Растревожило рожь ветерком на рассвете.
Разговоры, ремни, скрип тележных колёс.
Непредсказанных судеб так много на свете.
Смех весёлый, и песни над озером слёз.
На кургане дозорный, будённовка шлемом.
Очертания витязя, ждущего бой.
Старый мир разрушаем и словом и делом,
Нам прощенья не даст даже вечный покой.
Златоустовской ковки отменная шашка,
Ртуть залита с германской в мой верный клинок,
Но в сегодняшней схватке случилась промашка,
И жестокий удар нанести я не смог.
Молодой офицер шёл на сшибку, не трусил,
Вороной встретил грудью и бешенством пса.
Но играючи ветер фуражку отбросил,
И упала на плечи корнета коса.
Это ж баба! Ушёл. Рубанул есаула.
Лязг клинков. Редких выстрелов злые хлопки.
Та коса пару раз в толчее промелькнула,
Но к полудню уж все полегли казаки.
Комиссар, оправляя потёртую куртку,
Мимо редкого ряда пленённых бродил.
— Амазонка?! — Он нервно свернул самокрутку, —
…Товьсь! Огонь!.. — взвод расстрельный приказ получил.
Колдовская коса, глаз зелёных колодцы.
Душу рвущая, злая кручина-тоска.
Не судите уж строго, товарищи, хлопцы, —
И скатилась в песок комиссара башка.
Ординарец, дружок комиссара-героя,
Штык всадил под лопатку… бил в спину, стервец.
Его тут же скрутили, метнувшись из строя,
Ни к чему…
Всё едино, ребятки.
Конец.
Вороной уносил её в степь на закате.
Как ушла — знает только небесный творец.
Пароход до Стамбула, тиф, грязь пьяной знати.
Покосившийся крест.
И терновый венец. |
