На вокзал я вышел, нервно теребя бумажку с написанным на ней паролем. Самым ужасным в жизни в тот момент мне представлялось, что я приеду сюда и забуду пароль. Это был огромный город с большим красочным вокзалом и тысячами людей, бессмысленно толкающихся на перронах. Уже через пару минут после того, как я очутился в этом огромном вокзальном здании, толпа смела и затерла меня прямо в свою середину, причем таким образом, что я еле отскочил в сторону, когда меня уверено понесло в один из вагонов какого-то поезда. Весь выдохшийся и изнуренный, я дошагал к парадному выходу вокзала и здесь увидел тот самый черный мерин, о котором долго напутствовал меня мой родитель. Улыбка расплылась на моем лице, все мое естество рванулось к этим людям, но жестокая судьба тут же намертво пригвоздила меня к земле. Моя вспотевшая дрожащая ладошка тщетно сжималась и разжималась – бумажки с паролем в ней не было. Точно так же мыслишки в моей голове суетливо гонялись туда-сюда по всем закромам памяти, но и эти порывы страстной души были бессмысленными: именно то, что было важнее всего в этот момент, стерлось без следа. Так я простоял минут пятнадцать, разбитый и подавленный.
Потом эти люди у мерина видимо заинтересовались моей не шевелящейся персоной, безмолвно созерцающей их с приличного расстояния. Тогда ко мне двинул какой-то верзила, и у него не был самый приятный взгляд. К сожалению. Он подошел ко мне и минут пять лопотал на чем-то незнакомом, так дико жестикулируя, что я так и не понял, зол он или рад, весел или грустен. Когда он окончил говорить, я улыбнулся и кивнул. Так мы еще чуть-чуть пообщались, он что-то лопотал, я кивал и улыбался, пока к нам не подошел еще один парень от мерина.
- Ты Огурцов? – спросил он меня.
- Да, - ответил я.
- А звать как?
- Владимир.
- Полезай, Огурцов Владимир, в машину, поедем.
Меня долго везли на заднем сидении полностью черной изнутри и снаружи машине. И все, сидящие в ней, солидно молчали. И я тоже солидно молчал, дулся и пыжился, вспоминая о своем недавнем разговоре с верзилой.
По правде, время для меня пролетело как-то быстро, я не заметил ни сколько мы ехали, ни куда мы ехали, факт в том, что когда дверь мерина для меня наконец открылась, это был совершенно другой мир. Это были огромные обтрепанные высотки, это были толпы людей с усталостью в глазах, и небо здесь было другое. Здесь было серое небо.
Мы всей братией вошли в какой–то магазинчик с крикливой вывеской, но довольно сомнительным видом. Как я вскоре понял, в этом мире никто не обращал внимания на вид, все интересовались только наклейкой.
Внутри опять были толпы пьяных людей, толкотня и нескладный гомон. Мы подошли к столу в углу комнаты, и там моему жаждущему взору представился очень опрятный старик с ярко выраженными морщинками у глаз – явный признак веселого характера. Меня резко остановили у стола, уставленного всякими снадобьями, как будто всерьез опасались, что я с ходу усядусь и начну есть. Один из людей, везших меня сюда, подошел к старику и что-то прошептал на ухо, тот поднял взор и в упор посмотрел на меня. Надобно сказать, что я ожидал увидеть кого-то пострашнее и помрачнее. Мой отчим всегда на всякие лады расхваливал моего дядю, пел о нем дифирамбы, едва не начинал плясать под звуки его имени. «Вовка! – бывало говорил он. – Ты не представляешь, что за семья у тебя! Сказка! А твой дядька Георг – сущий магнат. Под ним весь город ходит, все к нему на поклон бегают!» Меня всегда интересовало, почему мой сладкословный отчим так никогда и не поехал к своему родственнику, а коротал свои долгие годы вдовца в далекой деревне.
Я всегда думал, что если кто-то ходит под каким-нибудь человеком, то из этого явно следует, что этот человек как минимум на порядок страшнее, чем этот кто-нибудь. Этот город явно не был населен ангелами, значит мой кровный дядька с виду должен был казаться сущим демоном, а на меня смотрел улыбчивый с просединами старик, интеллигентно одетый и причесанный.
- А, вот он, Вовка! – радостно закричал Георгий, и все за столом как по команде повернулись ко мне. – Узнаю, родное лицо, вылитый отец! Как там Олег?
Олегом был мой отчим.
- Он хорошо, поправился после болезни, вот, сказал, чтоб я сюда ехал… - ответил я.
- Он болел?! Ах, как жаль, что я не знал! Присаживайся к столу.
Мне отодвинули стул и я уселся.
- Олег говорил мне, что ты – парень из теста, что надо, - и я только кивал головой, - и что ты хочешь найти работу в среде массмедиа. Это хорошо, что в массмедиа, это не пустой выбор. Сбегай-ка, позови мне Елену. Она во-о-он там, в том углу.
Я вылез из-за стола и бодро пошагал в указанном направлении. Помню, чувствовал себя очень возвышенно, потому что дядька меня не отринул, а принял как своего. Такой человек запросто мог отринуть, но он так не поступил. Да к тому же, сам по себе, он оказался довольно милым и приятным человеком. Гнусность и подлость замысла моего коварного дядьки я осознал только тогда, когда подошел к указанному углу. Во-первых, Елены там и близко не было, там была плотная толпа каких-то людей, в центре которой, как подсказывала мне моя интуиция, и была спрятана та самая Елена. Во-вторых, даже в беседку к той толпе меня не пустили. Рыжий высокий охранник вытаращил на меня свои глазища и спросил:
- А ты куда сунешь?
- Я за Еленой.
- Нет тут такой.
- Меня Георг послал.
- Ты глухой? Тут такой нет.
И мне захотелось удариться головой о стенку. Потому что я ударил бы охранника, но, пожалуй, стенка была объектом с куда более оптимальными последствиями.
- Послушай, парень, ты знаешь Георга? Так вот он мне сказал, что ему срочно нужна Елена. Срочно! Ты меня слышишь?
Охранник демонстративно обернулся вполоборота от меня и буркнул:
- Уйди и не мелькай. Пока цел.
И мне пришлось ретироваться. Отойдя на какие-то пару шагов, я понял, что вернуться сейчас ни с чем к столу – все равно что собраться и уехать назад в мою деревеньку. С другой стороны, подойти к охраннику опять – означало вернуться в деревеньку, но всему в гипсе. Однако безысходности во мне не было, я прекрасно понимал, что медлить нельзя, там меня ждут, так что несколько вариантов родилось в моей голове немедленно. Можно было закричать что было силы: «Елена!», но вряд ли бы кто меня услышал из-за музыки; можно было нанять верзилу и пройти, но я тут никого не знал; а можно было просто как-нибудь проскочить через охранника.
Недолго размышляя, я скрылся за стояком, тихонько присел, переждал там пару минут, а затем быстрым шагом вышел обратно к охраннику.
- Слышишь, ты, недоумок, теперь Георг тебя зовет. Он сказал, что не собирается держать в своем клубе таких идиотов.
Я вложил в эти слова столько издевки, что когда испуганный рыжий охранник посеменил к столу моего дядьки, я, весь наизнанку высосанный и слипшийся, подошел к гурьбе зевак. Предстояло еще растолкать их всех и вычислить среди них Елену, а уже потом задание можно было считать выполненным.
Оказалось, что протолпиться внутрь не было никакой возможности, все нависали друг на друге и что-то азартно кричали. Что там происходило я не мог объяснить, я только захлебнулся в волне сигаретного дыма, которой разило оттуда, попробовал попрыгать на спины задним, но те даже не оборачивались, только дергались и сбрасывали меня. Устав, я отошел в сторону и нашел, что в беседке отдельно находится также парочка, женщина и мужчина, которые со зримым удовольствием рассматривают меня. Мне было довольно неприятно терпеть их взгляды, гуляющие по всему телу, я сначала немножко побродил вокруг них, а затем, как бы невзначай, обернулся к ним и завопил:
- Чего вытаращились?! Никогда не видели?! Платный экспонат!
А они испугались и убежали.
Ну, конечно, ничего такого не было, когда я уже обернулся к этим людям и готов был завопить, с моего горла предательски выползли наружу слова:
- Простите… А вы не знаете, где здесь Елена?
И – о, чудо! – женщина ответила:
- Я Елена.
- О, да?.. А вас Георг зовет к себе…
Женщина повернулась к мужчине, что-то прошептала, встала, и мы пошли к Георгу. И я ступал по танцполу как победитель, а все предо мной расступались, создавая живой коридор. Не знаю, впрочем, от меня они разбегались, или от моей спутницы, да и неважно было это. К столу моего дядьки я подошел Гераклом.
- А ты парень смышленый, - улыбнулся Георг. – Ты своего рода стоишь. Собственно, познакомься, Елена – руководитель моих массмедиа проектов. Так что если ты будешь работать с нами, ты будешь работать с ней.
Мы пожали друг другу руки, она улыбнулась мне, и мы присели за стол.
- Ну а теперь расскажи мне о своей жизни, - отбросился на спинку кресла мой дядька.
К тому моменту я уже отчетливо понял, что все, что только что происходило, было просто проверкой, я ее прошел, и поэтому смотрел на всех свысока и даже с некоторой обидой, мол вот вы мне не верили, а я вот такой. И я начал долгую повесть о своих геройствах на родине и о геройствах моих родных. Это заняло около пятнадцати минут, затем разговор плавно перетек куда-то в другое русло, и Георг подозвал меня к себе.
- Бери Елену, и выходи во двор. Я сейчас выйду. Мне надо тебе все показать.
Подкравшись к Елене, я тихонько прошептал ей на ухо пару слов, она встала, и мы пошли к выходу. Во дворе начинался глупый дождик из глупого серого неба, но я совсем не грустил по этому поводу. И, надо бы сказать, Елена тоже совсем не грустила, ей было совсем наплевать на воду, капающую на нее с темных туч, она была вся расфуфыренная и не спешила закутываться.
- Ты молодец, - сказала она мне, - ты ему понравился.
- Угу, - кивнул я.
- Теперь тебе надо понравиться мне, иначе мы никак не сработаемся.
Я прекрасно понял, что значит понравиться ей, но от этого нравиться ей мне совсем перехотелось.
- Я никому никогда не нравлюсь, - ответил я. – Это моя судьба. Такой я.
- Бедненький, - погладила она меня по голове, - но это можно исправить.
Мне захотелось удрать прочь или как-то привлечь ее к тому, чтобы она убрала от меня свои мерзкие ручонки, но я прекрасно осознавал, что именно сейчас творится моя будущность, и я сдержался, дал ей еще раз погладить меня, и ничего не ответил.
- Что ж ты молчишь? – спросила она.
Тут на пороге появился улыбающийся Георг.
- Я вижу, вы поближе сошлись, это хорошо.
Отошедши чуть с Еленой, он спросил ее:
- Ну как он тебе?
- Апельсинчик, - ответила она, и мой родной дядька заулыбался.
Я мрачно двигался следом за ними к машине.
- Сейчас мы подъедем в офис, там увидишь, что к чему.
Лучезарно улыбнувшись своему родственнику, я кивнул, и сел в машину.
- Почему у вас такой бар обтрепанный? – спросил я, когда мы отъезжали. – Мне кажется, было бы куда прибыльнее сделать его вид богаче.
- Олег писал, ты окончил факультет искусств? – обернулся ко мне Георг.
- Да, так и было.
- Что ж, неплохо. И что же ты бы предложил сделать?
- Видите, за время учебы я изучал реакцию людей на разные раздражители, и заметил, что скорее человеке зайдет в бар, в котором будет качественно, но слегка неряшливо выполнен фасад, причем желательно с использованием около 30% красного цвета, а также смеси фиолетового, голубого и зеленого. Рисунок надо подобрать соответствующий содержанию. Такое цветосочетание охватывает максимально широкий спектр потребителей. Также, если изучить демографическую ситуацию в городе, можно по специальным формулам рассчитать другие коэффициенты. Минус этого бара в его внешнем слабоватом виде и совершенно отличающимся содержанием. Думаю, это не самое удачное сочетание. Разница должна быть, но не такая, чтобы это впечатляло, а чтобы это удивляло. Виденное должно оставлять минимум неприятного осадка.
- А он молодец! – захохотал дядька. – Слышишь, Елена, как говорит? Мне нравится. Ничего, сынок, ты еще увидишь другие бары, увидишь систему, и поймешь, мы идем навстречу потребителям. Молодец, мне нравится.
- Знаешь, - повела ресницами Елена, повернувшись ко мне с переднего сидения, - если ты ко всему сделаешь еще хоть половину из того, что рассказываешь, у тебя будет шанс понравиться мне.
- Я польщен, - улыбнулся я в ответ.
Мы подъехали к высотному зданию, сплошь выполненному из толстого голубого тонированного стекла. Это был офис моего дядьки. Широкие грузовые лифты, сотни слоняющихся людей с папками под руками, все чисто, ухожено, элегантно. Георг завел меня и Елену в свой кабинет. Надо сказать, что комната была просто сумасшедших размеров. Вспоминая кабинетик моего отчима, в котором он работал, будучи статистом, я был потрясен. Это был зал таких размеров, что никому не было бы тесно, если бы сверху под потолком прицепили еще балкон с оркестром, а на полу расставили бы полки с небольшого супермаркета. Все сияло и блестело так ярко, что я чувствовал себя каким-то жалким воробышком в этой громадине. И в конце этого огромного зала под красиво задрапированным окном на всю стену стоял широкий стол.
Елена немного обогнала нас, и я, пользуясь прямой родственной связью с Георгом, спросил его тихонько:
- Послушайте, откуда это все у вас?
- У моих людей восьмичасовый рабочий день, а у меня – двадцати четырех часовый, - засмеялся в ответ дядька. – Разве я не заслужил всего этого?
- Но это ведь переходит даже грань разумного! Откуда могут идти такие деньги?
- Мой мальчик, - он взял меня за плечи. – Если ты приложишь все свои усилия и будешь делать все, что надобно будет, так, что никому и в голову не придет поправить тебя, поверь, у тебя будет все то же, даже больше всего этого. Я любил твоего отца от всей души, когда он был маленьким, я был его нянькой, и он мне дорог, как собственный сын. Твой отец не захотел жить в семье, он уехал прочь от нас, жил своей жизнью, но я обещаю тебе, что если все, что было в твоем отце, есть и в тебе, я не оттолкну тебя, как твой отец оттолкнул когда-то нас. Покажи, что ты можешь.
Мы подошли к столу и меня усадили за компьютер.
- Мы выдаем новый глянцевый журнал. У нас есть набросок первой его страницы, но ты внеси свои коррективы, мы увидим, что ты можешь.
Когда я открыл картинку, которую мне предстояло редактировать, то без особого энтузиазма увидел, что это была первая страница не чего иного, как обычного порножурнала. Страница вообще не имела ничего, ни какой-либо стилистики, ни приятности, ни богатства и великолепия. Скорее она была сделана как-то неестественно грубо и нагло, это не притягивало, наоборот вызывало смесь страха и отвращения, но в то же время оставляло какую-то ярящую каплю интереса. И мне понравилась эта капля интереса, я решил ее оставить. В остальном следовало выполнить постепенные метаморфозы. Ни в коем случае нельзя было оставлять у человека страх, это в корне убивало смысл такого типа журналов вообще, наоборот, вид первой страницы должен был быть таким, чтобы человек жаждал перевернуть ее, ощущал органическую необходимость, а уже что будет дальше – не играет такой роли. Мне не повезло, так как девушка на обложке вела себя дикообразно вызывающе, но я давно заметил, что неважно, на кого смотрит человек, важно что смотрит на него. Предстояло немало потрудиться, чтобы фоном и надписями преобразить настрой этой вызывающей модели в нужные мне чувства, но все же в любом случае это сделать можно было.
Картина, как и музыка, как и видео – это всегда танец человеческого разума. Это то, чего объяснить я не могу, но что завораживает и влечет меня. И я не могу сопротивляться этому потоку, все это само приходит в мои руки, само ложится на свое место, а я только со стороны стою и наблюдаю, как понемногу ноты красок начинают свой гармонический танец. Это огромный прекрасный хоровод, круговорот, называйте это как хотите, не это важно. Есть просто какой-то момент, когда я смотрю и говорю: «Стоп». И тогда все утихает, а на месте этого танца остается самый живой и самый яркий отпечаток только что происшедшего. И, в сущности, тогда уже не надо рассказывать обо всем этом, человек возьмет картину, посмотрит, и почувствует. А чувства – тот же танец разума, понять который нельзя, но которым можно насладиться.
Когда я делаю такое, время для меня теряет смысл и роль, оно проваливается вместе с началом работы и возвращается с ее завершением. И вот я, усталый, измученный, но довольный, поднимаю голову, смотрю, и вижу, что за окном в небе черным-черно, напротив сияет другая высотка, где-то глубоко внизу утонула в свете тысяч фонарей улица, а напротив меня в кресле сидит Елена, и больше никого в комнате нет.
- Что такое? – спросил я.
- Я смотрела, как ты работаешь, – ответила она. – И знаешь, что я заметила?
- Что?
- Тебе не интересно?
- Нет. Что ты заметила?
- Что я могла сделать вот так, - она сунула руку в сумочку, вытащила оттуда пистолет и направила на меня. – Бах! А ты бы и не заметил.
Признаюсь, в тот момент я испугался так, как не пугался еще никогда за всю свою жизнь.
- Ты уязвим, красавчик, пока ты работаешь, - она улыбалась точно так же нахально, как еще пару часов назад улыбалась та девушка на обложке. – И тебе нужен друг, который будет стоять рядом с пистолетом и охранять тебя. А еще, когда ты отдашь свою работу покупателю, придет твой конкурент, и тогда тоже нужен будет человек, который в нужный момент спустит курок. По-другому нельзя, ведь искусство так ранимо и беззащитно.
Она обогнула мой стул сзади, протянулась через мое плечо, нажала кнопку вызова на телефоне и прошептала мне вплотную на ухо:
- Ты талант, мой мальчик. - А таланты умирают скорее всего.
- Что такое? – спросил телефон.
- Он закончил, - ответила Елена.
- Хорошо.
Елена выключила телефон и зашла со стороны:
- Так нужен тебе пистолет друга или нет?
- Я никогда в жизни не пользовался пистолетом, - ответил я. – В руках никогда не держал.
- Начинается новая эра. Держи, - она протянула мне свой пистолет.
- Оставь его себе.
В том конце комнаты открылась огромная дверь, и Георг неторопливо зашагал сюда.
- Ну-ка, ну-ка, дайте взглянуть, голубки, что за чудо тут произведено на свет?
Дядька долго смотрел на обложку, ничего не говоря и не шевелясь, и я понял, что он почувствовал всю эту поэму столь же явно, как чувствовал ее я. Может быть, причина такой сходности чувств в том, что мы – одна семья?
- Парень, - сказал Георг, - повернувшись ко мне, - я беру тебя к себе. Ты будешь главным человеком во всем моем бизнесе касательно вопросов культуры и массмедиа. Ты принимаешь мое предложение?
Он протянул мне руку. Я особенно отчетливо помню этот момент, этот вечер, эту темноту за окном, это яркое сияние огромной люстры прямо над нами, эту улыбку Елены. Добрую такую улыбку. Помню теплое отцовское выражение лица этого пожилого человека, его протянутую ладонь. Помню и никогда не забуду эту эйфорию от сделанного только что дела, безумную пляску мыслей и надежд в голове. Помню огромные рестораны с сияющими парадными, длинные машины, тысячи долларов, прекрасные знакомства, которые вертелись тогда в моем представлении. И тогда у меня не было ни единой веской причины, почему я должен был поступить иначе. Я подал руку.
Мы еще тогда обнялись с Еленой, все улыбались, нам принесли шампанское, мы пили. Я еще долго рассказывал, как можно манипулировать чувствами людей с пользой для себя. Припоминаю, именно тогда Георг упомянул о его новой задумке, о тридцатимиллионном фильме, а я согласился, когда он предложил мне быть стилистом в этом проекте. И еще я долго тогда рассказывал о моем собственном заменителе двадцать пятого кадра и о теории взаимовлияния гармонии вкуса, запаха, слуха и зрения. Но все это я уже помню очень смутно. Тогда я просто захлебнулся от счастья, погряз в мечтах и утонул в улыбках. На тот момент это были мои самые счастливые минуты.
Потом меня, полупьяного, называя сэром, завели в мою новую собственную квартиру, и там я, утонув в огромных, самых нежных и приятных одеялах в мире, уснул.
Посреди ночи я внезапно проснулся, побежал искать туалет. Сами понимаете, зачем. Усталый, счастливый, не верящий во все это, я остановился перед своим столом и смотрел в зеркало, которое стояло на нем. Я смотрел и не верил. Вот я, новый человек. Я понимал, что я все еще тот, прошлый, но вот в то же время новый. И это было приятно: осознавать, что все вокруг видят в тебе кого-то, кем ты можешь быть, но в сущности не являешься. И я решил все это записать.
Я выдвинул полку для ноутбука, а там кроме него нашел еще и пистолет.
Я сижу и печатаю эти строки, а пистолет лежит рядом. И я знаю, в чем его смысл. Это мой теперь пистолет. И еще теперь я отчетливо чувствую, что все-таки началась новая эра моей жизни, а я - новый человек. |
