда, Сашка,» - говорит себе Пти-ца. Обязательно выберемся…
Вот уже и тридцать первое было. Соось, опять избитый и снова выгнанный, поплюхал на работу. Там хотя бы не так орут.
Пришёл Галя. Он положил две коробочки красивых под Ёлку. Говорит, ночью откроете. Пти-ца не заморачивалась с подарком. Ей-то чего? Она… Доктор ей давно нравится.
Вечером они сели. Кое-как наскребли стол, позвали бабку. Бабка выпила неразмешанного спирта (опять доктор притащил) и уснула на старом кресле.
Где-то далеко бахали салюты. Тут – окраина. Гиблое место. Тут тоже живут люди.
В коробочках был большой плюшевый медведь и красивое голубое платье.
- Это мне? – спросила Пти-ца.
- Тебе, – ответил доктор, - а вот и кольцо. Выходи за меня. Я и квартиру нашёл. Будем жить с тобой и Сашкой. Давай?
- Давай… А какая у тебя фамилия?
- Заев.
- Смешная…
- Знаю.
Он обнял её. Сашка давно спал, прижавшись для тепла к бабке в холщовом рубище. Он обнял её, а дальше и неважно.
Послесловие
Такие дела, Пульхерия Павловна, съехали они утром. Собрали вещи и больше их нет. Дай им Бог счастья и добро сохранить своё.
А меня тут никто не кормит, так что, видать, следом за письмом прибуду и я к вам сам.
Здоровье у меня не очень (хочу жрать).
За сим прощаюсь, всего вам наилучшего, Ваша Канарейка. С Новым Годом! |
