Он позвонил и Ника враз стала естественно холодной, не привирая, не высасывая несуществующее дружелюбие и расположение. Он тут же уловил, заметил перемену и начал беспокоиться, спрашивать что с ней, что случилось, почему она чудит, почему отстранена. Все это отдавалось раздражением и она, решив прогулять первую пару ради такого дела, встретилась с ним в кафе, села напротив и завела разговор.
- Понимаешь, вот ты говоришь, что я изменилась…
- Да, последние 2 недели я бы сказал ты стала другая…
- В чем это выражается ?
- Я думаю, ты решила, что тебе никто не нужен. Ерунда какая то, я не верю, что тебе не нужна ласка, участие, нежность. Решив, что тебе не нужен мужик, ты и на меня спровоцировала это состояние. Ты просто выстроила защиту.
- Все не так, это совершенно не относится к тебе. И потом, никакую защиту я точно не выстраивала, я осознанно меняюсь, а не подавляю в себе обиду, как ты думаешь. Я действительно думаю, что никто истинно не нужен никому.
- Как это, как это! Вот ты мне нужна..
- Что значит нужна?
- Ты для меня внутренне значима…если я буду с другими девками, то это противоречит моей внутренней этике. Я думаю, что это испортит мне карму, то что я обманываю их.
И у меня есть потребности в женском тепле, а поскольку я фиксирован только на тебе, то это тепло я могу получить только от тебя.
- Так вот, а я то при чем, мне вовсе не нравится, что я тебе нужна и что ты на мне фиксирован, я не хочу, чтобы ты из за меня не делал чего- то, не ехал куда- то и тд. Я не хочу быть виноватой в чем то, оттого что ты привязан ко мне.
Он сидел напротив серьезный и собранный. Вдруг вскочил, опустился на колени, страдальчески сморщил лицо и шуточно запричитал:
- Прости меня, я больше не буду, прости такого плохого.
- Перестань, чего ты…сядь…так вот. Ты когда - нибудь думал, что ты для меня? Что я про тебя думаю, почему я с тобой встречаюсь?
- Нет…ну думаю общие интересы..
- Так вот, если бы не ты, если бы не твои настойчивые звонки, разговоры, бегания и тд. Я бы никогда с тобой не общалась по собственной воле. Сейчас наша дружбы держится только на тебе, если б не твои чувства, то мы точно бы не общались.
- Почему?
- Потому что ты для меня как любой другой человек, не значим внутренне. И соответственно все твои обижания по поводу моего невнимательного поведения или холодного или отчужденного и все такое, это вполне понятно, ведь ты не значим для меня.
- Ну понятно, просто ведь то, что для нас значимо дается свыше, как обучение, как путь, так что ты далась мне и я не могу что –то изменить…ты моя сущностная реальность…
- Хорошо, тогда я скажу еще, что мне не нравится. Мне не нравится, когда ты мне приказываешь что то делать, когда ты звонишь и зовешь к себе в гости. А когда я долго не иду, обзываешься лентяйкой. Нет, мне не лень, я просто не хочу. Не хочу идти к тебе, встречаться с тобой. И меня напрягает, что ты звонишь и говоришь «приезжай туда то во столько то», даже не спросив хочу я или нет. Почему так?
- Ну, я думал ты не против, когда я так делаю…
- Вообще то я против. И против того, что если ты соскучился, то сразу должен меня увидеть. Я то при чем, это же ты соскучился, а мне вовсе не обязательно видеть тебя…И не лапай мои сиськи, не обнимай меня. Ты не значим, а значит мне не нужны твои прикосновения.
- Ну так, сиськи то давно у нас пошло лапать, я думал это нормально.
- Вот, я сейчас говорю, что мне это не нравится.
Ника поймала ощущение свободы слова и уже не могла остановиться. Логичен был вопрос, почему она не сказала это ему раньше, раз ей так было неприятно, бедный парень…
Она вывалила все ему и сразу же, моментально изменилось восприятие их отношений. От искренности разлилась свобода. Боявшись говорить ему правду, замыкаясь в этом видении мира, она не могла и допустить какая легкость и благодарность себе наступает, когда через страх позволяешь честно раскрыть свои мысли полностью, не оставляя ничего недоговоренного. Теперь она расслабилась, выдохнула…теперь все было легко…так как надо, без всяких придуманных построек. А целую кучу лет она не могла, не хотела смочь этого сделать и тянула за собой тягостное ощущение обязанности, противности и ограниченности, думая об обезьяне. Теперь ей было думать о нем по другому: она объяснилась и будто сняла с себя ответственность за поддержание отношений. Теперь ей было все равно существует он или нет, позвонит он или нет, надо ей ему звонить или нет…все упростилось…можно было вообще выкинуть из головы его. Хорошо хоть он понимает про то, что эти страдания о ней – часть его пути.
Но он не отставал, он продолжал изливать свои мысли. Торопился, сбивался, заикался, но говорил о том, что она все поменяла, что он не может никак понять почему, что послужило толчком, тут же объясняя это своей старой теорией про ее трудные времена, он вел отчаянный диалог с самим собой, спеша сказать все, что накопилось, спеша передать ей свою боль. Ника отводила трубку от уха, прижимая его резкий, взволнованный голос к щеке. Она никогда не могла по долгу слушать его размышлений, это неинтересно, это совсем не созвучно ее собственному видению мира, ситуаций. И поэтому она привыкла отводить трубку с голосом, а потом, слыша паузу, заинтересованно угукать. Может об этом ему тоже сказать? Он остро воспринимал ее малейшее безразличие и сразу следовал вопрос:
- Тебе сейчас не очень хочется со мной говорить, да?
А ей приходилось встрепенувшись мямлить что-то ободряющее. Иначе, скомкав разговор, он бы бросил трубку. И вот опять он звонит.
- Да.
- Привет, это я тебя беспокою.
- У- гу.
- Тебе сейчас не очень хочется со мной говорить, да?
- Да мне все равно, ты звонишь, скажи чего надо и обсудим. Ну?
Они перекинулись про дела, и он, недоговорив, сбиваясь на торопливость, начал перечислять:
- Ты стала строгой, ты больше не смеешься, ты со мной ничем не делишься, ничего не рассказываешь, нет, я не прошу, просто общайся со мной, почему нет? Почему нельзя просто рассказать как дела?
- Я же говорила, я пересмотрела свои действия, я поняла, что я делаю против своей воли и просто перестала это делать.
- Да, но он этого потерялось доверие в наших отношениях.
- Если все время бояться потерять, то никогда не изменишься…мне стало хорошо, даже если теперь что-то потеряно
- Что ты за книжку прочитала? Нет, ты явно что – то прочитала, что изменило тебя..
- Да ничего я не читала, при чем тут книги, я все время читаю и потом книги не меняют, меняешься ты сам.
- Ну да, но все таки я не могу поверить и понять, как ты так резко все поменяла? Я хочу проводить тебя, когда ты выходишь..?
- Слушай, не надо, я не хочу, чтобы ты теперь провожал…
Он говорил еще долго и она очень понимала его, чувствовала, каково ему, но решив быть собой теперяшней до конца и не идти на компромисс, не налаживать прежнее болотистую дружбу, она безжалостно твердила раз за разом про свои интересы, про свою выгоду, про свою эгоистичную позицию. Она знала, что таких разговоров с ним будет еще не один и не два. Ну да ладно, главное она будет честна перед собой и заодно перед ним.
Обезьяна начал доставать, хотя она ни разу не позволила себе нагрубить ему, но бесполезные мягкие объяснения отдавали отчаянием, потому что не приносили результата. Он звонил, он спрашивал про жизнь, перечисляя все ее дела, о которых он был в курсе, она односложно строила ответы. Он срывался и начиналась старая песня, все заново. О том, что 2 месяца назад он и подумать не мог, что так будет, неужели он сделал что – то не так: слишком наседал на нее? расспрашивал? ревновал? ограничивал? упрекал? навязывался?...но ведь он ни делал ни первого, ни второго, ни третьего.. что же случилось с ней, что произошло? Ведь все было нормально, они разговаривали, она звонила сама, она даже говорила, что как хорошо, что он есть…
- Что?? Я никогда не говорила такого!
- Говорила, ты лежала у меня и говорила, что тебе б было плохо, если б меня не было.
- Ну может, но это совсем не в том смысле. Я имела в виду, что если б не ты, то не у кого мне было бы проводить время, когда мне нигде больше не хочется его проводить. Вот и все.
- Ну когда ты свободна, на этой неделе?
- Я не свободна, я вообще не хочу встречаться, я же сказала.
- То есть на этой неделе ты не хочешь встречаться?
- Не хочу вообще
- То есть я тебе настолько неприятен, я тебя настолько достал?
- Нет, при чем здесь ты не ты, мне не нужно с тобой общаться, мне не нужен ты, я же сто раз говорила, я не знаю как по – другому, чтобы ты понял. Ты меня не достал, не неприятен, просто мне это не надо.
- Ну ладно, давай в кафе сходим….
- Слушай, зачем? Мы опять или отношения будем выяснять или ты меня про жизнь расспрашивать, а я плохо отвечать.
- Нет, нет, я никогда старался не напрягать тебя…
- Да при чем тут. Зачем это тебе, если ты знаешь, что я об этом думаю, если мне это неинтересно….?
- Я тебе не интересен? Совсем совсем?? Ты говорила, что я не нравлюсь тебе внешне, это из –за этого?
- Да совсем, нет не совсем. Послушай, почему ты не можешь понять. Я говорю тебе суть, думай от нее, а не о внешности. Ладно, еще раз, сначала.
Мы познакомились, ты начал приставать ко мне очень настойчиво, настырно, не давал прохода. И я подумала что то вроде этого: раз я не могу избавиться от него, потому что не могу обидеть его, то придется бывать с ним. Хорошо. Потом, грубо говоря, я обозначила для себя выгоду от общения с тобой. Должен же быть еще какой то стимул, кроме нежелания тебя обижать, делать больно. Выгода такая: ты мне подружка, я с тобой говорю, что хочу, ты советуешь, ты мне говоришь, мы ходим, мы смотрим фильмы, массаж, фотканья в конце концов. Вот это моя выгода. И так все время.
- Погоди погоди, я думал тебе интересно со мной говорить. Было много моментов, когда мы упивались беседами. И ты сама часто звонила мне, приходила ко мне тоже сама.
- Было. И это было интересно, да. Я привыкла к этой выгоде, я пользовалась ей, тобой. Поэтому приходила и звонила. Но недавно меня стала напрягать эта жертва, ведь изначально это была жертва, а выгода это уже то, что легло поверх, наносное. Я с самого начала сделала неправильный шаг, я от слабости не могла не быть с тобой. И я решила убрать этот шаг, сейчас. Я сделала это и, соответственно, все наносное ушло автоматически. Понятно теперь??
- Ну да, да. Это все понятно, что я никогда не был тебе нужен, но все что у нас было эти годы, итак было минимумом, хуже, я думал, быть не могло.
- Что ты от меня хочешь?
- Не будь такой жестокой.
- Я не жестокая, что значит не быть жестокой: встречаться раз в неделю, говорить по телефону? ?
- Да, хотя бы.
- Но что это даст? Это же будет иллюзия того, что я хорошо к тебе отношусь. Ты же знаешь как на самом деле. И потом, что ты опять за роль мне навязываешь?
- Все ладно, пока… Неужели ты не видишь, что я стараюсь избавиться от этой иллюзии…!
- Я не вижу, иначе бы ты не говорил мне всего этого.
- Это долгий путь, понимаешь, я тоже не могу враз взять и оборвать все.
- А как ты можешь?
- Пока ты значима для меня, я не могу.
- И что, пока я значима, мне придется ходить с тобой в кафе, ты так хочешь?
- Ты строишь из себя королеву, больно слишком возвысилась.
- Не строю, ты меня заставляешь это делать своим упорством.
- Все ладно, пока.
- Пока.
Фух, ужас.
Эта их следующая стадия, он затягивает ее или она, конечно она, опять не может оборвать, пытаясь мягко и безболезненно для него отвязаться. Сегодня он звонил опять и говорил, что ему очень себя жалко. Что ему очень становится себя жалко, когда она так себя ведет. Но ведь жалость к себе это плохо, говорил он, опять обещая ей, что старается измениться.
Ей надоело постоянно слушать его мечты. Его мечты о духовном просветлении когда то в будущем, о приходе к нему Учителя, об аскетизме. Мечты, к которым он не очень то старался идти в настоящем. Ника тоже не шла к своим мечтам, но по крайней мере она о них не говорила. Или идешь или нет, нет смысла просто говорить. Он ненавидел зависимость людей от вещей, но при этом сам был помешан на своей аудио видео технике. Забивая всю комнату колонками и усилителями, а полки дисками с фильмами и музыкой, обзаводясь каждую неделю новым причиндалом для домашнего кинотеатра, тратя на это кучу денег, он будто вытеснял из своего сознания эту собственную зависимость. Он неустанно следил за новинками и постоянно жаждал совершенства и обновления качества своего звука и изображения. Потому что он потерян. Он не может прийти в свою пустую комнату и прожить там остаток вечера. Комната должна быть наполнена тем, что позаботится о занятом интересностями течении его времени.
Он снова звонил. Говорил, что тот человек, которого любят, находится под покровительством любящей душы того, кто любит. Значит у нее его любящая душа, а он не может предать, пойти наперекор этой душе.
- Ты меня любишь?
- Да
- Что значит любишь?
- Ну ты близка к моему идеалу.
- Я не твой идеал
- Ты почти идеал, очень часто ты олицетворяешь его.
- Но не всегда же
- Не всегда
- И тогда ты меня начинаешь оправдывать
- Да я очень часто тебя оправдываю, - после маленькой паузы с жаром подтвердил он
- Вот видишь, ты просто решил, что я твой идеал, и поддерживаешь это суждение, когда же я явно противоречу идеалу, начинаешь меня оправдывать. Вот например что тебе не нравится во мне?
- То что ты вялая иногда ленивая, я люблю когда ты деловая, активная.
- А вот смотри, я и есть ленивая, я всегда ленивая. Активность не моя черта.
Она действительно чувствовала, общаясь с ним все их время, когда ему что то не нравилось в ней. Тогда он испытывал настоящую внутреннюю борьбу. Пытался подавить отвращение к ее некому недостатку, чувствующееся именно как отвращение в результате контраста с высокими чертами идеала, закрыть глаза, пропустить мимо сознания настырную очевидность или высказать ей, жажда услышать вескую причину недостатка, в которую можно тут же поверить и забыть. В такие моменты она чувствовала себя не в своей тарелке, по сути будучи естественной собой рядом с ним, внезапно эта естественность выходила ей боком. С ним начинала твориться борьба, сильная борьба, как приступ тошноты. Это было странно наблюдать, ведь причиной тошноты была она, точнее одно из ее проявлений, расцененное им как слабость, инертность. А у идеала не может быть слабостей. Не мог справиться сам, не мог осознать, допустить анализ этого в свое сознание. И став причиной его приступов несколько раз, смогла справиться за него она. Просто став хорошей, скрыв от него свои слабости. Принуждая себя быть веселой и игривой, когда хотелось лениво сползти по дивану и молчать. Она не решилась быть собой и позволить вызывать в нем этот конфликт, потому что ей самой было нелепо неприятно и тяжело становиться объектом его невротических недоумений.
Он молчал. Она нащупала новый путь: открыть ему наконец глаза на ее неидеальную природу. Он всегда чересчур восхищался непохожестью ее ценностей на ценности других девок. Приводил ее им в пример, рассказывая, что есть у него одна знакомая, которая бы не канючила при походе в горы, а с упорством и улыбками выдержала бы долгий подъем. Он был абсолютно уверен в этом и она не стала разочаровывать. Она то знает, что ныла бы, еще как бы ныла, если бы не шибко хотела выпендриться перед спутником своей якобы выдержкой. Ника виновата сама, слишком хорошей себя представила с самого начала, знала, что он ценит и ищет в человеке и была такой. По неопытности, по дурацкому желанию всем нравиться, всем очень очень нравиться.
Вот это и надо поменять. И тогда его любящая душа покинет ее. |
