Здесь было сыро и темно. Не было возможности что-то рассмотреть, да и было ли то, во что можно было вглядеться? Странно – даже в этом абсолютном мраке очень ясно ощущалась неуютность. Я не мог понять ни то, как я здесь оказался, ни того, почему это произошло. Казалось, мои органы чувств мне были неподвластны и не контролировались мною. Словно я был оторван и выброшен. Выброшен… вот, пожалуй, верное слово. Нет, конечно, я помнил, кто я, как меня зовут, я даже ущипнул себя за кисть, чтобы проверить, а я ли вообще это?. Ущипнул и тут же усмехнулся от своей же мысли о возможном сумасшествии – может, люди так и сходят с ума? Как знать, как знать… как это оказывается просто – разговаривать с самим собой. Ну ещё бы! Вокруг никого и ничего, только темнота и сырость. Ну хоть бы запахло что ли, чем-нибудь, не важно чем.
Так… Пол. Или земля? Я стою на чём-то твердом не совсем твёрдо, да уж, вот и мысль не ясно выражаю... Надо идти вперёд. Опять усмехнулся – в моём нынешнем состоянии вперёд ли, назад ли – не имеет ровным счётом никакого значения. И где это – вперёд? Тьма, будь она не ладна! Вот где крылась истина – мыслю, следовательно, существую… Стоп! А может, я умер? Мои представления о том свете были неверны? Может быть. Где-то вдалеке еле различимый свет. Ага, вот и туннель, но тогда, где же картинки прожитой жизни? Вопросов было слишком много. И как обычно, мало ответов, ну верных, во всяком случае. Сколько бы я ни шёл, свет был всё там же, и всё таким же призрачным и туманным. Мой слух уловил какие-то голосовые вибрации. Мне – туда. Рукой нащупал стену. Неприятным холодом повеяло от неё. И опять сырость. Откуда-то сбоку - кап, кап, кап… Ухом припал к стене – звук явно доносился от туда. Всхлипывания, еле слышимый голос, женский…
- Эй, я тут, - тарабанил я в стену
А в ответ всё те же всхлипывания, и всё... Меня не было слышно. Я ощутил себя сторонним наблюдателем, который не имеет право на действо. Так, надо успокоиться. Дыши, дыши глубже. Благо, воздуха здесь было предостаточно. Прислушался. И тут, за мной некто невидимой рукой словно включил невидимый же видеопроектор, перед глазами появилась картина. Да нет же! это был фильм. Вот и картинки прожитой жизни, подумалось мне. Но нет, я не узнавал те места, которые демонстрировались в сюжете. Летний вечер. Аллея. Вот идёт парочка. Мне не слышно, о чём они говорят, но судя по той нежности, с которой они смотрят друг на друга, они влюблены. Быстрая промотка. Та же пара, аллея, но дождь льёт как из ведра и кругом жёлтые опавшие листья. Осень? Та же нежность в глазах, в жестах, как она смеётся красиво, заливисто. Мне стало грустно. Я вспомнил, что и я когда-то мог слышать дождь, прыгать через лужи и легонечко, бережно прикасаясь к бархатной коже лица любимой, утирать брызги дождя…Пока я был занят родными сердцу воспоминаниями, картина несколько изменилась. Теперь уже та девушка, что беззаботно смеялась, сейчас всхлипывала, лёжа на кровати и отвернувшись к стене, а тем временем парень нёс на руках почему-то другую, счастливую, и в платье невесты…
Всё. Опять тишина и мрак. Что это было? Что я должен был сделать? Кто эти незнакомые мне люди? Зачем мне это было показано? Кем и во имя чего? Куда мне идти? В полном смятении, ничего не разумеющий, я шёл дальше.
И вновь передо мной необъяснимым образом оказалась какая-то виртуальная комната. Странным было то, что между мною и комнатой не было видимой преграды, но я не мог оказаться там, по ту сторону, где и происходило действо. Словно невидимая стена стояла передо мной. На сей раз я увидел больничную палату. На койке лежала женщина средних лет. Она спала или была без сознания. Около неё, на краюшке стула, внимательно следя за дыханием больной, сидел мужчина. И осторожно, и бережно держал в своей руке её руку – немощную, почти прозрачную, на которой можно было без труда разглядеть все кровеносные сеточки. Казалось, он не чувствовал ни времени, ни усталости. Тоска отражалась в его глазах, тоска и смирение. Я словно сам прочувствовал его боль. Казалось – дай ему возможность - и он отдаст свою жизнь во благо той, что умирает. Но вот её пальцы пошевелились и, с только мне известной благодарностью, сжали его пальцы. И столько в этом жесте было силы, упрямства и стойкости. Я и не подозревал, как могут быть выражены и видны со стороны привычные нам жесты… и сколько всего прошло мимо меня в моей прежней жизни! И опять уже известный мне огонёк нежности загорелся между ними. Как они красивы были в этот миг – он, преданный и большой, любимый, и она - хрупкая и слабая, любимая…
Я поёжился – ветер оказался не только виртуальным. Она, по всей вероятности, только что вошла в комнату, и я вижу, как она отчаянно оправдывается, и виновато, и сбивчиво что-то объясняет ему, и теребит, и теребит нервно руками эти отвратительно жёлтые перчатки….А он молчит и смотрит на неё всепонимающими глазами. И нет уже между ними прежней преданности, нежности, любви. Ложь, всё ложь… я кричу – не надо так, не губите, не смейте её уничтожать! но… я не слышим
Но что это? Я обернулся на шорох сзади. И увидел её, ту, что я когда-то любил. Когда-то очень давно. Она шла ко мне навстречу и словно не видела меня. Слёзы на её лице лились рекой…Теперь уже и не помню, что произошло между нами, но мы в какой-то момент стали чужими, она отдалилась от меня. Теперь я увидел себя со стороны, и как будто её глазами. Как же просто всё оказалось! Она не смогла мне простить того, что внезапно открылось её взору – я был с другой. Она не смогла принять моего предательства, а оно, как известно, не может быть маленьким или мгновенным. Всё просто – я предал её, и она ушла. Глупая! Она не отвечала на мои звонки, присланные мною цветы были безжалостно выброшены вон, впрочем, известный сценарий…
Господи! Я понял! Я всё понял! Позволь мне, пожалуйста, всё исправить. Позволь мне донести … тут я осёкся, потому, что вдруг, откуда ни возьмись, появились люди. И так же, кто удивлением, кто неуверенностью, кто криком выражали, пропуская через себя увиденное.
И только теперь я понял, где я. Я находился там, где живёт ушедшая любовь. Она не уходит, и не проходит, она концентрируется, сжимается и живёт своей отдельной жизнью в виде воспоминаний, слёз, обид, упрёков. И как поздно порой доходит это до нас, смертных, обречённых совершать и подвиги во имя любви, и ошибки, во имя её же. Но, может, жизнь тем и прекрасна, что в ней всё - от равнодушия горького до любви всепрощающей, от обиды уничтожающей до радости всеобъемлющей, от разлук горьких до встреч желанных, от случайного "уходи" до искреннего "я так долго тебя искала". С этими раздумьями я и вышел к свету – оказалось, он и не так уж и был далёк –свет жизни… |
