***
Мегаполис…Я вижу только узкие улочки и то с высоты тридцать шестого этажа. Скучно. Сначала я пытался заглядывать в окна. Неприлично? Согласен, но что не сделаешь от одиночества. Ведь эти крыши, карнизы и окна стали для меня приютом, моим домом, огромным и неживым. Я просто не помню, где я был раньше, не помню, кто я. «Красавец - это точно, но вот исхудал ужасно, - думаю, рассматривая своё отражение в одном из окон. – Да, у меня большие проблемы с едой, вернее с её поисками…». Интересно, что там, щурюсь, сильно прижимаясь к окну, и пытаюсь заглянуть внутрь, сквозь стекло, но оно непроницаемо даже для моего отличного зрения. Да, люди стали осторожнее, они пытаются себя защитить от всего, создавая вот такие огромные конструкции и прорезая в них вот это минимальное окошко, которое соединяло их с внешним миром. А соединяло ли, ведь окна всегда плотно закрыты, шторы занавешены? Прыгая от окна к окну, я видел эти разноцветные ниши- короба. До чего же хорошо организован и продуман их мир – всё уложено по местам как в коробке с игрушками. Дома, магазины, дороги – игрушки взрослых людей. Нетребовательное, ограниченное счастье. И всё чаще я слышал этот нестерпимый запах, который доносился почти от каждого жителя. Даже от самой последней захудалой дворняги так не пахнет. (Не подумайте, что я против собак, ведь они мне так помогли, как только я попал в этот мир, они славные ребята). Но этот запах нельзя было убить ничем, он был всегда, витая над городом – это страх. Чувствуете, как воняет? Людей пугало всё, особенно то, что кто-то помешает им, кто-то ворвётся в их размеренную жизнь и всё испортит. Самым страшным было потерять место в коробке конфет, от которой почему-то совсем не пахло шоколадом.
«Нужно подкрепиться!» - решил он и огромными прыжками стал пролетать над крышами, уже не замечая ничего, полёт захватывал его. Он не помнил, где научился этому, но получал огромное удовольствие от своих полётов. «Мне кажется, вот здесь отличное место для поисков еды», - он остановился на крыше магазина перед входом в метро…
Утро, лето, но прохладно. Прижимая к груди папку с эскизами, она быстро шла через мост к метро. Она улыбалась… Волосы, собранные в хвост, и ясные серые глаза, улыбка – такой видел её город. Такой запомнил её он.
Потягиваюсь, не открывая глаз, спускаю ногу на пол и пытаюсь на ощупь найти тапок, напрасно - вновь кутаюсь в одеяло. Встаю, вдыхаю воздух. Это удивительный запах: запах нашего дома, нашего… Медленно иду босиком на кухню: «Опять не позавтракала, наверное, торопилась». Делаю себе кофе и возвращаюсь в комнату. Как же она изменилась с того момента, когда я жил здесь один. У меня тогда был ремонт, мебели не было совсем,… правда был чайник, чашки и чай - это для друзей, которые мне помогали иногда. Она часто ко мне забегала – ей нравилось это новое необжитое пространство, она ведь художник- дизайнер. Однажды прибегает вечером и говорит: « Я тебе стол нашла, помоги принести!» Я, как и был в шортах и тапочках, так и пошел, а на улице ливень, а ей - ничего! Она тянет за руку, а мне не терпится посмотреть. А мы всё идём и идём, арки, дома.… Ну, думаю, я никогда не увижу стол, так и умру от простуды, где же этот магазин? Тут она останавливается и говорит: «Вот смотри!» Ничего, не успев ответить, вижу, как она юркнула в темноту, я всматриваюсь. Подхожу. Вижу, она пытается сдвинуть с места огромный выкорчеванный пень. Волосы растрепались…. Тут она поднимает голову, смотрит на меня, улыбается и говорит: «Ну что, долго будешь смотреть, помогай!» Не знаю, как удалось нам дотащить этого спрута. Хорошо, что в доме есть лифт.… А потом мы пили чай возле «стола», она грела руки о чашку, мокрая, но такая счастливая и всё говорила, говорила, а я смотрел в её серые горящие глаза.
Ночь, а я не сплю, смотрю на небо и на тусклый свет, скованный непроницаемыми шторами. Так одиноко я не чувствовал себя с того момента как очутился здесь. Каждый вечер лежу и пытаюсь услышать хоть какую-то жизнь, но тщетно, даже автомобили в это время ездят так редко, что звук их кажется таким новым и уникальным. Только устроился поудобнее, положил морду на лапы, как слышу, что-то странное: «тук-тук-тук-тук-тук». Приподнял голову, прислушиваюсь. И снова: «тук-тук-тук-тук-тук». Там что-то жило, а во мне что-то пульсировало, что-то пело. В этот раз я первые заснул не одиноким.
Утреннюю прогулку начал как обычно по крышам и по карнизам без особого интереса, память тревожил тот странный звук. На удивление одно окно было открыто настежь. Очень тихо, как только я мог, подкрался к окну и попытался заглянуть внутрь. Даже шторы были отодвинуты. Я подумал, что тут никто не живёт, но быстро эту мысль отверг, ведь каждое утро я прохожу и знаю каждую, раму, каждую штору, каждую царапину. Заглядываю и вижу девушку. Это она! И всё чётче я слышал ночной звук: «тук-тук». Она сидела на полу и рисовала, кто-то спал на кровати, его было плохо видно. Я боялся, что меня могут увидеть, поэтому стоял и даже не шевелился, задерживая дыхание, смотрел на неё. И вдруг она отрывается от рисования и смотрит прямо мне в глаза. «Не бойся!» - как бы говорил ей я, – жаль, что она меня не слышит. Я не знал, что делать, хотелось сорваться с места и скрыться, чтобы не пугать её.
«Не бойся… - говорила она мне, - Только тихо» - прижала палец к губам. Я осторожно лёг на огромный карниз и наблюдал за ней, она продолжила рисовать, иногда поглядывая на меня и улыбаясь.
«Почему она не испугалась меня, волка?» – думал я, возвращаясь к себе на крышу. «Почему не выгнала и не кричала?» Я этого не знал. Но мы познакомились. Теперь я часто приходил к этому окну. Но оно было заперто, шторы задёрнуты, я искал хоть какую-то щелочку. Иногда это удавалось, и я видел, видел её, и ещё кого-то парня. Меня тянуло туда, я засыпал с мыслями о чудесной девушке. Запах, обстановка, всё казалось таким знакомым, даже больше – родным.
Мне казалось, что она стала кокой-то молчаливой и всё чаще просиживала за одним рисунком. Я любил наблюдать её за работой, тогда она была совсем другой, более серьёзной, сосредоточенной. А иногда казалось, что она растворялась в каком-то другом пространстве – становилось так тихо, она переставала водить карандашом и замирала. Я сидел в кресле и тоже боялся пошевелиться. Но иногда она резко отрывалась от работы и бросалась ко мне в объятья, прижимаясь нежно-нежно. Она любила движение, эксперименты, скорость, но когда я третью неделю видел её за одним и тем же рисунком – я понял, что-то действительно не так. Тогда я решил всё-таки узнать, что это за грандиозный проект, над которым она проводит и дни и ночи, хотя у нас было негласное правило, что мы не вмешиваемся в профессиональные тонкости работы друг друга. Она не рассказала и не показала мне и даже не рассердилась, единственное, что я узнал, что это подарок для меня.
«Странное, холодное утро» – съежившись, подумал я. Ветрено так, что шерсть дыбом встаёт. Не хотелось никуда идти, но нужно было двигаться, чтобы немного согреться. Медленно ступая, я постепенно набирал темп, равнодушно проходя по выступам. «Тук-тук, тук-тук» - звучало в моей голове. Звук становился сильнее и настойчивей, я шёл на его зов. Остановившись возле окна, я вдруг увидел знакомые лица. Она, улыбаясь, зовёт его. Он садиться в кресло, а она говорит что-то о подарке и о том, как она его любит. Моё сердце забилось ещё чаще: «тук-тук-тук-тук-тук», я сильнее прижался мордой к окну. И тут она сбрасывает покрывало, скрывавшее картину. «Это ты», - говорит она ему.
Я заворожено смотрю на портрет, расположенный на пне-столе, не отрывая взгляд, и вижу - «Это же я!» |
