Близится ночь, стемнело; одно за другим вспыхивают окна в доме напротив; я сижу на широком подоконнике в темноте, не спеша пью светлый от молока чай и наблюдаю быт других: вот кто-то вошёл на кухню, постоял в раздумье пару секунд, поставил на плиту блестящий чайник и полез в холодильник. Девушка этажом ниже ходит по комнате и что-то собирает: отсюда кажется, что она устала. Где-то в самой сердцевине дома зажёгся свет и тут же погас: приглядевшись, я увидела силуэт у окна.
В комнате совсем тихо – даже больно; с улицы доносится бледный шелест листвы и редкий собачий лай; шуршат шинами проезжающие мимо машины. Я допиваю чай и ставлю пустую чашку на блюдце; скоро полночь.
Телефон упрямо молчит: ловлю себя на том, что вся превратилась в слух и жду звонка; понимаю – напрасно, но ничего поделать не могу, просто сижу и жду.
На балкон вышли соседи, вполголоса заговорили о политике: стало скучно, и я сползаю с подоконника. Ветер прощается со мной, завывая и гоняя по тротуару опавшую листву. Он словно пытается утешить: «Не хандри»; но я лишь качаю головой в ответ – вот так мы расстаёмся.
Глаза уже привыкли к темноте, и я бесцельно брожу по квартире: свет здесь ни к чему. Надеясь, что ночной полумрак убаюкает мои мысли, укладываюсь в холодную постель и лежу без сна. Обняв подушку, думаю о тех временах, когда мне не приходилось ждать звонка: всё было просто, понятно, светло. Ты никогда не подводил меня, хотя часто мне казалось иное; и тогда я злилась и протестовала. Ты старше меня – не спорю, мудрее – да. Но любишь ли?
Порой этот вопрос становится слишком колким и острым: так больно от него. Почему не звонишь сегодня?
Долго ворочаюсь без сна: включаю и выключаю радио, лезу в холодильник за яблоком, но тут же кладу его обратно – не хочется; наконец не выдерживаю, в очередной раз вскакиваю и быстро одеваюсь – пока не передумала. Торопливо натягиваю потёртые джинсы подруги, красную футболку, свитер: чистая одежда, словно вторая кожа, липнет к телу. И вот уже сбегаю по лестнице вниз, вниз, вниз…
На улице зябко: плотнее кутаюсь в широкий шерстяной воротник, засовываю руки в карманы. Прохожих уже нет – приличные люди сейчас спят; а я спешу в киоск за сигаретами. Ветер свистит в ушах, закидывает осенней листвой, толкает в спину. «Потише», - ворчу на него и вместе с тропинкой поворачиваю за ещё один жилой дом: миную больницу и останавливаюсь у киоска.
«Почему бы всё-таки не бросить курить?» - стою и размышляю я.
В ста шагах от меня свет фонарей заливает шоссе, на небе мигают приветливые звёзды, круглая луна, похожая на головку сыра, улыбается глупо и безмятежно; а я вместе с киоском погружена в ночной мрак.
«Мне тоскливо, - пытаюсь оправдаться перед самой собой. – Ему нет до меня дела – а значит, и мне моя жизнь не нужна». Это, конечно, правда, но вся загвостка в том, что я не уверена. Он никогда не подводил меня. Он – старше, мудрее; я вздыхаю: может быть, даже любит меня.
Постояв пару минут на ветру, возвращаюсь домой без сигарет: ну почему же молчит телефон?
Медленно стягиваю свитер и усаживаюсь на кровать; в комнате так же тихо и темно.
«Потому что Я всегда с тобой, - отвечаешь Ты наконец. – И не стану звонить: лишь позови, и Я приду».
Обнимаю колени и шепчу, чувствуя комок в горле: «Прости, но пока это невозможно. Ну пожалуйста, Бог, позвони мне». |
