- Да, такова была моя участь с самого детства!
Все читали на моём лице признаки дурных свойств, которых не было;
но их предполагали - и они родились.
Я был скромен - меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен.
Я глубоко чувствовал добро и зло; никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен;
я был угрюм, - другие дети веселы и болтливы;
я чувствовал себя выше их, - меня ставили ниже. Я сделался завистлив.
Я был готов любить весь мир, - меня никто не понял: и я выучился ненавидеть.
Моя бесцветная молодость протекла в борьбе с собой и светом;
лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли.
Я говорил правду - мне не верили: я начал обманывать.
Узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался.
И тогда в груди моей родилось отчаяние - не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета,
но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой.
Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не существовала, она высохла,
испарилась, умерла, я её отрезал и бросил, - тогда как другая шевелилась и жила к услугам каждого,
и этого никто не заметил, потому что никто не знал о существовании погибшей её половины...
(М.Ю. Лермонтов "Герой нашего времени")
_____
Знаете ли вы как это - быть одиноким? Когда тебя никто не понимает, когда нет человека, который мог бы пожалеть тебя и сказать, что всё будет хорошо. Когда ты засыпаешь вечером и не знаешь что лучше:
проснутся завтра снова или заснуть навеки. Когда ты привыкаешь к насмешкам, и они кажутся нормальным положением вещей. Вряд ли вы всё это знаете. А я жил с этим большую часть моей сознательной жизни.
Меня призирали с самого детства, говорили, что я отбросок общества, что таким как я, место в тюрьме.
Но я крал, крал по одной простой причине - потому что хотел есть. Это природное желание всё больше
и больше отдаляло меня от других детей, у которых были родители, дававшие им тот кусок хлеба, который мне приходилось добывать собственным трудом. Сначала я работал на фабрике, носил мешки с удобрениями. Но много ли мешков может перетаскать голодный, тринадцатилетний мальчишка, у которого все мысли сводились
к пирожному, которое лежало посреди витрины в булочной. Я даже тогда знал, что работаю там только благодаря бабушке, которая была знакома с директором. После её смерти мы с сестрёнкой остались одни. Грязные, ободранные и голодные. С работы меня выкинули практически сразу. Директор сказал, что лишние тунеядцы им не к чему, а раньше не выгонял меня только потому, что не хотел огорчать бабушку. Я это и так знал, он только лишний раз напомнил, что мы не люди, а скоты и не имеем права жить и работать рядом с нормальными людьми. Мне пришлось воровать, чтобы прокормить сестрёнку. Однажды мы с ещё несколькими такими же обездоленными забрались в продуктовую лавку. И сделав дело, собрались было убегать, как вдруг я почувствовал на своём плече мощную руку. Она схватила меня за шиворот и подняла над полом. Это был сторож. Ребята сразу разбежались, оставив меня на растерзание. Он несколько часов бил меня, пытаясь выпытать
кто залез со мной, но я не сказал. Не знаю почему. Друзья меня бросили, а я их не сдал. Может потому что знал:
мне снова придется с ними красть и выхода из этого круга не было. Я лежал три дня не вставая. Сестра кормила меня, чем есть. Вскоре припасы стали кончатся. Но вот однажды её не было целый день, а к вечеру она вернулась с хлебом, молоком и деньгами. Я спросил - Откуда это всё? А она молча села на кровать и заплакала. Я всё понял. Она пошла на панель. Ради меня. Сначала я был вне себя от ярости, я кричал, кидался вещами и даже ударил её. Через некоторое время злость стихла, и я осознал всю безвыходность нашего положения.
Мы никому небыли нужны. От нас отвернулись абсолютно все. А действительно, кому нужны две сироты, два тела с умершими душами.
Я крепко её обнял, и мы проплакали всю ночь. Во время таких моментов задумываешься и понимаешь насколько велика власть общества над конкретным человеком. Насколько просто можно утоптать в грязь недавно процветающих людей и ещё проще обездоленных. Мы с ней остались одни, одни против всего мира,
который, кстати, был не против от нас избавится. Нас хотели забрать в приют, мы постоянно находились в бегах. Перебивались чем попало, часто у людей находилась какая не будь мелкая работа, этим и жили.
Но вот однажды случилось несчастье, меня и ещё нескольких человек после небольшой потасовки забрали в милицию. Такое случалось часто, нас держали некоторое время и отпускали. Но в этот раз что-то было не так.
Мы находились в отделении уже два дня. И вот вечером третьего к нам пришёл какой-то человек в военной форме. Окинув нас оценивающим взглядом он пробурчал сержанту, - Годятся! Нас забирают в армию. Это самое худьшое, что только могло сейчас приключится, моя маленькая сестрёнка останется одна. Такие мысли просто не укладывались в голове. Я не мог представить, как она выживет без меня. Нас сразу же погрузили в машину и сквозь тусклые окна я наблюдал, как отдаляются очертания города. И когда их стало вовсе невидно я от безысходности просто опустил голову на колени и промолчал всю дорогу. Мне было страшно больно, но не снаружи, а внутри. Я понял, что какой бы ужасной не была ситуация всегда может быть ещё хуже.
Через два года я вернулся, вернулся совсем другим человеком. Армия меня не сломала, а наоборот - закалила. Я готов был со скрежетом зубов прорываться сквозь жизненные перепетеи. Но, войдя в дом, я заметил, что что-то было не так. Стены опутывала довольно широкая паутина, мебели не было и на полу горой валялся всякий мусор. Создавалось такое впечатление, что здесь очень давно не убирали. Как потом заметил окна были забиты досками. Я начал понимать, что произошло что-то ужасное, но мне не хотелось верить. Я хотел думать, что она нашла работу, переехала в новый дом, возможно, завела семью. Тёплые мечты разливались по всем моим жилам, я даже, по-моему, заулыбался, но холодная реальность остудила кровь. Практически вслед за мной вбежал наш давний приятель Сашка. Он, отдышавшись, внимательно посмотрел на меня, - Ты ещё не знаешь?
- Не знаю чего? ответил совсем тихо я. Сашка молчал, потупив взгляд на пол. - Говори же! Он немного вздрогнул от крика. - Твоя сестра... Маринка... в общем... И он снова замялся. - Что с ней? Уже негромко спросил я. - Её похронили пол года назад. Какие то сволочи... изнасиловали и убили её.
Я готов был разорваться от эмоций. Ещё два года назад я бы убежал в лес на поляну где мы так любили с ней бывать, и плакал бы весь день. Или начал бы громить всё. Но армия слишком меня изменила. Я молча присел на остатки лавки и закрыл лицо руками. Нет, я даже не плакал. Мне было до того больно, что я не мог выдавить не слезинки, хотя у Сашки глаза были уже давно мокрые. Я проклинал тех, кто это сделал и клялся найти их и отомстить. И я отомстил.
-Конец этой истории вы знаете, святой отец, возможно, я поступил с ними слишком жестоко, но мне нечего терять. Всё самое дорогое, что у меня было я уже потерял. Я совершил преступление, и я понесу наказание.
-Это всё, что я хотел сказать, прощайте. Надеюсь, бог меня простит.
Священник, перекрестив его, отошёл в сторону. Через несколько минут молчания начальник тюрьмы дал команду и палач включил рубильник. Десятки тысяч вольт пронизывали его тело, но он даже и не вскрикнул.
В его глазах навсегда застыла печаль, и боль за тех людей подобных ему которые остались в этом мире и продолжают нести свою ношу.
Через две минуты электричество выключили. Доктор подошёл и попробовал его пульс. По его глазам было видно, что всё кончено. Священник вытер платком влажные глаза и ещё раз перекрестился. Возможно, это были слёзы отчаяния за то, что ещё осталось много таких людей. А возможно слёзы радости за освобождение одного из них.
BY BUSHA 19 июня 2003 года 01:15 |
