Тубик (быль)
Где-то в начале сентября у меня начался легкий кашель. Я всегда довольно безалаберно относился к собственному здоровью и потому не придал большого значения тому, что прошла уже одна неделя, вторая, а я все так же время от времени слегка покашливал. Мама, конечно, забеспокоилась, прописала мне сразу несколько лекарств, но лучше мне не становилось. Прошел месяц. Кашель опустился из горла в самые легкие, а точнее застрял где-то между ними на уровне сердца. Я уже не просто покашливал, а, так сказать, лаял. На парах в университете мне приходилось буквально давиться, чтобы не кашлять, иначе я просто слишком часто заглушал бы преподавателя. Я стал предпринимать более жесткие меры: ставил горчичники, дышал над картошкой. Хотя и не по собственной инициативе, а опять таки по настоянию мамы. Конечно, я и сам был не прочь избавиться от необходимости прокашливаться от души раз по пятьдесят в день, но при этом продолжал отмахиваться и говорить «да ничего, да ерунда» и тому подобное. Я все так же не придавал явно развивающемуся недугу никакого значения. Даже не смотря на то, что после горчичников мне как будто становилось немного хуже. В последствии я узнал, что их ни в коем случае нельзя было ставить, равно как и дышать над картошкой, и что мне не «как будто», а действительно становилось хуже. Но об этом чуть ниже. Я продолжал ходить в университет. Подошел к концу первый семестр, т. е. с тех пор как я начал кашлять прошло почти четыре месяца. Я успешно сдал сессию (даже чуть было не получил автомат по немецкому, что для меня большое достижение), отпраздновал новый год, отдохнул две недельки и уже готовился ко второму семестру. Мама тем временем уже несколько дней настаивала на том, чтобы я пошел в поликлинику и сделал рентген. Мaло ли что? В итоге в первый день второго семестра я пошел в универ, отсидел две пары, на которых мы занимались не учебой, а болтовней, как это обычно бывает после каникул, и на следующее утро наконец-то соизволил пойти в поликлинику. Тамошняя рентген-система очень удобная. Если не нужно забирать снимок, а просто узнать результат, то ждать приходится не более пяти минут, т. к. снимок сразу же выводится на монитор компьютера. И вот рентгенолог называет мою фамилию. Я захожу в кабинет, сажусь на кушетку, смотрю на экран. Доктор щелкает несколькими клавишами и смотрит на мой снимок. Потом спокойно поворачивается ко мне и спрашивает:
– Ты живешь тут где-то недалеко?
– Да, – говорю я.
– А дома сейчас кто-то есть?
– Мама.
В этот момент в кабинет заходит медсестра, кладет доктору на стол какую-то папку и на секунду задерживает взгляд на экране. Потом чуть слышно, как бы сама себе, говорит «о, Господи…», смотрит на меня и уходит. Меня, естественно, охватывает некоторое беспокойство.
– Я могу сейчас маме позвонить? Продиктуешь номер? – спрашивает дальше доктор. – И подскажи, пожалуйста, как ее зовут.
Я диктую ему номер и уже не на шутку волнуюсь. Идет вызов.
– Евгения Петровна? Добрый день. Вас беспокоит врач-рентгенолог из поликлиники на Саксаганского, 100. У меня тут сидит ваш Андрюша. Евгения Петровна, ради Бога только не паникуйте, но у меня есть подозрение, что у вашего сына туберкулез.
Туберкулез… Сердце мое, как мне показалось, сжалось тут же до очень маленьких размеров. Первая мысль: сейчас я пока только кашляю и в общем чувствую себя довольно неплохо, но очень скоро я начну чахнуть, болеть и умирать.
– Дай Бог, конечно, чтобы я ошибался, – говорит доктор. – Будем надеяться, что у тебя воспаление легких. Но, с другой стороны, у меня двадцатилетний стаж и я почти на сто процентов уверен, что это туберкулез. Нужно сдать анализ мокроты на наличие палочки Коха.
Я сдаю анализ и прихожу домой. Мама в слезах. На следующий день мы подошли в поликлинику вместе. Нам сказали, что в первая проба дала отрицательный результат.
– Чудненько, – сказал врач, – но нужно сдать мокроту повторно, чтобы знать наверняка. А еще я вас направлю к своему коллеге Виктору Алексеевичу в тубдиспансер номер один, чтобы он поставил окончательный диагноз. Он немного грубоват, но зато специалист высочайшего уровня.
Поехали мы к Виктору Алексеевичу.
– Как долго у тебя кашель?
– Четыре месяца.
– Четыре месяца??!!! А кровь в мокроте есть?
– Иногда видны маленькие красные точки.
– Ясно…
Виктор Алексеевич проявил снимок.
– Ай, ай, ай… Где ж ты был, твою мать?! Придется положить тебя на стационар. Ты опасен для окружающих.
Мама тем временем стоит рядом и обливается слезами.
– На сколько вы его положите?
– В вашем случае месяца на четыре, не меньше. А то и на полгода. Если бы вы еще месяцок помедлили с обследованием, то он бы уже легкими плевался в прямом смысле слова.
Кстати, вторая проба, как нам в тот же день сообщили, дала уже положительный результат, т. е. сомнений не осталось никаких.
Мама думала, что лежать придется в какой-то загородной больнице, в полной изоляции, безвылазно в течение этих самых как минимум четырех месяцев. Но все оказалось не так плохо. Положили меня в Киевскую городскую противотуберкулезную больницу номер один по адресу Харьковское шоссе, 103. Это, ясное дело, не то что не загородная зона, а даже далеко не край города, от чего уже как-то было веселее. К тому же, в палате мне попались очень хорошие ребята: два парня 15 и 18 лет (мне тогда было 19) и мужик лет 45, который был у нас как вожатый в лагере. Его дружелюбный тон и протянутая рука мне очень помогли. Ведь дело было даже не в том, что я ложусь в больницу с туберкулезом, а дело было в том, что я в принципе ложусь в больницу. До того я и одного дня не провел на стационаре и потому чувствовал себя, как первый раз в военкомате. Помню, как года за два до того в связи с военкоматскими делами меня хотели на два дня положить на стационарное обследование. Как же я тогда расстроился! Целых два дня, блин, без футбола, без онанизма и прочих развлечений. Какая трагедия! Благо удалось договориться, чтобы я просто с утра приходил, сдавал необходимые анализы и уходил домой. А так я бы жестоко страдал, понимаешь! Ну что ж, в 17 лет в голове обычно бывает больше мочи, чем в 19. К тому же, как раз лет в 18 я стал верующим человеком. Атеистом я, слава Богу, не был никогда, но лет до 18 я просто считал, что Бог есть. И все. На этом, если говорить о делах веры, моя вера заканчивалась. Успев целый год побыть хотя бы немножечко похожим на христианина, я кое-чему научился. Прежде всего – смирению. И потому известие о том, что мне придется четыре месяца безвылазно провести в больнице, я воспринял не то что спокойно, но даже как-то великодушно, т. к. я искренне обрадовался, что теперь мои родные будут меньше со мной общаться, а значит, меньше рисковать своим здоровьем. Конечно, я не могу сказать, что я только и мечтал на месяцок-другой убраться из дому куда-нибудь, но с другой стороны я воспринял эти «четыре месяца, а то и полгода» настолько спокойно, что аж сам удивился. Представляю, что бы со мной было, случись это два года назад, когда мне два дня в больнице казались чуть ли не концом света. Что ж, Господь посылает человеку только те испытания, которые человек в состоянии понести, и попускает ему только те искушения, с которыми у него хватит сил справиться, и таким образом возрасти над самим собой и стать совершеннее. Словом, я был готов.
Как вскоре выяснилось, мне в любом случае было бы грех расстраиваться. Во-первых, моим лечащим врачом была заведующая отделением. Эта милейшая женщина принадлежит к числу тех врачей, общаясь с которыми начинаешь думать, что ты какой-то особенный пациент и о тебе заботятся так трепетно, как ни оком другом. Хотя, естественно, понимаешь и даже просто со стороны замечаешь, что таких как ты «особенных» у нее не то, что много, а все до единого. Когда я поступал в больницу, она расспросила меня о том, чем я пытался лечиться. Услышав о горчичниках и вареной картошке, она пришла в ужас. Сказала, что легкие больного туберкулезом ни в коем случае нельзя греть. А еще предупредила, что после выздоровления мне будет нежелательно находиться без верхней одежды под жарким солнцем, т. е. загорать или просто сидеть без футболки на пляже мне отныне нельзя. Только поступив в больницу, я окончательно удостоверился, что при своевременном обращении к врачу от туберкулеза в наши дни не умирают. Буквально через десять дней приема рифампицина с изониазидом (главных действующих антибиотиков) я совершенно перестал кашлять и почувствовал себя лучше.
Это все было во-первых. Во-вторых, каждые выходные меня отпускали домой. Было приятно, что мои друзья не боялись со мной общаться и приезжали ко мне в гости. В больнице, где все кашляют этими палочками, я просил их не появляться. (Сам же я снова стал безопасен для окружающих через две недели приема антибиотиков)
В-третьих, как ни странно это прозвучит, пребывание на стационаре оказалось для меня в каком-то смысле отдыхом в санатории. Дело в том, что наша палата была самой молодой и самой здоровой на всю больницу. Я быстро нашел общий язык с ребятами (45-летнего Александра, о котором я говорил чуть выше, выписали через пару недель после моего поступления). Практически каждый вечер мы ходили гулять в Парк партизанской славы, который начинался буквально через дорогу. Нехорошо, конечно, разгуливать по городу, зная что у тебя открытая форма туберкулеза. Но с другой стороны, парк – не самое людное место, да и, поверьте, сидеть одному в палате, когда все твои товарищи ушли гулять, едва ли выносимо. К тому же, как я уже говорил, всего через две недели со мной уже можно было есть из одной тарелки. У нас в палате был телевизор, и мы не пропускали ни одного матча Лиги чемпионов. Кстати, именно находясь в больнице, я стал свидетелем исторического пенальти в исполнении Андрея Шевченко, когда он положил мяч в левый от Буффона угол ворот и принес Милану победу в самом престижном европейском клубном футбольном турнире.
С тех пор, как я выписался, прошло уже больше трех лет, но с одним из обитателей нашей палаты я регулярно созваниваюсь и вижусь до сих пор. Его зовут Капитан Вовка. Каждое утро начиналось с того, что мы с Олегом (третьим обитателем палаты) просыпались от слов «Харе дрыхнуть! Уже 9 часов, пошли завтракать». Вовка знал все: в какие часы работает рентген-кабинет и панипуляционная, на каком этаже сдают кровь, где делают кардиограмму, какая сестра сегодня дежурит, во сколько завтра уходит заведующая и т. д. А еще он настраивал телевизор. Антенны как таковой у нас не было и приходилось вставлять в гнездо проволоку и вертеть ее во всех направлениях, чтобы добиться нормального изображения. Вот за все это я и прозвал Вовку Капитаном. Я даже сделал из бумаги пилотку, нарисовал на ней якорь и жирными буквами подписал «Captain Vova». Когда мы находились в палате, Вовка любил ее надевать.
Я тоже не остался без прозвища. Как-то раз я сидел на своей койке, скрестив ноги (типа в позе лотоса). Передо мной стояла табуретка, на которой лежала газета с кроссвордами и пакетик семечек. Вовке эта картина напомнила эпизод из фильма «Джентльмены удачи», когда заключенные возвращаются с работы в камеру, а там на дальних нарах в такой типичной паханской позе сидит Доцент. Вот именно так я и сидел тогда, причем на мне была точно такая же белая майка. Так я получил от Вовки прозвище Дед. Теперь каждый наш телефонный разговор начинается со слов «Алло, Дед?» – «Да. Здорово, Капитан!».
Возвращаясь к теме футбола, скажу, что мы не только смотрели футбол, мы еще и пару раз играли в футбол, а один раз даже ходили на футбол, на финал Кубка Украины. Лежали одни в больнице, называется. Мы даже купаться ходили. Всего однажды, правда, но было.
Для больных туберкулезом должны выполняться два очень важных условия: им нельзя нервничать и они должны очень хорошо питаться. Что касается нервов и переживаний, то о них, как видно из вышесказанного, речь не шла. Что же касается еды, то по больничным меркам она была у нас отменная. Нам предлагали кашу манную, кашу овсяную, рис вареный, суп гороховый, суп рыбный, борщ украинский, котлеты рыбные, пюре, чай, компот, молоко, кефир, печенье… Правда, борщ один раз мне почему-то не пошел. Закончив обед, я встал из-за стола, прошел несколько метров и понял, что борщ во мне надолго не задержится. Благо на выходе из столовой была раковина, где больные иногда моют посуду…
На территории больницы жил пес по кличке Туберкулез. Мы его ласково называли Тубик.
Как я уже говорил, наша палата была самой здоровой на всю больницу. И нас частенько просили то машину с лекарствами помочь разгрузить, то больного на третий этаж поднять, то еще что-нибудь сделать. Правда, иногда с этим были связаны не самые приятные вещи. Один раз, например, мы заносили в отделение больного, поступившего по скорой в очень тяжелом состоянии. На следующий день его вынесли, но уже не мы…
Да, туберкулез – не простуда и даже не грипп. На ногах его не перенесешь и без специальных сильнодействующих антибиотиков от него едва ли можно избавиться. Не шутите с этим. Если вы кашляете более трех недель, найдите время сделать рентген. Туберкулез можно обнаружить на ранней стадии и тогда не придется даже в больницу ложиться. Но если схватиться за голову несвоевременно, то можно и погибнуть. И хотя я сравнил свое пребывание в больнице с отдыхом в санатории, в следующий раз я предпочел бы провести лето в другом месте. И вам желаю в подобных санаториях никогда не отдыхать. |
