Ты не мог сказать многое. У тебя был страх перед нежностью. Перед моими каштановыми кудрями, и перед моим шепотом твоего имени. Ты пытался сказать «любимая», но слова застревали комком в горле, я сама его проглатывала, вместе с тонной выплаканных слез, но сквозь слезы говорила «милый мой».
Я прощала тебе царапины, оставленные на неопытном сердце опытными муками, я бы простила тебе даже убийство, если бы только услышала «люблю».
Ты любил возвращаться в сумерках моей памяти, когда я тебя почти уже выковыряла, приходил с розами и виски, говорил, как за мной соскучился, рассказывал сказки на ночь, и воплощал их почти сразу же, срывая новое платье, портя новую прическу, ломая дорогие ногти.
А потом ночью любил на балконе, курить не мои сигареты, и целоваться с шоколадным привкусом, и вспоминать, как молоды мы были. Я смотрела на четвертый палец, и жалела о том, что нет уже прошлого, и вспоминала наше начало, которых было слишком много.
Ты не мог сказать многое. Но ты сделал самое главное. Ты сказал «прощай», и ушел навсегда, одурманивающим запахом выстелив мой покой. |
