«Я не знаю, что написать тебе - ты читала ведь больше меня. Я не знаю, что рассказать тебе – ты ведь прожила дольше меня. Всегда хотела оградить от тех ошибок, которые совершила сама. Искренне хотела. Но как я, осознавая головой, но не прочувствовав сердцем, могла избежать их? Да разве люди учатся на чужих ошибках? «Умные люди учатся на чужих», - говорила ты мне. Значит, дура я, мам, дура!
Я не обидчивая, мам, я просто ранимая. Делала глубокие душевные раны другим, при этом дико страдала от любой царапинки, сделанной мне…
Я не жестокая, мам, я просто бесчувственная иногда, когда делаю боль другим. Потому что я не знала сама, ЧТО такое их боль…
Я люблю тебя, мам, и не потому что все дети должны любить своих родителей. Я ведь всегда противилась слову «должна», всегда боялась безысходности и беспрекословности, чем и веяло от этого «должна». Просто любила тебя за добрые глаза, за строгие, но честные советы, за все, что ты мне подарила, ничего не требуя взамен. Говорят, родительская любовь всегда чуть-чуть больше, чем детей к мамам и папам. Да я и не спорю…Ведь у меня тоже когда-то будут дети, мам.
Я часто ошибалась. Ошибалась и падала, ломая едва отросшие крылья. А ты всегда оказывалась права, ведь прошла уже это… «Как ты похожа на меня. Я тоже была такой, Мари. И именно поэтому хочу, чтобы ты не повторяла меня. Мне повезло, но не всем повезло так же…» И ты никогда не упрекала в моих ошибках, а лишь тяжело задумывалась. Наверное, погружалась во вспоминания молодости…Не упрекай же и сейчас.
…Томный взгляд, тонкие черты лица, широкие плечи и Никий мужской бас – всего этого не было у него. Ни с голубыми, а словно немного испуганными глазами. Мне казалось, что он боится смотреть мне в глаза, будто стыдно ему было за что-то, словно что-то скрывал: «Извините меня, что я такой есть» - говорил весь его вид. Такой добродушный, отзывчивый… Да, я ничего не знала о нем! Не знала, что весь его вид и внутренний мир, который вел беспрерывную войну между «хочу» и «надо», были совершенно не конгруэнтны, не похожи друг на друга. Никто не знал, что у него внутри. А знал ли он сам?
Откровенничал, при этом не открывался ни на сантиметр, но научился производить ужасно хорошее впечатление на всех, а я – не исключение. Казался мягкотелым. Ничего мужественного не было в его словах и походке, а при этом был с твердыми принципами и упрямством в понятиях. Считался с мнениями каждого, по крайней мере, дела вид. Никого не обижал, доказывая свою правоту, и чаще слушал, чем говорил, если было что и кого слушать. И каким-то чудным образом все уважали именно ЕГО мнение».
Мари сощурила глаза и его молоденький лоб и нос покрылись мелкими морщинами. Видимо, не понравилось, что она пишет, не хотела соглашаться с тем, что пишет…
«Короче, мам, был он огромной загадкой, еще сложнее тех, которые он любил сам разгадывать. А я любила разгадывать тайны тоже, как и ты, мам, особенно те, которые не были проще моей собственной. Даже мою так никто и не осмелился узнать, открыть мой внутренний мир, а мне хватило наглости поверить, что я не только открою его «секретную ноту», но и смогу завоевать и оставить себе. Почему бы и нет, думала тогда. Я умна, привлекательна, многие парни хотели бы быть у моих ног, но мне нужны они. Я искала того, кто станет сильнее меня, кто бы сумел приручить моего душевного льва… Львенка. Искала опору, мужественность, крепкое плечо. Каждому сильному человеку хочется побыть слабым, и чтобы кто-то укрыл его под своим большим и надежным крылом. Каждому сильному, а я – не исключение. Тем более, что я – девушка, хрупкая и слабая, скрывающая это под толстой оболочкой силы характера и некой дерзости.… «Будь собой!» - для меня лишь красивые слова. Мир – это театр, а я в ней актриса…»
Мари положила ручку. Глаза устали и болели из-за постоянного напряжения. В их доме снова отключили свет, свечки закончились, и ей приходилось освещать листок включенной мобилкой. Писала почти вслепую, особенно когда выключалась подсветка, а пальцы не хотели опять нажимать на кнопку. Мысли сбивали друг друга. Дух перехватывало от нахлынувших эмоций и не хватало слов для объяснений в письме… «Зачем уходить? Зачем бросать родной дом, любимых родителей, заранее зная, что причинишь им огромную боль?
Мари потерла глаза и задумалась. Может не стоит? С ее дурацким характером она влюблялась в того, кто никогда бы не смог ее полюбить. И из-за ее дурацкого характера ей никогда не нравились те, кто любит ее… Парадокс психологии: подсознательная страсть к мазохизму над своими чувствами… Наверное, поэтому кто-то додумался до выражения: «Бьет – значит любит».
Часы обнаглели совсем: стук каждой секунды отбивался в голове, а глаза загипнотизированные светом фонарей совсем закрывались. Села батарея мобильного. На миг обида(все подстраивается против меня!) оторвала ее от цели написания в темноте и она уже собралась, скомкав уже помятый кусок бумаги, выбросить в мусорку вместе со своими чувствами: безумными и совершенно не взаимными…
Нет, раз уж решила, значит так и будет! Иначе совсем буду слабохарактерной, не сумевшей справиться над банальными эмоциями! – подумала Мари и продолжила писать. Нос замерз и она чихнула про себя.
« И даже в это я ошибалась. На самом деле я не умею играть, ИСКУССТВЕННО не умею. Казалось, вот – правильная роль, ключ от его сундучка, где лежат тайные мысли, самые-самые сокровенные, а вместе с ними – огромное его сердце… А потом становилось ясно, что ничего не выйдет. Вышло, мам, только не так, как хотелось мне.
Я изучала его, но так же находила немного испуганный взгляд, одни только разорванные мысли, одни пустые слова…»
На улице кто-то простонал… Мари подлетела к окну и рассмотрела два силуэта: женская и мужская тени. Женская рыдала и словно ползла за мужской, просила прощения, молила о чем-то…Мужская с размаху била в лицо так, что та падала…И снова ползла и снова молила: «Любимый, не уходи, прошу, хороший мой…» Закрыла форточку и отошла от «портала». Сердце забилось еще быстрее. Значит права, действительно права – решила окончательно Мари. Она не обратила внимание на желтоватое блюдце, повисшее между небом и землей, на разбросанные блестки, аккуратно собранные в созвездия, чем она любовалась раньше. В голове оставались две тени. Черная гелька снова была в ее левой руке:
«Наверное, он не такой, как все…Как глупа я была, когда так думала! Всем им надо одного. Всем, а он – не исключение. И не потому что мне больше нечего дать. Природа…О, как ты была права! «Не унижайся никогда, живи в свое удовольствие и не думай о них. Не стоят они того…» - говорила ты мне».
В голове промелькнули воспоминания, которые мучили ее уже третий день. Это были ее тайные мысли и кто их знает, кроме Бога, если он есть? А если нет, то хорошо, что никто о них и не узнает. Холодно стало даже под теплым одеялом, и не только оттого, что еще не включили отопление. Ужас холодный и полное омерзение оставили след на ее лице. Хорошо, что в комнате было темно, и даже Домовой не смог бы рассмотреть его, но он и не хотел особо. Спал в своем любимом месте: на потолке.
Мари скомкала письмо, состоявшее из двух исписанных в каждой клеточке ее мелким и красивым почерком, листков. Передумала идти в монастырь и разложила обратно все вещи из сумки.
Никогда ни в кого не влюблюсь! Н-И-К-О-Г-Д-А!
Н
И
К
О
Г
Д
А
!
И уснула с чистой совестью, что с завтрашнего дня станет полной стервой с парнями. Да она и стала…только на неделю с хвостиком. Она умела прощать, но душа, как чайник: вся грязь с водой испаряются, а осадок остается. Прощать – значит забыть. И она в начале забила, а потом и забылаю
Пока опять не влюбилась… |
