Волки позорные! Что он вам, баба?
Фиксы, ухмылка. Ну чистая жаба.
Раз — и заточка меж рёбер торчит.
Ссученных шавок семейка молчит.
Выблядки, воры, шпана, полицаи.
В мёрзлую землю вколачивал сваи.
Выбитый зуб не забыл мне комбат…
Стонет душа. Мне б сейчас автомат.
После развода окликнул пахан.
Что ж, перетрём. Я тебе не пацан.
Роты разведчиков был командиром.
Сдаётся, не кончится мутево миром.
Клубный барак. К стенке сдвинуты стулья.
Блатота сыпанула, как будто из улья.
Пахан глаз единственный вперил в меня.
А в Курске — подснежники… Мамка… Семья.
«За что ты, сердешный, Фому порешил?»
«За то, что пацанчика к бане тащил».
Шестёрка какая-то писк подала.
Мышцы к готовности ярость взвела.
«Ну, за блатного положен и спрос.
Готовься. Неделю кровавый понос…
Гните, ребятки, его через стул!
Лохматьте капусту, да бойтесь фистул».
К печке отпрыгнул, в руке — финский нож.
Зыркнул по ряду ощеренных рож.
Здоровья б поболе — я б вам рассказал,
Как «эдельвейсов» в окопе кромсал…
Адская боль и стыда пелена.
В метре — колючки сплошная стена.
Клацнул на вышке взводимый затвор.
Сам подписал свой простой приговор.
***
«Трое зарезанных, Гиви в больничке».
Дежурный топорщит в приветствии лычки.
«А также убит на запретке Кольцов…
Да, ротный из кодлы «крещёных» бойцов».
Труп был закутан в брезентную жесть.
Яму долбили — обдумали месть.
Начкар шапку снял, дал команду: «Огонь!»
Салют! Эй, не скалься. Святого не тронь.
Пидору — почести?! Сплюнул сержант.
А в ночь навалился на урок десант.
Клубный барак пламя жадное жрёт.
Пахан перед смертью подумал: «Не прёт». |
