Посвящается моей «Бадуре»
которую ношу уже третий год
и не собираюсь выкидывать.
Погода - дерьмо. Мокрый снег, непрекращающийся на протяжении последних суток, грязной кашей загадил уже все тротуары и дороги, но, не смотря на это, упорно продолжает падать с разверзшихся небес. В такую погоду хорошо сидеть дома в удобном кресле и пить тёплое вино со специями, только вот мне надо валить на работу. Работаю я начальником ведущего отдела крупнейшего нефтеперерабатывающего завода в нашем регионе. Шишка не малая. Ещё чуть-чуть удачи в карьерном росте, и мне уже не придется гонять своего «Круизёра», каждое будничное утро, за город, где и находиться наше предприятие. Тогда меня, ухоженного и важного, будет возить породистая «немка» с вышколенным водилой за рулём и охранником на переднем сидение.
- Эх-х-х-х-х, где же ты, счастье!- притворно простонал я, прекрасно осознавая, что в чем-чем, а уж в наличие этой жизненной компоненте у меня проблем точно никогда не было.
Собираюсь выходить из дома. Новые ботинки, причиняют неудобства, правый слегка маловат и натёр костяшки пальцев. Вот же не пруха! Но я их ни за что не сниму! Я купил эту пару совсем недавно, сразу же после того как мой «бос» на днях щегольнул в «конторе» в такой же модели. И сегодня я буду просто балдеть, когда выставлю на показ свои модные штиблеты, сложив ноги на край стола перед самыми мордами моих тупоголовых подчинённых припёршихся на утреннюю летучку ко мне в кабинет.
Спускаюсь в низ, открываю дверь подъезда и, преодолев нелепыми прыжками «минное поле» из мутной смеси снега, воды и грязи, торопливо сажусь в машину. Завожу свой шикарный агрегат и, не дав ему толком прогреется, ставлю рычаг трансмиссии на «драйв». Поехали. Еду и матерюсь. Проблема не только в том, что на дороге кроме меня одни «чайники», к этому я уже привык. Гораздо хуже то, что туфли, несмотря на все мои старания, всё равно по самые шнурки в липкой грязи, а правый вдобавок опять принялся настойчиво натирать старую мозоль.
Только выехал за город, как из придорожных кустов, где притаился ГИБДДешный драндулет, словно чёртик из табакерки, выпрыгнул «мент». Старательно свистит в дудку и машет полосатым жезлом, настойчиво приглашая меня к себе на разбитую обочину. Вот же скотина, не мог прицепиться к кому иному. Ничего, свернув с проезжей части и медленно притормаживая, я добрый десяток метров проехал от убитой патрульной десятки и намертво встал в самой гуще придорожного дерьма.
- Получи фашист гранату.
- Любишь «бабло» рубить, люби и грязь месить.
Подходит, раздражённо прикладывает руку к козырьку мятой, форменной кепи, а у самого в глазах кассовый аппарат уже во всю работает. Видно как натужно соображает, сколько же нужно слупить с лихача, что бы полностью компенсировать доставленные не удобства, да и про интерес напарника забывать не стоит.
- Инспектор…
Но я его совсем не слушаю, демонстративно достою из солидного пресса сотку и протягиваю в приоткрытое окно джипа. Во первых: однозначно знаю что нарушил, патологически не умею ездить без нарушений. Во вторых: у каждого свой хлеб. Я отечественное производство подымаю с колен. Он водителей на «бабки» ставит. Кто на что учился, хе-хе-хе. Хотя, если быть до конца откровенным, учился я всегда с трудом. Еле-еле 10-ть классов закончил. Институт купил. Да и какой там институт после армии, в которой кроме прикроватного табурета ничего полезного в голову поместить не могут. Зато дворовый институт прошел от и до.
Однако в настоящей действительности было, что-то не так. Присутствовало некое ощущение дискомфорта.
-В чём дело, командир, - удивился я, обнаружив, что до сих пор сижу со стольником, трепещущемся под злобными дуновениями холодного ветра, в протянутой наружу руке. Оторвав свой взгляд от дорожной перспективы, маячившей передо мной в лобовом стекле «Круизёра», я медленно и тяжело, как умею это делать, посмотрел на припухшего «мусора». Увиденное мной было ещё более странно. Кассовый аппарат, совсем ещё недавно царивший в его взгляде, был прочно заменён выражением любви, а на лице «мента» расплылась дебильная улыбка обожания.
- Славка, привет – лыбился он, - Не узнаёшь меня?
- Какого чёрта? – тупо парился я, потеряно вертя стольник в замёрзших пальцах.
- Может ему мало?! – вдруг посетила меня спасительная мысль.
- Славка, это же я, – продолжал грузить меня этот чудик. – Я, Мягков. Не узнаёшь что ли.
Я совсем, уже было, полез за кошельком обратно в карман, когда меня посетила искра некоего узнавания.
- А-а-а-а-а-а-а-а…?! – замычал я, поворачивая к нему своё лицо с напяленной на неё маской растерянности.
- Да, да…! Мягков, Мякиш! Помнишь, именно так вы меня прозвали во дворе?! Мы с тобой вместе в школе учились, - радостно продолжал долдонить он, - Да и тусовались тоже вместе, ты у нас ещё за главного был!
- Ёбсель–моксель…! – наконец пробило меня, - Мякиш, ты что ли!
- Конечно я. Кто же ещё, - он, широко улыбаясь, расправил плечи и, отойдя немного назад, даже развёл в стороны руки, как бы готовясь принять меня в свои крепкие, братские объятия. И, ей богу, я бы вышел! И обнял бы его! Не смотря на то что, вспомнилось мне вдруг, что он никогда не пользовался авторитетом в нашей толпе, да и попал туда, мягко говоря, случайно. Да вот только дело в том что, остановившись именно в этом месте обочины, я сам загнал себя, буквально выражаясь, в лужу, которая мутным пятном обнимала мой джип, и влезать в которую мне вовсе не хотелось.
- Здорова, Мякиш, - притворно радуясь воскликнул я и, высунувшись из окна автомобиля почти что по пояс, пожал ему руку, - Как поживаешь, старина?
Мякиш, принялся активно трясти мою руку и, нисколько не сконфузившись, вернулся обратно на своё место. При этом он принялся что-то оживлённо говорить.
- Вот же натура, – подумалось мне, - Или это ментовская выучка? Кстати, как его зовут? Не удобно целого майора называть Мякишем!
Я молча сидел, словно болванчик кивая головой и, при этом, совершено его не слушая. В моей памяти вдруг начали всплывать образы столь старые и забытые что, казалось, они касались не меня, а иного, мало знакомого мне человека.
Мякиш попал к нам в компанию уже в самом конце школьного обучения. В десятом, выпускном, классе. Бригада у нас была дружная, дюжина крепких, спортивных парней объеденных по территориальному и возрастному принципам и пара проверенных сосок, которых нынче принято называть странным словом «гёрлфренд». Было ещё полтора десятка прилипал, которые приходили к нам, когда мы в чем, то от них нуждались и которые затем растворялись в «большом мире», когда это нечто мы от них получали сполна. Появление Мякиша было весьма оригинальным, честно говоря, он тоже являлся своеобразным «прилипалой», вот только в отличие от остальной массы не мы от него поимели, а он от нас. Точнее сказать от Надюхи, одной из наших подружек - пацанок. А началось всё с того что, он умудрился в неё втюриться по самые «нехачухи». Надька была девкой красивой но, в силу своего богатого жизненного опыта, неприспособленной для большой и чистой любви. Лишившись в результате автомобильной аварии мужа, родного отца Нади, её мать довольно быстро выскочила замуж второй раз. Отчим, во всех вопросах человек положительный, занимая к тому же немалую должность в местной администрации, понимал всю важность процесса воспитания подрастающего поколения и постарался отнестись к этому делу с душой и чувством. Уже вскорости он распростёр горячую любовь не только на супругу, но и на свою малолетнюю падчерицу. Девчонке совершено некуда было деваться. Мать её слушать не хотела, властей же она сама боялась. Очень скоро, ища хоть какой то защиты и понимания, она попала к нам. Зарекомендовав себя положительно в различных мелких акциях своей новой семьи, как-то «кидок» киоска или гоп стоп припозднившегося пьянчуги, она прошла полное посвящение, переспав со всеми мужиками бригады, и стала, на конец-то, её полноправным членом. Вот тут то и пришел её звёздный час. Отчим, несмотря на всё своё высокое моралите, не отличался трезвым образом жизни. Так что однажды поздним вечером, выследив его без труда, мы затащили пьяного педофила в подвал и хорошенько избили всей толпой. В конце мы дружно помочились на распростёртого на бетонном полу, окровавленного и внезапно протрезвевшего от смертельного испуга мужика и пообещали ему, что если он не прекратит и дальше упражняться в педагогике со своей падчерицей то мы ему, просто на просто, отрежем яйца и запихаем их в его паскудную глотку. И знаете, помогло. После этого урока словно бабка пошептала. Он не только перестал насиловать Надюху, но и в самом деле превратился в ласкового мужа и внимательного, заботливого отца. Вот так дела! Но Надюха, после этого волшебного превращения отчима, на которое не могла нарадоваться её мать, не изменила устоявшийся образ своей жизни. Она продолжала балдеть, самозабвенно отвисая со всей толпой, и исправно исполнять свои обязанности, профессионально обслуживая наших пацанов или же стоя на шухере во время очередного гоп стопа.
Именно в эту прошмандовку и влюбился воспитанный мальчик из культурной, офицерской семьи с длинной родословной, чьи благородные корни терялись ещё в «николаевских» ранжирах. Видимо уроки, преподанные заботливым отчимом, не прошли бесследно для психики девчонки. Вместо того, что бы отколоться от нашей толпы и попробовать устроить свою личную жизнь с Мякишем, который ради неё был готов на всё, она приволокла этого слизняка к нам и мы, отдавая должное её «заслугам» и из чистого ребячества, впустили его в наш коллектив. Любовь зла. Всё это видя и прекрасно понимая, Мякиш, словно хвост, продолжал ходить всюду за Надюхой, и исполнял любые её капризы. Надюху же, эта ситуация весьма да же устраивала. Паж, который всегда к твоему полному распоряжению, смотрящий на тебя словно на богиню и готовый, по одному только капризному изгибу тонкой брови своей госпожи броситься к чёрту в пасть, это ли не сказка. Да, было весьма забавно наблюдать за эмоциями, сменяющимися на его тонком лице, когда эта лахудра обслуживала в соседней, подвальной комнатушке одного из наших братков, а он сидел, совсем рядом с постанывающей в оргазме «королевой», и пытался сделать вид что, ровным счётом ничего не происходит. Это было в двойне забавно оттого, что Мякишу то она, как раз, вовсе не давала…
- Славка, а ты помнишь Надю? – вдруг вырвал меня из небытия вопрос.
- Конечно помню, спрашиваешь,- ответил я немного смутившись созвучием наших мыслей и прямотой его вопроса, - Ты с ней ещё…э-э-э-э, ну-у-у-у…!
- Нет, - выручил меня Мякиш, - Говорят что она, после того как ты ушел в армию, и твоя бригада развалилась, спуталась с наркоманами и плотно села на иглу. Хорошо если она сейчас вообще ещё жива.
Почему-то мне стало вдруг грустно. Может быть, вовсе даже не из-за поднятых из глубин сознания воспоминаний, а потому что, чёртов ботинок, продолжал яростно натирать мою мозолю. Как бы там ни было, но это отразилось у меня на лице по тому, что Мякиш вдруг сказал:
- Да ты не переживай. Тебе себя винить не в чем. Ты и так сделал для неё не мало.
И мне что-то так не понравилось в мягком тембре его голоса и во всё понимающей улыбки, которая играла на его лице, что я не преминул выдать ему гадость:
- А тебе есть в чём? Ведь она у тебя первой была, а Мякиш. Ты даже вроде жениться на ней собирался?
- Ты как всегда прав, - вот теперь выражение его лица мне нравилось гораздо больше. – Но я ведь тоже уехал из города, в военное училище поступил.
Он начал вновь, что-то говорить, но меня уже захлестнули новые воспоминания.
Мякиш всё же умудрился получить кое-что из этой нездоровой ситуации. Если уж и не любовь Надежды, то её тело наверняка. Случилось это опять же при весьма забавных обстоятельствах, и, прямо скажем, не без моего личного участия. Я и в самом деле, был неформальным лидером в нашей толпе. Не только потому, что получил разряд по боксу, выступая на районных соревнованиях, но, прежде всего благодаря своему тонкому житейскому уму, который подсказывал мне, как управлять сверстниками, играя на различных их слабостях. У кого через лесть, у кого через страх, у кого благодаря заступничеству я завоевал непоколебимый авторитет в нашей бригаде и, порою, моя авторитарная власть, только слегка прикрытая накидкой коллективных решений, к которым я же подводил своих товарищей, была весьма жесткой. Но авторитетом я был только в бригаде, за её границей я был только одним из множества мальчишек, на которого в полной мере распространялись все присущие этому возрасту и человеческой жизни вообще, неприятности и проблемы. И надо же было такому случиться, что именно в то время когда на моих глазах разворачивалась драма при участии Мякиша, нечто подобное происходило и со мной самим. Да, я влюбился. Влюбился по самые уши и, как это часто бывает с мальчишками, безответно. Моей пассией была девчонка с нашего двора. Красивая как нимфа, стройная, длинноногая со смуглой кожей и огромными, зелёнными глазами на эльфийском лице. Нельзя сказать, что она была первой красавицей нашего двора, в этом возрасте, что не девчонка то Джоконда, но для меня не было прекраснее существа, чем Даша.
- Даша, Дашенька, Дашунька, - как только я не называл её в своих мечтах, находясь с нею наедине. Только в мечтах, потому что в жизни она меня бессовестно «динамила». Нельзя сказать, что она меня совсем не замечала, всё же я не был пустым местом в наших краях. Но, похихикав со мной, построив глазки и надавав мне ещё целую кучу иных авансов на ближайший вечер, она, вдруг, куда то пропадала. Только потом, от своих корешей или же от совсем посторонних для меня пацанов, я узнавал, что её видали в ночном клубе или на дискотеке, а то и в ресторане, вместе с одним из трёх наших районных авторитетов.
- Вот блядь. Прошмандовка, - решил я тогда, глупо пыжась, - Но ничего, будет и на нашей улице праздник. Отольются Кошке Мышкины слёзки, вот только я плакать не умею, а тебя научу обязательно.
Но как бы я не хорохорился. Какие бы напраслины я для себя не возводил на Дашку, но любить её меньше из-за этого не мог. Вот и в тот памятный вечер, я сидел в главном углу нашего загашника в подвале, слушал краем уха базар пацанов, а сам представлял, где и с кем сейчас может куролесить эта лярва. Душа от злости и обиды так рыдала, что мочи не было, как хотелось, кого ни будь отпиздить. Кого же? Конечно же, кого-то из «прилипал», например Мякиша. Надька была здесь, а значит и этот слизняк где-то рядом. И он вполне мог стать сегодняшней моей жертвой, так как его поведение меня уже порядком достало, но ему вдруг сказочно повезло. Отыскивая его вечно убитую горем рожу, я внезапно услышал следующую фразу:
- Что, слизняк, сейчас я пойду пердолить твою королеву, а ты сиди здесь, никуда не уходи. Вернусь, расскажу тебе в подробностях, как она мне подмахивала.
Варенику, пацану из нашей бригады, в тот вечер сильно не повезло, ибо это он брякнул эту гнусную фразу. Понятно, что он обращал её к Мякишу, но она так гармонично переплелась с мыслями, которые крутились в моей голове, и так плотно увязалась с моим поведением в последнее время, что меня прямо выкинуло из кресла.
- Встань, сука, - гаркнул я Варенику и тот в недоумении вытаращил на меня свои блеклые глазёнки.
- Вставай, - почти прорычал я, помогая ему подняться на ватные ноги с топчана.
Серия ударов была короткой, но жёсткой. Сползая по стенке, он неумело прикрывался трясущимися руками, а я, добивая, принялся остервенело его пинать. Нас не пытались разнять. Знали, что если у меня срывает крышу, то лучше не попадать под руку. Всё же Варенику в тот вечер повезло, я, удивительно быстро успокоился и, оставив повизгивающую жертву в покое, повернулся к остальной братве:
- Если не хотите иметь дело со мной, то Мякиша лучше не доставайте! Понятно?
- Да…, конечно…, кому он нужен…, - посыпались со всех сторон растерянные заверения. Но мне, в прочем, не было до них никакого дела.
- Надька, - позвал я, - бери парня за уду и тяни его в спальню. Посвящать в братву его будем.
Конечно же, это было грубым нарушением негласного устава нашей толпы. Это, просто, не лезло ни в какие рамки наших обычаев. Хотя бы, потому что посвящение «телом» у нас всегда происходило в самом конце ритуала. Уже после того как претендент пройдёт кучу всяких иных испытаний и проверок на вшивость. Но мне было абсолютно на это наплевать. Был конец последней школьной весны, впереди были экзамены, выпуск, армия и, в конце концов, совершено новая, а значить счастливая, жизнь. Конечно никто не посмел мне возразить, а в глазах Надюхи я прочитал даже некоторое облегчение, видимо ей и самой эта нездоровая ситуация уже порядком надоела…
- А Дашу помнишь, - вырвала меня из прошлого фраза брошенная Мякишем.
Вот же сука, заскрежетал я зубами. Он что мысли мои читает?
- Руки ещё на мой аппарат складывать повадился, - подумал я, с остервенением смотря на рукав его форменной тужурки, - Поцарапает мне полировку. И эта мозоля, вдобавок ко всем неприятностям, мозги мне парит.
Видимо мой взгляд выражал гораздо большее, чем я бы того хотел, потому что Мякиш вдруг смутившись, нервно отдёрнул свою руку от «Круизёра».
- Так как же всё-таки зовут этого Мякиша? Что-то такое старинное и смешное одновременно. Мы ещё, помнится, обзывали его по созвучию с именем. Может Апполинарий? Да нет, иначе.
Выражение его лица, наконец, напомнило мне того, прежнего, Мякиша. Напомнило как он, после того памятного вечера, смотрел на меня с восхищением, которое уверенно тонуло в чувстве животного страха.
Потом моя память принесла мне образ Даши, в выпускном платье. Я вдруг чётко, в мельчайших подробностях, вспомнил, как не только осуществился мой план, по достижению заветной мечты, но и даже был в чём-то превзойдён. Я вспомнил, что наметил свою операцию на вечер выпускников. Вечер, когда все выпускники, а значит и мы с Дашей, будут в одном месте. Когда все, забыв старые обиды и неприятности, будут думать только о хорошем, счастливом. О том, что только и может быть в их ближайшем будущем. А значит, не будет самоконтроля не в выпивке, ни в поступках. И главное, на пьянке посвященной вечеру выпускников не будет взрослых, не считая учителей-маразматиков, на ней не смогут появиться эти ублюдки с толстыми шеями и маленькими башками, которые украли у меня невинность моей первой любви.
Всё так и получилось, или почти так. Я весь праздник был возле Даши, она была вовсе не против этого, и нам в этом никто не мешал. Мы выпивали, затем долго гуляли вдвоем, а затем мне каким то чудом удалось уговорить её заглянуть в наш подвал.
- Чердак сарая, в котором устроил свой штаб Тимур и его команда, - почему-то сказала она, войдя в наше логово.
Но мне это было абсолютно всё равно. Я хорошо подготовился к этому вечеру. Заранее предупредил свою братву чтобы никто не вздумал показать здесь даже кончика своего носа. Пополнил запас восковых свечей и припрятал в трубах, подающих горячую воду жильцам этого дома, тетропак с красным, креплёным вином.
- Вот же ублюдок, - подумалось мне, - Я уже тогда знал эффект ломового действия тёплого вина. Да и любовь к глинтвейнам и пуншу у меня должно быть с тех, поросших юным пушком, лет.
Всё было, всё было. И страстные ласки двух юных тел, и, почти что добровольный, с её стороны, минет. Но всё это было как-то странно. Чувствовалась какая-то зажатость в её движениях. Тогда я объяснил это пренебрежением ко мне, и это меня просто взбесило. И только позже, когда я властно повалил её спиной на видавший виды топчан. Когда стал яростно рвать, на бурно сопротивляющейся и жалобно плачущей Дашке, платье. Когда, закинув её ноги себе на плечи и оттянув полоску тонких трусиков, я попытался с ходу проникнуть в неё. Когда, наконец, преодолев упругое сопротивление в её лоне и услышав болезненный крик, вырвавшийся сквозь её плотно стиснутые зубы, я понял. Тогда я понял, наконец, что был у неё первым. Вот такие брат дела. Я пол года безрезультатно увивался за ней и, получая отказ, думал, что она пренебрегает мной только по тому, что я рылом не вышел. Я думал, что она в полный рост спит с авторитетами, которые вокруг неё увиваются, а они, оказывается, просто поспорили между собой на десять тон зелени кто из них, без принуждения, лишит Дашку невинности. Правда, узнал я об этом уже позже, перед самым моим уходом в армию, который и был вызван этим спором, вошедшим в конфликт с моей тупостью. Мне сказали надёжные люди что авторитеты, огорчённые моим поведением и, в связи с этим, лишенные возможности достичь решения в споре, постановили, что невинности лишать они будут меня. Если конечно я предварительно не верну им пятнадцать тон зелени, трижды пять равно пятнадцать. Денег таких у меня в то время не было, а вливаться в дружную семью гомосексуалистов, мне чертовски не хотелось. Вот и пошел я, от греха подальше, охранять бескрайние рубежи своей родины. Но это было позже, а той памятной ночью, я, заряженный молодостью и вооружённый опытом, полученным от наших пацанок, не давал Дашке покоя до самого утра. Помню даже, что когда брал её сзади, то ясно рассмотрел, несмотря на блеклый свет свечей, кровавые потёртости на острых бугорках хребта её смуглой спины. Так что ей грех было на меня жаловаться. Да она и не жаловалась. Наоборот, в тот короткий период времени, который уложился между выпускным вечером и моим уходом ближайшей партией в армию, мы регулярно перепихивались. В подвале, на чердаке, в подъезде, в сараях, в гараже знакомца, у меня дома, у неё в спальни. Да просто в лесу, если больше негде было, слава богу, лето на дворе было. Любовь, одним словом. Оказывается она давно уже на меня запала, только боялась меня, почему-то, очень. Вот же дура.
- А дядьки эти взрослые, что? Культурно приглашали, красиво ухаживали, вежливо намекали на пастель. Но я ведь не проститутка, какая то что бы со старичьем всяким спать!
Святая невинность. Первые пол года моей службы она даже мне писала письма. Но я не отвечал, времени и сил совсем не было. А потом мне синичка в клювике принесла весточку, что она, куда то уехал, надолго уехала. Кто-то говорил, что она вышла за муж, кто-то, что видал её на трассе, в роли плечевой. Одним словом единственное письмо которое я ей отправил имело гуталиновый след кирзача и лаконичное двухстишье:
- Если бы не этот сапог солдата,
- Тебя ебли бы волки НАТО.
Такие дела, коришь. Появилась она в городе уже после моего возвращения из армии. Старые авторитеты к тому времени, уже успели перестрелять друг друга во время одной из очередных своих пьянок, и у нас в городе, появилась новая, настоящая бригада. Я как раз гармонично вливался в её тесные ряды, зарабатывая авторитет вышибанием дани с торгашей. Встретившись случайно в ресторане, мы вначале очень обрадовались. Но встреча эта имела печальный конец. Наша бригада отмечала в том ресторане очередную днюху, а Дашка работала там официанткой. Кто-то из большаков, да что кто-то, мой нынешний бос, обратил внимание на несвойственную мне нежность в общение с какой то «дыркой» и умело поймал меня на «слабо».
- Слабо тебе, парень, эту лярву раком отодрать перед всей честной компанией?
Что мне оставалось делать? Лицо перед братвой терять что ли. Ну а потом после меня ещё желающие нашлись. Весело, одним словом, погуляли. С чувством и толком.
- Помню ли я Дашку? Как же, конечно помню. Трудно забыть такую классную дырку, – брякнул я, - говорят, что она сейчас мамкой на тверском горбатится. Не слыхал часом? У вас же по оперативкам такая информация проходит.
Лицо у Мякиша внезапно изменилось. Исчезла его дурацкая улыбка, а в глазах появился холодный блеск.
- Жена она мая, Дарья то, - жёстко ответил он,- дети у нас есть. Трое. Старшего сына, между прочим Славой назвали. В этом году в суворовское училище поступил. Я ведь потомственный офицер. Дед вторую мировую от и до прошел. Батя мой полковника в Афгане получил. Да и сам в Чечне побывать умудрился, будь она не ладна. Так что взяли парня без проблем.
- Поздравляю, рад за тебя, за вас обоих очень рад. Старший твой то значит, тёзка мой по имени будет, ха-ха-ха, - идиотски смеялся я и молол какую то чепуху. Моё лицо стало похоже на студень, по которому хлопнули ладошкой. Буря эмоций и переживаний пронеслись по нему в аккомпанементе с плавной сменой окраски, от изначально бордового, через желтый к зелённому и так постепенно к совершенно белому.
- Вот же идиот! Надо же так вляпаться. Насчёт старых грешков мне было совершено наплевать, кто старое помянет тому глаз вон. И что бы он там не намекал на счёт офицерской чести и полученного боевого опыты, мне его угрозы по барабану.
- Что сделает вшивый мусор члену «команды», пусть он даже целый майор и имеет боевые награды.
А вот на счёт ныне сказанных слов мне и в самом деле было чертовски не удобно перед Мякишем. Какому, скажите, мужику будет приятно слышать, как вашу благоверную назовут дыркой? Неудобно получилось. Да ещё мозоль эта на палец разболелась.
- Пора дёргать от сюда, - понял я достаточно точно, - Да и замёрз уже с открытым окном сидеть. Хотя наш разговор и не продолжался на самом деле более пары минут, ветер успел достаточно выстудить салон автомобиля. Странное дело эта память. Говорят что за мгновение перед смерть у человека вся жизнь перед глазами проходит, как в кино. Вот и у меня то же короткометражку подсознание прокрутило. К чему бы это? Надо сегодня аккуратнее за рулём быть.
- Извини, Мякиш, - обратился я к бывшему дружку,- Давай уже прощаться, а то на работу опоздаю!
- Да, конечно, прощаться, -вторил мне чудик и я с удивлением заметил как на его лицо возвращается эта противная, всепрощающая, улыбка, - Уже никогда больше не увидимся!
- Перестань, дружище, - мне так стало жалко его из-за этой духовной слабости, к тому же и последняя фраза прозвучала у него излишне похоронно, что я вновь высунулся из окошка и постарался дружески похлопать по его майорскому плечу, - Мы с тобой ещё повоюем, старина. Ты на встречу выпускников пойдёшь в этом году? Вот и отлично, там и встретимся и водку попьем и былые денёчки припомним. Идёт? Привет супруге, детишек поцелуй за меня. Тебе повезло, у меня вот детишек нет.
- Поживём - увидим, - ответил Мякиш.
Показав ему «но пасаран» и костеря себя, на чём свет стоит, я поднял боковое стекло и медленно тронул «Круизёра» с места.
- Вот же попал, это же надо было быть таким идиотом, что бы вляпаться в подобное дерьмо. Встреча выпускников, привет супруге, поцелуй детишек. Ага, в лобик. Ха-ха. Этот придурок ещё стоит и лыбится мне. Да я бы на его месте порвал бы всякого за такие слова! Или не всякого? Хотя какая разница, я ведь всё равно холост. Ха-ха. Так что всё хорошо, прекрасная маркиза, всё хорошо, всё хорошо. Так как же его всё-таки зовут, а? Может Валериан? Не помню, чёрт. Если бы ещё не этот проклятый ботинок, который не даёт мне покоя. Мне или же моей мозоли?
- А это ещё что такое, - посмотрел я вдруг в зеркало заднего вида, - Он что, ручкой собрался мне помахать на прощание, или хочет воздушный поцелуй отправить. Тряпки кусок, а не мужик, хе-хе. Детишек нет, зато баблишко есть. И тут я вспомнил, наконец, его имя. Вениамин, Венька, мы его ещё периодически веником обзывали, для поднятия настроения.
- Веник, хе-…
**********************************
- И долго ты собираешься стоять и жалостно смотреть вслед его машине? – раздался басовитый голос напарника,- может быть, ты ему ещё рукой помашешь? На прощание, буквально выражаясь.
Мякиш оглянулся на подъехавшую к нему сзади девятку с опознавательными сигналами ГИБДД. Из окошка с водительской стороны выглядывал его напарник Степан. Несуразная милицейская форма придавала нелепый вид этой глыбе мышц, и Вениамин тихонечко рассмеялся.
- Что лыбишся? Объект то сейчас уйдёт.
- Не уйдёт, - ответил Вениамин, - я ему сейчас и в самом деле ручкой помашу, только пусть отъедет подальше.
Он медленно полез в карман форменной тужурки, что-то нащупав там, выпростал руку и, вместе с этим нечто, протянул её вслед удаляющейся автомашине.
- Бывай крёстный, - произнёс он и, немного обождав, нажал на кнопку пульта дистанционного управления.
Через мгновение «Ленд Краузер» разлетелся на части от сильного взрыва. Его мелкие составляющие падали словно огненный град, в радиусе сотни метров от точки взрыва, а обезображенный остов, объятый жадным пламенем, продолжал медленно катится по безлюдной дороге. Он уверено пересекая её разделительную линию, затем встречную полосу и только уткнувшись в противоположную обочину, остановился спокойно догорать.
- Что, пообщался со знакомцем? – спросил Вениамина, с лица которого всё это время не сходила благодушная улыбка, Степан, - О чём гуторили?
- Нормально всё. Ничего личного, только бизнес. Поехали, - ответил тот, устраиваясь на заднее сидение ворованного автомобиля.
- Нормально! Вы слыхали. Нет, где это видано что бы ликвидатор балакал с объектом перед самой акцией? Ничего личного. Нет вы мне ответе на поставленный вопрос прямо, будьте добры.
- Поехали, холодно здесь. Да и менты скоро понаедут. Слушай, Степан, а как они ездят на этих драндулетах. Неужели у государства денег нет, что бы посадить своих цепных псов на приличные автомобили?
- Ты мне зубы не заговаривай. А что будет, если «бос» узнает про твои выкрутасы? Башки обоим поснимает. Ничего личного, видите ли.
- А как он узнает? – резко прянул к своему напарнику Вениамин, - «Иных уж нет, а те далече»! Может покойник в клювике принесёт?
- Иди ты, - осклабился Степан, с трудом унимая вдруг накинувшуюся на него дрожь,- Я то уж точно не скажу. Слышь Вень, а?
Вениамин, конечно же, всё слышал. Но ему сейчас крайне не охота было, с кем бы то ни было, разговаривать. Он откинулся в угол салона автомобиля и, надвинув на глаза серое, форменное кепи, постарался уснуть.
- Пообщался со знакомцем, - да, жизнь интересная штука, всё ставит на свои места, - Ничего личного, только бизнес. Так да не так. Как же может не быть ничего личного, если жизнь сама кино снимает по чище иного Спилберга? Ладно, время всё на свои места расставит, бог всех рассудит. А вот пацан у него, у Славки, получился хороший. Но про настоящего отца ему знать нечего. Пусть растёт Мягковым, мужает, получает офицерские пагоны и становиться настоящим защитником и для своих стариков родителей, и для отчизны. Как его предки.
- Ничего личного, голый бизнес.
*****************************
Среди мириады горящих обломков автомобиля был один обособленный, не такой как все. Он пролетел по воздуху, выписав замысловатую дугу, и плавно спланировал в густую крону берёзки, которая сиротливо притулилась на самой обочине, затем пружиненный её голыми, упругими ветками он вырвался обратно на свободу и, долетев до самого центра дороги, звонко шмякнулся своей фирменной подошвой об влажный асфальт. Овеянный ветром полёта, начищенный до блеска нежными берёзовыми ветками, правый ботинок гордо, без единого грязного пятнышка на своей благородной коже, стоял посреди проезжей части и философски улыбался аккуратно завязанным бантиком навстречу подъезжающей к нему шумной кавалькаде спецавтомобилей. Казалось, весь его внешний вид говорил:
- Всё в этом суетном мире бренно! Кроме хорошей, качественной обуви. Она вечна как сам мир. |
