Широкий и темный зал.
Со всех сторон в глаза бьют обжигающие блики, их отражения и их путанные серые волосы. Стороны четыре. Справа, слева, сверху и снизу. Или север, юг, запад, восток. А еще бывает сторона запредельного восприятия, восприятия как такового.Это внутри. В центре зала танцуют образы. Они двигаются. Руки и ноги цепляются за нити, невидимо прошитые в стены, потолки и пол. Они двигаются. Особи мужского и женского пола, стены, потолки и образы. Та сторона, что внутренняя, самая важная. В ней сосредоточено главное сердце, главные легкие и самые главные мозги. Главнее только Он. А кто задавался вопросом, кто Он, где Он и что Он? Кто из тех, кто в широком и темном
зале, где отражения тяжелыми бликами лезут на тяжелые стены из тяжелых и кровью пропитанных кирпичей и шлакоблоков? И кто из тех, что тяжело и прерывисто дышат,
стремясь, во что бы ни стало, добежать, долететь, дотерпеть? Они двигаются. Они танцуют. Они любят музыку. Под музыку они нежно касаются друг друга бедрами, шевелят губами и шепчут друг другу слова. Многие не знают имен тех, кого касания заставляют поддаться еще ближе и прошептать еще тише. Они вдыхают запахи широкого и темного зала, зала где, что север, что юг, что слева, что справа. Разницы нет, сверху вниз или с востока на запад. Разницы нет.
Trans.
Трансформация образов всплывающих на поверхность где синее небо поглощает или поглощается морем оставленных палуб и забытых узлов. А вместе с тем и трансформация мирового порядка с точки зрения множества объектов точечной реальности, реальности танцующих образов с глазами теплого куриного супа. В отраженных бликах плавятся мозги, разноцветными юбками и острыми коленками плавятся мозги, высокой грудью и пирсингом интима плавятся мозги, плывут круги и глаза привыкают, глаза привыкают к световому анархизму, какофонии цвета, запаха и жара. Дальше, больше. Жестоко и сурово. Трансформация отдельных частей в единое целое, а самые цельные элементы, сами по себе есть, не что иное, как конечный итог достижения дикого восторга под канадские барабаны на берегах пламенного Гудзона.
Смещение стен.
Находясь внутри им, кажется, что голова не выдержит давления бетонных наполнителей и, что путаница в мышлении происходит от пигалиц-иголок, остро заточенных и глубоко вонзенных. Глубже только основание всех предположений и пружинящая масса сомнительных укоров, мол, так перетак, нахуя доверили. На севере снег, и привычка привыкать к этому, как к должному, формируется с детства, наравне с умением сосать леденцы, глотать и ядовито цедить первородный и отчаянный страх. А умозаключение выдается на выходе. Там, где деревянная коморка, пропитанная масляными красками и маслянистой основой умения жить. Жить на грани полного отрыва, где сливаются воедино храмы Тибета и улицы, улицы, улицы. Они без названий, без последствий, без лиц и без взаимных обвинений. Жить. Там, где пластилиновый мир, пластмассовый бог и медные всадники в лучах белого проекта Golden the end. Прощай, Понтий Палат. Стены смещены и твоя боль всего лишь отрывок из вчерашнего холодного сна… |
