Третий архангел.
Мои слёзы падали, разбиваясь о скалы мироздания, разливаясь морями, растекаясь океанами, точно вся тоска этого мира и того слились в них, точно все дожди в них, все сильные ливни, что стеной своей, как туманом окутывают наш грешный и маленький город летом, после долгой и сильной жары, принося свежесть и облегчение. Мои слёзы падали на землю, чёрные слёзы, греховные, будто в них всё искупление было, словно в них спасение.
Я сорвал последнее яблоко, жадно вкусил его плоть, терзал её своими зубами, как терзает краденую овцу волк зимой – безвкусное, сухое, надменное, песком казалась во рту моём, рассыпалось горячими углями на языке моём... Ещё и ещё вкушал плоть я его – червивое, давно засохшее внутри было оно - плод вечности.
Потом были ангелы, белые-белые, крыльев нет, только вот нашивки странные, с крестом гнутым, только вот слова странные – не понимал я их.
Вдруг стало светлее, светлее, светлее – свет, казалось, из ниоткуда шёл, увеличиваясь, становясь ярче.
Страх окутал меня, но справедливо говорили мне Наставники – страшно там будет, перетерпи всё, не сдайся, не запроси пощады.
Витая лестница, по которой меня вели, казалось никогда не кончиться, не будет конца этим ступеням, так обжигающим мои стопы своим холодом, морозной белизной жгущим мои больные без того глаза.
Комната в какую мы вошли, маленькая и пустая, всего лишь с одним большим столом, стала мои карцером, искушением и испытанием.
Ветры и вьюги сковали руки мои и ноги, обвили шею женские ласка и забота, - не вырваться, не уйти. Меня мучили, страшно, сильно, требовали ответа – вкусил ли плод, успел ли?
Успел, успел! - задыхаясь в демоническом исступлении кричал я на исходе шестого дня. Пришел он, выкинуть вон велел, не уйдёт, ворота заперты, обратно нельзя.
И меня кинули в раскрытое овальное окно, казалось, вечность летела рядом со мной, казалось, ветер играл мне музыку, такую печальную и тихую, как скрипка поздним вечером в уютном зале старинного дома, такую громкую и смешную, как смеётся весёлая дудочка на лёгком морозе, такую душевную, как орган, такую лицемерную, как человеческий голос.
Потом был удар, вся боль мира ударила меня, но иссохший плод уже был во мне, но второе семя было посажено в меня. Боль не уходила, но и не мог я умереть уже, невозможно, ныне и присно.
Я смеялся, знали бы вы, как смешно быыло мне! Вот он, я, равный, вдумайтесь – равный!
Потом была сложная дорога обратно, ворота были закрыты, но путь был найден, и вскоре я спустился вниз, Наставнике уше как несколько веков ушли в вечность, храмы их разрушились, покрылись слоем земли.
Люди боялись меня, мои красные от недосыпа больные глаза пугали их, страшили...
Я вернулся в старый склеп Наставников, девятеро каменных плит с их именами встретили меня обыкновенным молчанием. Совесть, Честь, Сила, Стойкость, Справедливость, Преданность, Трудолюбие, Скромность, Вера – все они, мои друзья и мои отцы, все они спали здесь. Я плакал, шли годы а слёзы мои наполнили все моря, все океаны. Мои слёзы падали на землю, чёрные слёзы, греховные, будто в них всё искупление было, словно в них спасение. А не было его там, как и не было спасение им, девяти, девяти лучшим.
На земле никто не ставил мне иконы, никто не молился мне, никто не знал обо мне. Серые дни мои влачились и влачаться, серые дни третьего Архангела рода человеческого, рождёного от матери, рождёного от греха.
Мои слёзы падают, разбиваясь о скалы мироздания, разливаясь реками, разбегаясь, точно вся грусть этого мира и того слились в них, точно все дожди в них, накрапистые и мелкие, что занимают наш маленький и порочный город осенью, беспросветными серыми облаками охватывая всё небо, беря его в полон, и льют, льют, льют...
05.02.09 |
