На улице вечерело. Но солнышко уже по-весеннему ласково заглядывало в окошко кафешки и скользило теплыми лучами по Сашкиному лицу. От этого он, разгоряченный беседой со свойственной ему манерой не держать в себе эмоции и говорить громче – значит убедительнее, становился еще более родным. А ведь я уже отвыкла от него. Наша разница в возрасте составляет 1 месяц и 8 дней, это я его старше. Поначалу эти один месяц и восемь дней были самым большим сроком, в течение которого мы не виделись. Наши мамы были лучшими подругами, жили по соседству, поэтому мы выросли вместе. В детстве называли друг друга «музем» и «зеной», на смену детству пришло сложное подростковое время, когда мы стали стыдиться друг друга и намного реже видеться. Санька не был «трудным» подростком, он всегда оставался не по годам серьезным и ответственным, просто у него появилась своя компания, свои друзья, а ко мне он стал относиться как к сестре, причем младшей, постоянно поучая меня и наставляя на путь истинный. Я же продолжала быть безнадежно влюбленной в него наивной детской любовью до тех пор, пока мы не окончили школу, и он не уехал учиться в Санкт-Петербург. И вот сейчас мы сидели в кафе с ним и его невестой Настей, из того самого Питера, которую он невесть как уговорил уехать в наше маленькое захолустье. По секрету он рассказывал, что основным аргументом, который сработал, был тот факт, что Питер находится на одной параллели с нашим городом, что у нас не менее замечательные белые ночи. Хотя, она в любом случае бы согласилась, потому как уже жизни не представляла без Саньки, без его рассказов о рыбалке, охоте, о своем катере, о прекрасной северной природе… Глядя на их счастливые лица, я думала о том, что детство кончилось, что время расставило все по своим местам, что я уже давно отношусь к Сашке как к брату, причем младшему…
Через несколько минут к нам присоединился молодой человек, друг Сашки.
- Знакомьтесь, это Эдик. Эд. – Сашка запрыгал между нами, повернулся к другу. – Ну, Настюху ты уже знаешь, а это моя сестренка, Лёка, она прозаик. Детский автор.
Эдик слегка кивнул, улыбнулся своей голливудской улыбкой.
- Про заек? Про каких таких заек? – пошутил он, и его глаза засияли металлическим светом. Этакий мачо, убивающий дамочек наповал одним взглядом.
- Про обыкновенных заек. Милые такие зайчики, толстые и в очках, которые детям гостинцы передают.
- Да? А почему в очках?
- Солнышко моё, ты же понимаешь, что если ты не будешь носить очки, у тебя будут все больше болеть глазки. В очках ты сможешь лучше видеть. Посмотри, какую красивую оправу тебе купил папа, розовенькую, с бантиками, ты будешь самая красивая девочка в садике. Девочка в очках выглядит намного серьезнее и умнее. А те, кто смеются, просто завидуют тебе, понимаешь? Давай одевайся, а вечером я принесу тебе гостинец от зайчика.
- А зайчики носят очки?
- Конечно носят! Самые добрые и умные зайчики всегда носят очки. А еще они очень толстые. Но над ними никто не смеется, потому что их все очень любят…
Эдик подвинул стул и сел ближе, предварительно слегка наклонившись надо мной, дабы я могла оценить аромат его великолепного парфюма. Затем он изящно опустил кисти рук на стол, выставив на обозрение безупречный маникюр. Я шарахнулась в сторону, удивленно подняла бровь вверх и покосилась на Сашку. Сашка поперхнулся, закашлялся, потом улыбнулся.
Через некоторое время Эд, как он просил себя называть, завел светскую беседу, размышляя то о политике, то об образовании, то внезапно переходя на астрологию и магию…
- Я изучал астрологию у лучших специалистов страны, мне попадали в руки книги, которые находятся в России в единственном экземпляре, я лично общался с такими людьми, запись на прием к которым ведется за 2 года. Вот в твоей ауре, - обратился он ко мне, - слишком много голубого цвета, лучше бы заменить половину его зеленым. Я могу научить вас внутренний мир человека читать по его внешней оболочке…
- Мамочка, когда я уже научусь читать? Чтобы вот так – раз и прочитать свою любимую сказку про крошку Енота?
- Ну ты же ее и так почти наизусть знаешь?!
- Нет, я еще неправильно страницы переворачиваю. Невовремя.
- Детка, это же от тебя зависит. Так давно знаешь буквы… Давай попробуем еще раз. Неси книжки. Что здесь написано?
- Кы..Ры..ный… У-ф-ф… Не могу я…
- Давай вместе. Вот так: к-ра-с-ны-й – красный. Попробуй здесь прочитай.
- Г… о… - го, л… у… - лу, бэ…ой…
- Теперь всё целиком.
- Го-лу-бой.
- Вот видишь, как просто. У тебя получилось!
- Я очень люблю женщин, - Эд заговорил с придыханием в голосе. – Особенно мне нравятся сильные женщины. Не в смысле физической силы, а богатые силой воли, внутренним миром. Таким женщинам заглянешь в глаза один раз, и почва из-под ног уходит…
Я покосилась на безукоризненно начищенные блестящие ботинки Эдика и ухмыльнулась. Да уж, дружок, по-моему, ты лукавишь, вряд ли тебе приходилось ступать этими ножками по грязной почве…
- Женщина-мать, женщина-царица – эталон женщины в моем воспаленном мозгу. Правда, детей я не очень люблю. Мне кажется, общение с ними отрицательно влияет на развитие человека, особенно духовное. Общаясь с малолетним монстром, приходится опускаться до его уровня, а если это делать часто, то возможна полная деградация и потеря адекватности…
Эд сделал театральную паузу, чтобы мы смогли по достоинству оценить его ораторские способности и трагическое выражение лица. Но мне стало смешно, я поперхнулась и вышла.
Сашка догнал меня в коридоре.
- Ты расстроилась? Тебе неприятен Эдик?
- Нет, что ты! Очень интересный молодой человек. Я просто не хотела обидеть его смехом.
- Знаешь, он, наверное, показался тебе странным. Я не предупредил тебя, он немного нетрадиционной ориентации. Понимаешь? – Сашке было явно неловко.
- Голубой, что ль?
- Ну да…
- Ясно. Пойдем.
Эдик продолжал свои размышления о детях.
- Я сторонник физических методов воспитания. Методов, так сказать, кнута и пряника, спартанских традиций. Бесполезно взывать к пониманию, у детей ведь нет интеллекта, у них только инстинкты. Первоначально надо ориентироваться на них. Внутренняя мотивация не развита, значит надо дать понять, что за непослушание будет наказание. И суровое.
- Так, я сейчас достану большой красивый толстый ремень и надаю тебе по заднице.
- Ух ты! А я хочу, чтобы ты достала большой красивый толстый ремень, показала мне его и убрала обратно.
- Дети не могут разобраться, что хорошо, а что плохо. Откуда им знать? У них нет никакой системы ценностей. Их надо воспитывать небольшими группами, под строгим неусыпным контролем. Никогда не знаешь, что они могут выкинуть на этот раз. Но знаешь точно, что они понятия не имеют, хорошо ли поступают в данный момент или плохо.
- Мама, что ты там делаешь?
- Глажу.
- А ты еще долго будешь гладить?
- Нет, уже заканчиваю. А что?
- А я хочу, чтобы ты долго гладила и не видела, как я тут копаюсь в холодильнике.
Первой, все-таки, как ни странно, не выдержала Настя.
- По-моему, Эдька, ты загоняешься. Дети – цветы жизни. С ними всегда можно договориться. Все дети – ангелочки. А вот взрослые люди чаще бывают злыми, неконтролируемыми, жестокими.
- Конечно, Настя, значит их неправильно воспитывали – баловали, обеспечивали неограниченной свободой действий, отменяли или сглаживали необходимые наказания. Результат налицо.
- А как воспитывали тебя? – Я заглянула Эдику в глаза, пытаясь увидеть в них, хотя бы где-нибудь на дне, пляшущие искорки воспоминаний о золотом детстве.
Но Эд ответил мне тем же металлическим взглядом.
- Меня держали в строгости. Бабушка была моим контролером. Мне даже дверь в туалете закрывать за собой на щеколду было запрещено. Я ходил в музыкальную школу, ко мне приглашали преподавателей немецкого языка и хореографии. В школе, конечно, смеялись, было обидно. Но потом я понял, что все они – ничтожества, я благодарен своей семье за воспитание…
- А в детстве? Совсем раннем детстве? Дошкольном? – Я не теряла надежды. – Что ты помнишь самого радостного из детства?
- Совсем раннем? Радостного? – По лицу Эдика пробежала тень замешательства. Для него явно был редким случай, чтобы он не смог сразу ответить на вопрос. – Ну… У меня всегда было много игрушек, лучшие книги…
За нашим столиком повисла неловкая тишина.
- Книги? Наверное, сказки? – Предположила Настя.
- Нет. У меня были атласы растений, животных, биографии известных людей… Много самой лучшей развивающей литературы. А сказки я терпеть не мог. Не люблю ложь. Особенно русские народные. Читать эту ересь было выше моих сил…
- Внучка за Бабку, Бабка за Дедку, Дедка за репку. Тянут – потянут, а вытянуть не можут. А почему они не можут вытянуть?
- Почему?
- Потому что сил, наверное, не хватает.
Мне вдруг стало жалко Эдика. Так жалко, что слезы едва не навернулись мне на глаза. Захотелось обнять его, притянуть к себе, положить его голову на колени и прочитать ему сказку. В моих глазах он стал ребенком, лишенным детства, непосредственности и свободы. Благодарный родителям за свое воспитание, за то, что не обременили его ни братом, ни сестрой… Душа не выдержала-таки и выдала протест в изменении ориентации. А это всего лишь недолюбовь, недоласканность, поиск себя в таком привычном – главное, нетрадиционном, взгляде на жизнь: быть не таким, как все.
- Мамочка, посмотри какой бедненький Гадкий Утенок. Идет один, грустный, никто его не любит… А давай, я его буду любить, ты его будешь любить и наша Алиска тоже будет его любить. Будем все с ним дружить…
Эдик еще некоторое время размышлял об отношениях мужчин и женщин, о спорте, о литературе. Потом он внезапно вспомнил, что ему пора, поправил свои шикарные волосы и попрощался.
Я сидела в задумчивости, пытаясь представить себе Эдика ребенком.
- Брось. Не заморачивайся, - ласково сказал Сашка. – Он просто голубой. А так он нормальный, умный очень.
- Нет, Сань, он не голубой. Голубой – чистый и красивый цвет. Голубой – мужчина, который любит другого мужчину со всеми его достоинствами и недостатками, любит в нем именно человека и ничего не может сделать со своей природой. А Эдик… Он не такой. Мне кажется, он не способен любить вообще. Разве что себя… Да и то по привычке… Я даже не знаю, какой он…
- Пусть будет серо-буро-малиновый в крапинку, - засмеялась Настя.
Остаток вечера мы с Сашкой посвятили воспоминаниям детства. Светлого, веселого и радостного. Вспоминали, как в праздники устраивали палатку под праздничным столом и меняли обувь взрослым, как бросали с балкона «дымовушки» и бумажные самолетики-вертолетики, как собирали вкладыши от жвачек, а потом обменивались ими, как ходили с бидонами зимой – за молоком, летом – за квасом и как покупали газировку в автоматах…
Потом я почувствовала ужасную усталость, мне захотелось домой, прямо сейчас, немедленно. Туда, где ждала меня моя маленькая Муза.
- Мамочка, я так устала. Я хочу, чтобы меня кто-нибудь на ручках нёс.
- Я тоже хочу, чтоб меня кто-нибудь на ручках нес.
- Ты что?! Ты же большая и взрослая.
- И старая, да?
- Нет, мамочка, ты у меня не старая, ты – новая!
Я ехала домой и думала о том, примерзал ли когда-нибудь Эдик языком к ледяной горке… |
