Здесь – все так же зябко, как и в прошлом году. Тогда я тоже укутывался в плащ, когда выходил из самолета. Меня встречала она. Приветливо так улыбалась, махала рукой, бежала по полосе, цепляясь за асфальт каблуками. Обняла меня крепко за шею, и рассказывала, как скучает за мной. Я прошел мимо груды чемоданов, сваленной на платформе погрузчика и направился к стеклянному аэровокзалу. Потрясающий эффект. Если приехать сюда летом, или просто в безоблачную погоду, то он будет отливать голубым, будет слепить глаза, даже радоваться заставлять будет. А так ни на что он не похож. Просто стоит себе серая храмина, неприметная такая. Снуют вокруг нее люди, машины ездят. Я открыл двери. Оттуда пахнуло теплым воздухом. Улыбчивая девушка за стойкой неопределенно поздоровалась, ожидая, на каком языке заговорю я, но я молча протянул паспорт. Она отыскала нужную страницу, заполнила какой-то бланк и попросила расписаться в двух местах. Я забрал документы и пошел дальше. Справа, вдоль стеклянной стены стояли огромные ларьки со всевозможными безделушками, едой, журналами, батарейками, дисками. Слева, за перегородкой, иностранцы скупали все, что видели в duty-free.
Под пластиковым куполом располагалась небольшая стоянка для такси. Для удобства клиентов. Я залез в машину, спрятал сумку с ноутбуком в ноги, а на колени поставил рюкзак.
- Проспект Либкхнета 35, пожалуйста.
Водитель что-то побормотал в рацию, завел машину и тронулся с места. Машина аккуратно вывернула со стоянки и понеслась по шоссе. Через пять минут мы въехали в город. Светофоры с выбитыми лампочками, ветки деревьев на тротуарах, сломанные лавки, разбитые стекла в домах. Я узнаю этот город. Ближе к центру картина стала поприличнее: частники выкупили первые этажи большей части домов и настроили там бутиков, косметических центров, магазинов, супермаркетов. Всего, что только можно придумать, одним словом. Мы объехали вокруг парка и проскочили в арку. Он повернул направо. Странно, но все всегда поворачивают здесь направо. Никто не знает, что можно проехать через кластер гаражей. Машина остановилась возле четырехэтажного дома из красного кирпича. Я расплатился и вышел. Начинался дождь. Я подошел к двери. За это время они успели поставить железную. А мне ключ выдать не подумали? Я присел на корточки, прислонился к стене, достал телефон и набрал номер:
- Привет.
- Привет, - ответил незнакомый голос.
- Хм… А Сэм есть?
- Сэм? Нет. Сэма нет. Он уехал. Сказал, что будет через неделю. Он в Коста-Рике.
- Вот как? В Коста-Рику снова ездит? Неужели, вернулся в журнал?
- Да, вернулся. А кто его спрашивает, собственно?..
- Это Кейв.
- Кейв? Вам он просил передать, чтобы вы не звонили ему, пока не найдете Лизу.- сказала она и повесил трубку.
Это что, шутка? Я набрал номер еще раз. Абонент не может принять ваш звонок. Выключил телефон, наверное. Найти Лизу. Неужели Сэм до сих пор винит меня в том, что я выжил? А что я могу сделать теперь? У нас были равные шансы. Такое бывает. Один будет взят, а второй останется. Двое будут работать в поле… Двое будут ехать в автомобиле… Двое будут делать покупки… Двое будут лететь в самолете… Двое будут слушать музыку, делать уроки, сидеть за партой… И останется только один. Второго не будет. Но жизнь продолжится. Не остановится. Не дрогнет. Не будет землетрясения. Небо не заплачет. Только блеснет звездой жестко так, будто лезвием. Только опуститься на голову дождем утренним. Только и будет знать, что жар отдавать днем солнечным. Сострадания не проявит. А я что сделаю? Жаль мне тоже. Как и ему жаль. Я также скучаю, как и он, не меньше. Может, больше даже.
Кто-то подошел к подъезду и вставил длинный ключ в дверь. Она послушно открылась, впустив жильца. Я прошел следом. Поднялся на третий этаж. Провел рукой по деревянной обивке. Здесь был мой дом. Здесь я когда-то жил. И сейчас живу иногда. Хорошо сказано, живу иногда. Так ведь и бывает. Иногда живу, а иногда – как будто существую. Иногда вообще не живу. Как будто умер. А может, для кого-то и умер. А для кого-то тот, кто умер, еще жив. Сегодня я уже не смогу жить. Теперь я помню это имя, Лиза. Лиза… Лиза. Хорошее имя. Приятное. Знакомое. До боли знакомое. И снова в точку. Хорошо сказано, до боли знакомое. Так вспоминать больно. На прошлой неделе, в среду, после боулинга, пришел домой, наткнулся на фотографию, когда перебирал бумаги. Пролежал всю ночь, в потолок глядя. Пытался понять, пытался представить, что же с ней. Что было, что есть сейчас. Где она? Как она там? Кто она там, в конце-концов?.. Думал, что лучше мне домой не возвращаться. Потом подумал, что лучше вернутся. Может, Сэма встречу. Мне с ним всегда легче. Было легче. Когда он еще не избегал меня. Когда еще мог смотреть на меня без ненависти. До ее похорон. Гроб был закрыт. Я на коляске тогда был. Перебинтованный весь. С медсестрой. Провожали ее так. А он даже в больницу ко мне не пришел. Я с того времени не сажусь за руль. Лучше быть Лизой, чем мной. Лучше пассажиром, чем водителем. По статистике пассажиры чаще становятся жертвами с летальным исходом. От нее осталось хоть что-то. А от меня теперь что останется? Вспоминать обо мне даже лучший друг не хочет. Может, он даже убить меня хотел. Может, даже убил тысячу раз в своих мыслях. А я ведь ничего не сделал. Заклинило руль. По обледенелой трассе машину понесло, вывернуло на встречную… А после я не помню ничего. Помню только, как очнулся, когда лежали в кювете. Она смотрела на меня так испугано. Искренне… Потом улыбнулась и закрыла глаза. Обычно трупам закрывают глаза. Заглянешь в них – а они как стекляшки. А она сама закрыла. У нее были зеленые глаза. Мудрые такие. Она говорила всегда коротко, ясно. Не перебивала. Помогала всегда всем. Не хотела вызывать хлопоты. Тихая такая была… Странное слово: была. Она ведь и сейчас есть. Только мы не знаем точного места расположения. Надеемся на лучшее. Верим. А Сэм отказался верить. Сказал, что если не так, как он хочет, то лучше никак. Наверное, сейчас бессонницей мучается. Так бывает с теми, кто не захотел считаться с тем, что выше его. Никто ведь не станет проводить акции протеста против закона гравитации. А что протестовать? Стал на карниз… А он все равно действует, этот закон. Что толку от твоего протеста? Только ушиб. В лучшем случае…
Ключ вошел в скважину. Я повернул его несколько раз, надавил на дверь, потянул на себя. На тумбочке, на полу, на зеркале и вешалке в прихожей лежал слой пыли. Раз в две недели здесь должна была появляться горничная. Наверное, забыла. Или когда дверь на подъезде поставили, она пропала… Я дунул на тумбу. Пыль разлетелась в стороны. Я зажмурил глаза и чихнул. Поставил рюкзак и сумку на пол, поднял тапочки, ударил несколько раз друг об друга и бросил на пол. С пола поднялось облачко пыли. Думаю, придется потрудиться. В зале диван и телевизор были укрыты полиэтиленом. Кран на кухне откашлялся и выпустил струйку ржавой воды. Я включил холодильник, снял пальто и повесил его на пыльный стул. Кофейник в шкафу запылился не так сильно. Я сполоснул его и поставил на огонь. В рюкзаке оставалось несколько пакетиков с растворимым кофе. Выручает часто. Сбросив с дивана пакет, я лег. Впервые за год я почувствовал, что я дома. С люстры свисала пыль. От этого было особенно приятно. Приятно было понимать, что сейчас мне предстоит огромная работа по уборке своего жилища. Своего, не чьего-то там. Странно, но на юге со мной такого не было. Каждый день я просыпался и производил повторную самоидентификацию. Вспоминал, где я. Думаю, что здесь такого не будет. Я заснул. Когда проснулся, вспомнил про кофейник. Он покраснел. Точнее сперва почернел, а потом покраснел. Так вот сталь закаляется. Вода выкипела давно уже. Я выключил газ и открыл форточку. На кухне воняло гарью. Мебель почернела местами, и сильно нагрелась. Вот тебе и дом…
Не поеду больше туда. Останусь жить здесь. Ведь от себя не убежишь. Если я не виновен, то зачем мне убивать себя, а если виноват, то почему бы не принять наказание? Если Сэм откажется меня слушать, я больше не буду навязываться ему. Довольно с меня. Я не могу доказать ему ничего. Если он не захочет мне поверить, то я уже ничего не смогу сделать. Все, что в моей компетенции, я исполню. Вот закончу уборку через пару дней. Найду работу. Позвоню, скажу, что квартиру снимать я больше не буду. Скажу, что мой отпуск затянется надолго. Может, навсегда. Так бывает. Уедешь на неделю, а не вернешься никогда. Нужно думать, когда бежишь. Я не подумал. Мне казалось, что если обстановка измениться, то все станет на свои места. Думал, что Сэму нужно только время, чтобы прийти в себя. Но здесь ведь дело не во времени. С Сэмом нужно поговорить. Не меньше и не больше.
В дверь позвонили. Я посмотрел в глазок. Там стоял небритый седой мужик в халате и тапочках.
- Да? – я открыл дверь.
- Что, Кейв, вернулся?
- А, дядь Вася, это вы?
- Я, я. Рад видеть тебя.
- И надолго ты к нам?
- Навсегда, наверное.
- Эх, молодежь. Навсегда наверное не бывает. Бывает или наверное, или навсегда. Ты уж определись.
- Ну, тогда навсегда!
- Раз навсегда, тогда здравствуй! – он протянул руку.
- А если наверное?
- Ну ты уж не смейся над такими вещами. А то я ведь и поверить могу! – я пожал его руку. Он по-отцовски похлопал меня по плечу. – Ну что, добро пожаловать, сынок! Ты впредь думай, когда едешь. Плохо без тебя здесь. Плохо…
- Что, не понимают?
- Да что меня понимать? Меня послушать не хотят. Не то, чтобы понимать.
- Да? Ну, проходите, что стали? Сейчас чайка-кофейка сделаем. Правда, я тут пожар чуть не устроил…
Мы прошли на кухню и начали разговор. Просидели так до самой ночи. Чая так и не попили. Все собирались, собирались. Да не до этого было. Не виделись ведь почти что год. В пол-двенадцатого дядя Вася попросил прощения и попрощался.
- Спасибо, Кейв, за гостеприимство. Ты хоть и с ненашенской фамилией, но все равно видно, что свой… Свой человечек-то!
- Спасибо, дядя Вася…
Все проблемы отступили куда-то на второй план. Странно. Приятно и странно…
Главное, наверное, решиться. Все равно ведь не смогу начать новую жизнь. А эту до ума довести нужно постараться. Я улыбнулся. Наверное, впервые с тех пор. Надеюсь, вы меня сможете простить. Теперь это от вас только и зависит…
Через неделю я закончил уборку. Квартира сияла. Я помыл, почистил, отдраил, протер все, что только можно было. Перебрал книги на полках. Перечитал дневники. Фотографии. Открытки. Блокноты старые. Нашел пластинки, ставил некоторые, слушал кассеты и диски. И улыбался. Потому что приятно было вспомнить. Эти дни я смотрел только назад. Далеко назад. Не хотелось, почему-то строить какие-то планы и сталкиваться с сегодняшней реальностью. Вчера звонил Сэм. Спросил, чего я хочу от него, и зачем вернулся обратно. Я сказал, что, в конце-концов, это город, в котором я прожил немало лет, и хочу продолжить свое обитание здесь. Попросил его встретиться со мной. Он согласился. Когда-то я часто ходил в это кафе. Работал здесь неподалеку. Сэм должен подойти скоро. Он всегда опаздывал. Так и не исправился. А я всегда любил приходить раньше.
Идет. Опустил руки в карманы, поднял голову высоко, щурится, глядя через прямоугольные очки. Открывает стеклянную дверь боком, толкая от себя. Останавливается возле входа. Девушка, шедшая за ним, едва не врезалась в него. Он осмотрел кафе и, заметив меня, подошел. Я встал и протянул руку. Он внимательно на нее посмотрел, потом перевел взгляд на меня, помедлил немного и пожал мою руку.
- Привет. – улыбнулся я.
- Привет.
Мы сели.
- Сэм…
- Я знаю, что ты хочешь сказать… Знаю… Думаю, не стоит.
Он снял очки, положил их на стол и потер лицо.
- Я понимаю, что ты не виноват… Я давно это понял… Она все никак не может понять…
- Кто – она?.. – я удивился.
- Мил, сестра Лизы...
- Сестра Лизы?..
- Да, сестра. Близняшка. Она знает тебя… Ты видел ее несколько раз, только думал, что это Лиза…
- Да?.. А кто она тебе?.. – как разговор быстро завязался, подумал я…
- Она?.. Она моя жена…
- Вот как?.. – я опустил глаза. – И давно?
- Уже пол-года.
- Понятно…
- Понимаешь, она совсем как Лиза… Во всем… Иногда мне кажется даже что это она.
- В этом и дело…
Лампы превратились в расплывчатые светлые кружки. От стола осталось только темно-бардовое пятно. Я встал и пошел к уборной, по-над стенкой. Умылся. Посмотрелся в зеркало. А в чем дело? Человек женился на любимой девушке. Чего это я разнервничался?.. Другое, конечно, дело, что эта любимая умерла год назад, а та, которую он любит – просто копия. Но личность другая.
Хотя так всегда мы и любим. Человек – объект нашей непонятной любви не существует. Он или давно умер, или вовсе не существовал. Все, чего не хватает у любимого, мы добавляем. Главное, не дожить до того дня, когда все откроется. Когда найдется некролог. Или настоящие документы. Когда станет ясно, что все выдумано. А ведь настоящая любовь только в тот день и начнется. Когда все станет известно. Когда карты откроются. Когда тайное - явным станет. Когда нужно будет признать...
Умывшись, я вернулся за стол.
- Прости. Это у меня бывает. После сотрясения часто случается… Хорошо, все-таки, что ты понял… Очень хорошо… |
