Глава 1.
Всем известно, что яблочный сок изготавливают из яблок. Каким образом это делается – разбираться не будем. Ясно одно, раз сок яблочный, значит, его делают из яблок. Особенно вкусен яблочный сок, когда он холодный, а на улице стоит летняя жара.
Вот, однажды, когда на улице стояла жара, а дело было летом, я отправился в магазин за яблочным соком. Люди, разморенные таким обилием солнечного света и теплом, явно страдали и маялись. Жизнь замерла. Я брёл по мягкому от жары асфальту и разглядывал пыльные носки своих чёрных ботинок. Солнце стояло в зените, и день обещал быть ещё долгим, поэтому я никуда не торопился и спокойно размышлял о превратностях судьбы и о яблочном соке. О холодном яблочном соке и о своей жажде. Насупленный лоб и взгляд исподлобья были моим гарантом от всяческих просьб, вроде «молодой человек, вы не подскажите, где здесь почта…» или «дай сигарету…». Сигарет никому, я давать не намеревался. И рассуждать о месторасположении почты мне тоже не хотелось. Я шёл, пусть и другие идут, не мешая мне.
В магазине оказалось на редкость мало людей, их вообще не было, не считая, продавщицы. Обычно, местная урла сидела тут в засаде, ожидая мальчиков для битья или старых знакомых, пришедших за очередным пузырём «Трои». Урки облокачивались о прилавок, или садились на корточки у входа и, что-то решали меж собой. Их разговоры обязательно заканчивались либо неуместным смехом, либо восклицаниями вроде «да, падлой буду, если вру». Но сегодня их, почему-то не было на хлебном месте, быть может, их всех разом переехало трактором, а может, просто занялись бальными танцами – благо, на соседней улице открыли то ли кружок, то ли секцию.
Отполированная, наверно, сотней тысяч рук, деревянная входная ручка, была черноватой и грязной. Бетонированный пол коридора, был как во всех магазинах постсоветского пространства – в мелкий, белый, то ли горошек, то ли квадратик, то ли треугольник, словно здесь проходила грунтовая дорога, а потом её залили бетоном и отшлифовали, сэкономив на фундаменте и половом покрытии. Полумрак пахнул запахами разной пищи и дешёвой парфюмерии. Кругом мухи. Так и болячек можно нахватать, купив за честные деньги булку хлеба. Продавщица, до чего же всё-таки невежливы эти соцработники, была словно чёрный раб, забитый до полусмерти. Читала, что-то в мягкой обложке, погружено читала – с упоением, чужая жизнь её манила. А там, скорее всего, пишут о мужике с рельефной мускулатурой и волосатыми руками, который, скача во весь опор на вороном коне перелетает одним махом через ров замка, убивает полсотни негодяев, врывается в спальню и без лишних слов овладевает обмякшим телом томной королевы с «великолепной грудью, на которой контрастировали коралловые соски…».
Клиентов нет – странно. Не хотелось отрывать воображение, вошедшее во вкус, но сок купить было необходимо, иначе мне грозило умереть от жажды. Тихо кашлянув в кулак, я вопросительно и вежливо посмотрел на продавщицу. Она не сразу пришла в себя, в её ушах я ещё слышал отголоски неравного боя у замковых ворот, глаза медленно сфокусировались на мне, и лицо исказила гримаса недоверчивого ужаса. Странный взгляд. И очень странное выражение, я видел такое же, когда спросил, три месяца назад, у коллеги взаймы пару сотен до зарплаты. Помнится, он порылся в карманах, сначала неторопливо, потом чуть лихорадочнее, затем, панически ища деньги, а потом с подобным же ужасом воззрился на меня – тогда он потерял довольно ощутимую сумму. Это был ужас осознания. Из недоверчивого, переходящий в понимание всей реальности случившегося. Ужас с каждой секундой рос в человеке, отражаясь медленным искажением всех лицевых мышц, и в тот момент, когда достигал эпицентра эмоционального взрыва, на лицо и фигуру человека было страшно смотреть. Именно такой ужас был на лице продавщицы из седьмого продуктового, что на углу соседнего дома.
Глава 2.
Продавщица смотрела мне в глаза и серела, бледнела, менялась лицом, пока, наконец, не утвердилась во мнении, что перед ней стою именно я. Я, в белой рубашке с длинным рукавом, серых брюках, и чёрных ботинках с пыльными носками. В нагрудном кармане выпирала пачка «Бонда», левая рука мяла в кармане брюк, билетик, который дала мне пожилая кондукторша в автобусе, билетик из тонкой бумаги пропитался потом от мгновенно вспотевших пальцев. Моё недоумённое лицо. Всё это я увидел в отражении её глаз, вместе со странным ужасом, которого объяснить себе, я не мог. И её необъяснимый страх был заразителен. Чувствую, как по пояснице скатывается капля пота, я из-за всех сил старался держать себя как можно более непринуждённо и не замечать странного состояния продавщицы. В душном воздухе повисла ощутимая напряжённость, молчание затягивалось, я был занят интригующим поведением продавщицы, она, в свою очередь была занята смакованием ужаса и страха, который, достигнув максимума, застыл на её лице страшной, напряжённой маской. Она сидела на стуле в той же позе, но во всем её облике угадывалась готовность вскочить в любую минуту и бежать. И сидела она, лишь потому, что боялась двинуться, боялась спровоцировать события, пока неясные, но в её представлении не предвещающие ничего хорошего. Она боялась даже дышать слишком быстро и в полную грудь, хотя я видел, что ей не хватает воздуха. Тихо жужжа, летали мухи. Липкая лента, заляпанная ими, исходила звоном, пытавшихся вырваться из плена насекомых.
Медленно выдохнув, я, наконец, сумел взять себя в руки. Стало смешно и досадно, захотелось плюнуть и выругаться. Продавщица всё сидела в полугипнотическом состоянии, боясь сделать лишнее движение. Я, вспомнив о кролике и удаве, невольно хмыкнул. Звук разорвал повисшую, было, тишину, и продавщица, наконец, со свистом начала дышать. «Похоже, что теперь она собирается показать себя в истерике», - подумалось мне, - «И вообще, странная какая-то она, наберут же всяких чудиков, людей обслуживать…».
- Дайте мне, пожалуйста, литровый пакет яблочного сока, - вежливо попросил я, суя мятые пятьдесят рублей. Действо повторилось – начавшая отходить от страха продавщица, опять медленно вошла в панический ступор. Это становилось не смешно. Пора заканчивать представление, покупать сок и идти.
- Послушайте, что вы так на меня смотрите, словно я маньяк, который собирается защекотать вас до обморока? – стараясь придать голосу оживлённость, с полуулыбкой спросил я. Ответом мне было молчание, она лишь резко кивнув головой, заглянула в книгу и принялась что-то там вычитывать.
- Точно – дура, или голову припекло на жаре, - родилась во мне закономерная мысль, но вслух я лишь повторил свою просьбу. Она молчала и читала вместе с ужасом на лице. В другой ситуации, я бы, просто махнув рукой, ушёл, но эта продавщица меня вывела из себя, я сам вывел себя, своей тупой первоначальной заторможенностью. Дело стало принципиальным. Либо я дурак, либо эта дура всё же отобьет мне соку.
- Вы меня слышите, я к вам обращаюсь, - я начал злиться, и, протянув руку к, сидящёй в полутора метрах за прилавком, продавщице, попытался хлопнуть её по плечу. Не нужно было этого делать, потому, что она, резко подскочив, начала бежать. Именно «начала», резко рванув с места. Большая и толстая, она бежала, пригнув голову и приподняв плечи, и сжатые кулаки мелькали быстро и хаотично. Толкнув меня плечом, от чего я налетел на стену с планом эвакуации, она, на миг, заслонив собою дверной проём, выбежала в солнечный свет. Я встал и поднял упавшую схему помещения с указанием куда убегать. Продавщица всё сделала правильно – убежала именно через ту дверь, через которую и требовалось.
Глава 3.
Я остался стоять в недоумении от сумбурности последних трёх минут. Магазин был пуст. Я вспотел, и чуть дрожали руки от резкого тигриного прыжка продавщицы. Автоматически закурив, я поднял отлетевшую книгу в мягком переплёте. Передней обложки не оказалось, она была оторвана, а на первой странице крупно было написано: «Записки глухого Мизантропа» и внизу «типография Красного Архипелага», тираж одна штука. Мне это показалось занятным – я впервые встречаю книгу в единственном экземпляре. Кому она печаталась? С обратной стороны на меня глядел автор книги – лысый старик с мрачным лицом и впалыми губами. У него были редкие брови, надбровные дуги были почти неразличимы на фоне лба. Общее впечатление было странным – с одной стороны старик производил впечатление очень умного человека, его глаза были настолько проницательны и глядели так беспристрастно глубоко в душу, что казалось, что фотография реальна, с другой стороны лицо было отталкивающим. Какой-то скрытый порок был в его безвольном подбородке и по-детски пухлых губах. Контраст создавал эту двойственность.
Открыв первую страницу, я наугад прочитал: «…разбив локти об асфальт, он упал…». «Похоже на беллетристику, только почему в единственном экземпляре?» - сам себя спросил я. Бросив сигарету и отряхнув штаны, я вышел под жарящее солнце. Пора было идти домой.
В подъезде стоял гул, ЖЭК менял трубы недавно въехавшим жильцам, в квартиру этажом выше. Опираясь о входной косяк, стоял сосед с разбитой мордой, и курил «приму».
- Здоров, Жень, с работы? – спросил он меня, выдыхая дым.
- Да…, жарко сегодня…, а с тобой чего? – поинтересовался я его физиономией.
- Вчера выпил лишка, и на патруль ППС нарвался, они меня спалили, когда я поссать встал у подъезда, вот теперь думаю – «чего ж я в подъезд не зашёл?».
- Нормально они тебя воспитали - глаз не видно…, - поддержал я соседа, - зубы хоть целы? Дубиной, поди, били?
- Если бы…, а то, как наше урло – ногами топтали, втроём, - сокрушался похмельный сосед.
- Ладно – удачи тебе, выздоравливай, - отвязался я, входя в квартиру.
«Били вас таких, и бить будут, пока жить, по-человечески не научитесь. Ты бы ещё насрал у парадного входа местной администрации, вот бы потеха была, зассанец» - думалось вместе с глотками воды из двухлитровой банки. «…Сегодня вы ссыте, завтра, глядишь - насрёте, самым подлым образом, а послезавтра вас попросят – вы и Родину с потрохами продадите за магарыч с палёной водярой…» - пришла аналогия с одним из совдеповских фильмов, где кто-то кого-то наставлял на путь истинный, грозя конкретным, рабоче-крестьянским кулаком. Стало весело, представилось как сосед Прон, сидит и срёт у входа в администрацию, а оттуда выбегает красный мэр и начинает махать рабоче-крестьянским кулаком в золоте и сетовать на моральное разложение общества, в котором человек способен опуститься до оправления естественных нужд прямо под пластиковыми окнами слуг народа.
Булькнул и захлебнулся от внезапного смеха. Диафрагму рвало на части от прущего из груди смеха – всё-таки выбила из колеи меня эта дура-продавщица. Надо будет узнать сегодня, кто такая и чего это она так себя вела.
ПРОДОЛЖЕНИЕ БУДЕТ... |