Невнятные белые с вкраплениями рыжего разводы расползлись по поверхности вокруг рельс. Будто волны концентрированного соляного раствора промчались сквозь туннели и моментально испарились. Недалеко от контактного провода валяется голубой журнал. Рекламный проспект, наверное, из тех, что стопками валяются в каждом супермаркете. Душный, никогда не стихающий здесь ветер играется надорванными листами. Но прибывший поезд заслоняет обзор и я перевожу взгляд на пса. Какая-то заботливая девушка трет его нос. Вспоминается название слышанной давным-давно песни: «Почеши меня за ухом, детка». Там была гениальная строчка: мы лежим на холодном столе, и у нас появляются дети… Может, она студентка? Хотя нет, весьма сомнительно: на дворе конец марта, то есть праздновать зимнюю сессию только закончили, а до летней еще далеко. Желтый и блестящий, собачий нос разительно отличается от остальной скульптуры, покрытой грязным налетом. Одним прыжком заскакиваю в вагон. Он оказывается практически пустым, что ничуть не странно для подобного времени суток. Позднее утро отчего-то не почитается в современном обществе. Все те, кто называет себя жаворонками, уже давно в бегах, а те, кто грешит заявлениями типа: «Утро? Фи. Я – сова. Я не знаю, что это такое!» - еще сладко посапывают. А мне глубоко симпатично именно позднее утро. Возможно, именно в силу отсутствия народонаселения на улицах родного города. Свежевысохший после долгой зимы асфальт, снега нигде уже нет, солнце светит, но практически не греет, и такая неописуемая свежесть разлита в воздухе, что вот-вот вскружится и улетит голова. А пока в наушниках играют SKA-P и настроение исключительно весеннее и оптимистичное. Все будет хорошо. Всегда. Так или иначе.
Но внизу, в подземельях московского метрополитена имени В.И. Ленина не бывает весны. Смена времен года влияет здесь лишь на температуру вентиляторов, гоняющих из года в год один и тот же спертый воздух. Выхожу на Бауманской. По идее мне надо съездить в библиотеку, отдать и взять умные книжки, но это может и подождать. В остальном день абсолютно свободен. Поэтому я никуда не тороплюсь. Минут пять топчусь в очереди на эскалатор. Сколько я себя помню, на Бауманской всегда сломан средний эскалатор. И люди стоят толпой, чтобы втечь тонкой струйкой на бегущую вверх дорожку. Люди в толпе меня всегда очень радовали: они очень смешно переступают с ноги на ногу, как толстые антарктические пингвины, и я не исключение, что самое обидное. Добираюсь-таки до земной поверхности. Иду в противоположной от нужной мне сторону. Чуть не натыкаюсь на двух ментов, весело беседующих около предмета, прикрытого брезентом. Труп, наверное. Все равнодушно проходят мимо, даже не обернувшись. Удивительна человеческая природа: если бы труп не был накрыт, то вокрк него собралась бы глазеющая толпа, а так его никто не воспринимает.
В подобных размышлениях натыкаюсь на обшарпанный книжный магазин в подвальчике. Закидываю рюкзак в камеру хранения, захожу внутрь. Две маленькие комнаты, все стены уставлены книжными полками. Какие-то невообразимо низкие цены. Остатки тиража, или что-то в этом роде, объясняет охранник. Покупаю книжку за пять рублей, просто так, для интереса, вдруг что-то дельное подсунут. Для интереса. Безграмотные купчихи в поэмах Островского называют людей вроде меня «атнтресантами». Все делаем лишь оттого, что нам это интересно, увлекательно. Перестанет нас интересовать что-либо – моментально бросаем. Никакой лобовой упёртости, никаких нерушимых и вечных принципов бытия. Все слишком легко, как можно проще и занятнее. Возможно, это крайне асоциальный тип, а может весь мир лишь на нас и держится. Какая разница?
У баумаских дверей толпится народ, непросыхающие будущие физики. Ну и пусть. Прохожу мимо. Сворачиваю в неизвестный переулок: там стоит интересный дом конца 19 века. Пойду взгляну.
Продолжение уже есть… |
