Арест Хосе Рамона Игнасио Переса, победителя литературного сетевого конкурса «Тенета» и его друзей.
- Вытяни руки из карманов! Из карманов говорю вытяни!
- Смотри мне в глаза! В глаза. Че ты лыбишься мне? Смешно, бля?
- Спокойно! Никто не шевелится! Сразу вот этой дубинкой получит.
Мы и не шевелились.
Чем злее становились мусора. Цирк просто! Они были напуганы. Одни, в притоне, среди троих убийц + две девчонки наркоманов. Один опер из отдела по борьбе с наркотиками, и его помощник, молодой пацан.
Они не знали, куда себя деть от страха. Они думали о своей безопасности, и поэтому их пугало каждое наше движение, на которое была резкая реакция с их стороны. И пацан сразу хватался за дубинку.
А у старшего был пистолет в кобуре. Мог бы схватиться и за не него. Они постоянно болтали. Шквал вопросов, на которые мы должны были отвечать, при чем замедление грозило нервной реакцией с их стороны. Да, подумал я, ну и работенка!
Они заставили нас вывернуть карманы. Потом поставили нас лицом к стене. А девчонки, двое, так и остались сидеть на диване, укуренные близняшки. Было часов 11 вечера где-то. До этого мы курнули тоже, и были, в общем-то, веселые. Слушали NINE INCH NAILS, и медленно общались на разные темы.
Они сказали, чтоб мы закатали рукава, и показали им вены. Языки. Глаза, в которые младший свети маленьким фонариком. И я подумал, что у них наверное тоже была своя точка конца пути. Своя Мекка, свой Голливуд, Париж или Нью-Йорк, где бы их любовь к своей профессии могла бы расплескаться, выйти из берегов, и они бы могли спокойно отойти в мир иной. Возможно, думал я, у них тоже были какие-то премии, возможно, они тоже рвались стать лучшими, лауреатами чего-то там. Им с самого детства грезилась бандитская финка. Оружие, пистолеты, заточки, кирпичи, кулаки, зубы, машины, удавки, бензопилы, и черт знает что еще. Они ждали, что все это на них обязательно обрушится. Рано или поздно. Романтики. Представители закона, который им всучили, как палку натренированной собаке в пасть.
Они рыскали по лачуге Рамона, в то время, когда мы стояли отвернутыми от всего происходящего, лицом к стене, с трудом сдерживая смех. Нам было пофиг. Отморозки. Они нас боялись. Может, даже девчонок, которых они попросили подняться с дивана, когда младший начал шарить под ним. Да, в их работе было полно дерьма, а не романтики. И старший направил младшего проверить содержимое мусорного ведра в коридоре.
Младший выругался, но пошел проверять. Так у них принято.
Старший приказывает младшему. И тот делает что угодно.
Возможно, он мог бы просто сказать, чтобы тот у него прямо здесь отсосал, и он бы сделал это. Это заставило меня серьезно задуматься. В общем, пацан матернулся, и собирался сделать минет старшему, такой трек пробежал в моем сознании. Нет, на самом деле, он начал свою гнилую работу: ковыряться в ведре палочкой какой-то палкой. Потом он снова матернулся, и перевернул это ведро прямо на пол. Куча хлама. Там было все использованное. Помимо прочего: скорлупа от яиц, шкурки от картофеля, пустые сигаретные пачки, пустые ампулы от драгс, окурки, презервативы в сперме, шприцы. Шорох в ведре разбавлялся матом и радостным возгласом: бля, да у них тут целый притон! Машины, ампулы, весь набор!
- Ты давай там пошуруй хорошенько, - сказал старший, рассматривая наши документы, у кого они были.
- Слышь, может сам пошуруешь! - не понравилось пацану.
- Ты че, охуел? - сказал старший, - я тебе щас как пошурую! - ухмыльнулся, -«Пошуруй»!..
- Торчилы ебаные! И девок еще на иглу садите… сучье!
На иглу сесть, блат не нужен, сказал я.
Закрой хлебало! - сказал пацан.
- Работаешь? - спросил старший у Рамона.
- Нет.
- Что делаешь?
- В смысле?
- Чем зарабатываешь на житуху?
- Да чем? В газетах работаю, в журнале ОМ, ПТЮЧ…
- Что за журналы?
- Ну, о современной молодежной культуре. О разном. Могу дать, почитаете…
- Ладно. А в свободное время, значит, наркотой.
- Нет. Я стихи пишу, картины…
- Ну ладно… понятно. А ты? - это Михею. - Работаешь?
- Нет. Не могу пока устроиться.
- Что, тоже поэт?
- Да.
- Девчонки… тоже местные.
- Да.
- А ты, Бакуменко Вадим Николаевич? - он смотрел в мой паспорт.
- Работаю или нет? Работаю.
- Не поэт?
- Поэт.
- Да мы что тут, литературный кружок ликвидируем?
- Не знаю, - сказал Рамон.
- Слышь, Саня? - младшему.
- Да слышу, слышу.
Снова мне:
- Это у вас Филатов в вашем районе участковым, да?
- Да.
- Знаком уже?
- Пришлось.
- А как вас сюда занесло? - спросил девчонок. - Учитесь?
- Ага. В художке.
- В художке… Что, вот такое рисуете? - показал на картину. Порнография маслом.
- А это мы ему подарили.
- Понятно. А Романа откуда знаете?
- Так он учился у нас. На дизайне.
- Вам известно, что он употребляет наркотики?
- Да.
Напарнику в коридор: Сань, ты слышишь? Так просто заявляет. (пауза) Я не понимаю, что вас заставляет убивать свой талант? Ну неужели нельзя рисовать и писать стихи без этого? Без наркоты? А, девчонки? Художницы?
- Ну, творчество требует много энергии, переживаний…
- У творческого человека закрыты другие каналы, которые открыты у вас, например, - сказала ее сестра близняшка. - У нас не такая счастливая жизнь…
- Ну ясно. То же самое и я могу про себя сказать. Я тоже между прочим, хотел быть художником.
И я представил его в нашей тусовке, на которую наехали мусора. И там все так же… Те же вопросы, та же комната.
Подошел младший, сказал: да хули ты с ними тут базаришь?
Не материтесь, пожалуйста, сказали девчонки.
Чего? У вас что, нельзя? Или вы не метеритесь?
Он рылся в ящике стола. Достал какую-то папку. Открыл, начал читать.
- А это что?
- Стихи.
- А говоришь, не материтесь.
- Это ж стихи.
- А это что? - достал порножурнал.
- Журнал.
Кладет в карман пальто.
- А это? Что за газета.
- Газета из Нью-Йорка. Там обо мне.
- О тебе?
- Да. Можете почитать дома.
- Бля, богема!
Подошел старший.
- Распишитесь вот тут. Дал нам бумагу, ручку. Мы расписались.
- Одевайтесь, берите свои вещи… Выходите. По очереди. Сначала ты, - Рамону.
Рамон вышел.
- Теперь иди ты.
Пошел Михей.
- Давай. - Это мне.
Я вышел.
Там был младший. На мне щелкнули наручники. Было больно.
Пристегнутые один до другого нас повели через ночь. Девчонкам наручников не надевали. А может, просто не хватило. Фонари не горели. Город экономил электроэнергию. Провели мимо остановки. Тройка людей посмотрели на нас с некоторым испуганным восторгом.
Мы шли мимо Собора. Нового. Недавно отстроили. Он стоял, и высился над нами своем величии. Было как-то не по себе идти мимо него вот так. К тому же, однажды мне стало так хреново, и все в жизни мне остохренело, а на смерть не было мочи.
И как-то я оказался в этом соборе, перед молодым еще, толстяком в рясе, с лицом молочного поросенка, лицом, обладатели которого постоянно принимали и увольняли меня с тяжелых работ.
Этот был в черной рясе, и на пузе у него болтался крест в каменных украшениях. Может, потому что лицо у него было как у тех, кто принимал и увольнял меня с тяжелых работ, может по какой-то иной причине, но, так или иначе, ему пришлось ответить мне:
Путь в монашество, молодой человек, не легкий путь.
Я посмотрел на его крест на пузе.
Ты должен его заслужить, сказал он. Ты должен поверить в себя, и тоько тогда уже бог поверит в тебя. Церковь не может вот так принять тебя… Нам надо к тебе присмотреться… Ты можешь приходить к нам на службы, потом начнешь постепенно помогать, и тогда мы что-то решим.
Я подумал, что пока он будет присматриваться ко мне, я замочу своего папашу или себя.
Даже заживо сгнить в этих стенах я должен выпрашивать.
Молись за себя и за других, молодой человек, и Бог услышит тебя, и подарит тебе Новую Жизнь. Ты просто во грехе…
Проходя мимо Собора, я посмотрел на него. Бесстрастно. Даже с любовью. Словно, глазами Христа на свой народ с креста. Как на предателя.
Мы так и смотрели друг на друга, удаляясь.
Он - слишком большой.
И я - слишком маленький.
2004 г. |
