Заходило солнце. Заканчивалась суббота. Зажигались костры.
Было нестерпимо холодно, и вот все они, не от желания побыть вместе, а от невозможности согреться поодиночке, сошлись в одной точке огромного пространства, наполненного мертвыми песнями, отчаявшимися от свободы людьми, прегаром и смелыми выкриками. Они прибрели в палатку от безысходности, и даже он и она не осознали, как необъходимы друг другу. Они сразу же легли спать, с похвальным для любого актера умением изображая крайнюю усталость, и долго с завистью слушали, как гулял палаточный городок.
Они молчали, воруя чужое счастье, а она пыталась поймать его дыхание, наполненное сладковатым привкусом водки и дымом сигарет. И она пьянела: то ли от этого дыхания, то ли от всего выпитого ей самой.
Было нестерпимо холодно, и это оказалось прекрасным поводом, чтобы, изголодавшиьс за целый день по чужим рукам, прижаться друг к другу: он отдавал ей сове тепло, она - всю себя взамен.
- Я больше никуда не уйду, слышишь, малыш?
Его пальцы путались в ее волосах. Ее мысли путались от нестерпимого счастья, невмещавшегося в двухместную палатку. Ее губы касались его кожи, но не целовали:
- Я тебе верю.
- Дурочка... Я тебя больше никогда не оставлю. Засыпай.
А воскресенье началось с тумана.
Восходило солнце. Все пространство было заполнено дымом ночных костров. |
