Войт упал на кровать. На огромную низкую кровать, похожую на плато. Вытянул ноги и раскинул руки врозь. Мы в комнате № 1 – это спальня.
- Я как морская звезда! – изрек он, глядя в потолок. Его футболка прилипла к телу, он тяжело дышит. Я стою в проходе. Хорошо, что приехала. Иначе просто осталась бы дома одна, наелась винограда и уснула.
Окно на пятом этаже. Пятый этаж – это не страшно и не опасно. Поэтому Войт всегда держит окна открытыми, он не боится кражи. К тому же, он любит распахнутые окна. Никто не полезет на седьмой этаж лишь для того, чтобы обнаружить в квартире старый холодильник и груду прошлогодних глянцевых журналов. Старый посудный шкаф покрыт пылью и паутиной. Внутри застывшие и потемневшие от времени капли воска. Я не вижу своего отражения в этой слюде. Я не вижу, потому что в коридоре полумрак.
Штора аккуратно продета за трубой. Ветер беспрепятственно проникает в комнату № 1. Он приносит запах летнего вечера. Горячей пыли и духоты, выхлопов от дороги и мусора с ближайшей стройки. Войт лежит, раскинувшись на кровати, словно морская звезда. Я пытаюсь увидеть себя в мутном стекле серванта. Ветер рвется в дом, солнце садится за горизонт. Мы молчим. Мне лень даже думать. Жара измотала обоих.
Я снимаю сандалии и иду на кухню. На грязном линолеуме остаются отпечатки ступней. Пять, шесть, семь…шагов и я на кухне. Слышу, как в комнате № 1 Войт чиркает спичкой. Он зажигает благовония. Сейчас к этой жаре примешается еще и аромат сандала и ванили. Настоящее удушье, но… Он обожает эту смесь. Этим запахом пропитано все – даже старое кресло с клетчатым шотландским пледом. Плед красного цвета, как белки глаз, когда сутки или больше просидишь за компом.
Он много чего любит странного. Мимо проезжает карета скорой помощи, сирена врезается в тишину вечера. Кто-то умирает. Я высовываюсь в окно, провожаю взглядом машину.
Иду на кухню и по привычке ставлю чайник. На улице +36 градусов по Цельсию. Мы не будем пить горячий чай в такую погоду. Но я много чего делаю по привычке. Например, сажусь на серединку кухонного уголка и закуриваю. Как сейчас. Зарево в окне становится насыщеннее, оно разгорается и дышит. Тихо.
Мне нравится остывать в темноте после изнурительных прогулок по жаре. Плечи липкие и смуглые. Теплые, и солоноватые на вкус. Я слышу, как Войт шаркает тапочками в сторону кухни. Он щупает рукой выключатель. Щелк! Я жмурюсь от света. Он улыбается и садится рядом на соседний стул. Очень мило!
- Ну что? – Говорит он мне и улыбается чему-то своему. – Дай мне сигаретку?)))
* * *
Она протягивает мне пачку. Я достаю оттуда одну, тянусь за зажигалкой. Ей скучно, она смотрит в окно и иногда переводит взгляд на лампу. На желтый приплюснутый плафон. На апельсин, который раздавлен башмаком.
Я стягиваю влажную остывшую футболку и иду в ванную. Она встречает меня ослепительной белизной кафельной плитки, как в операционной. Футболка улетает в корзину для белья, ту да же носки. Я смотрю на свое отражение в зеркале. Красные обгоревшие щеки и слипшиеся пряди волос, свисающие на глаза. Я устал. У меня зеркально остекленевший взгляд. Но я себе сегодня нравлюсь!!!)))
- Ты полезешь в ванну??? – Я открываю кран с водой и закупориваю дырку пробкой. Дверь открыта, и с кухни я слышу ее «да». Ну вот и отлично. Затем характерный щелчок – закипел чайник. Отлично!)))
Наливаю в воду детского шампуня. Извините, но пены нет. Сам не знаю почему. Теперь мне нужно в коридор, там спрятан холодильник. Спрятан в обычной «коридорной» темноте и тесноте. Залезаю туда и достаю лимон. Вернее, половину его на белом блюдце с темно-зеленой каемочкой. Теперь рейс обратно на кухню. Попробую его порезать. Тупым ножом. Рискну.
Лимон немного подсох и скукожился. Мои попытки нарезать его со стороны выглядят, как лицедейство.
Она курит и сквозь дымовую вуаль смеется. Улыбается. Хохочет. Я нарезаю его все же на дольки. В чашку по кружочку лимона и два куска рафинада. Чайник начинает остывать с той минуты, как только закипит.
* * *
По телеку двое омоновцев скрутили какого-то паренька. Он пытался вырваться, извивался и вопил. Тут же получал по почкам и по спине дубинками.
- Подонки! Сволочи! Я требую свободы! Дайте мне свободы! Я делаю что хочу! – Равнодушный монотонный голос за кадром пояснял подробности происшедшего. Некто N. ворвался в здание посольства B. и раскрасил из баллончика черной краской зеркальную прихожую, и стоящие в напольных кадках огромные монстеры. Задержанный никак не мотивировал свой поступок.
Войт щелкнул красной кнопочкой на пульте. Экран вспыхнул и стал серым и пыльным.
- Детям вредно такое смотреть. Я пошел мыться. Приходи.
- Ты действительно считаешь меня ребенком?????????????
Но он уже шаркает по коридору по направлению к ванной комнате. На ходу докуривает сигарету и напевает себе что-то под нос. Хлопнула дверь.
Я слезла с дивана и понесла пепельницу на кухню дабы высыпать содержимое в мусорное ведро. Дым от палочек щекотал в носу, захотелось чихнуть. На кухне по-прежнему горел свет. На столе две кружки с остывающим чаем. С лимоном и сахаром. На столе две пачки сигарет и три зажигалки. На столе пепел и еще одна пепельница, переполненная до краев окурками.
Стол в пятнах и разводах, в отпечатках от кружек с чаем и кофе, местами прожжен и поцарапан. Я бережно вытираю его губкой, ставлю чистую пепельницу и, выключая свет на кухне, ухожу. Закатное зарево на улице достигает апогея, красный и оранжевый цвета перемешиваются, это все напоминает мне адский котел.
Я заглядываю в ванную. Она пуста. Резкий свет режет глазное дно. Белая плитка на полу в следах грязных ног, наверное, моих. Футболка и носки Войта в корзине. Его самого нет. Ванна с пеной источает аромат то ли персика, то ли груши. Видимо, он налил туда детского шампуня, который «не щиплет глаз». Ну, все ясно, что было под рукой, то и налил. Я хлопаю дверью.
В комнате № 2 Войт сидит на корточках и роется в переносной сумочке с дисками. Это не то, это не то… бормочет он. А! Вот! Он вытаскивает диск, безымянный и новенький.
- Что это? – Я свисаю над ним, над его правым плечом и смотрю. На его плечах темные веснушки. Они проступают даже сквозь загар. Или это россыпь родинок?
- Что за диск? – Войт не оборачивается, он продолжает копаться и разговаривает со мной так, через плечо. – Радиохэд.
Мне все ясно и вопросов больше нет. Я снимаю на ходу часы, кольца, цепочку и амулет. Войт включает комп и грузит Винамп.
Ванная комната. Пена на стене мелкими ошметками. Я смотрю на потолок, на трубу, с которой свисают толстые капли воды. Белая труба горячего отопления холодная. На ней рождаются и оседают капли. Я смотрю на стену справа от меня.
Из белой снежной пены торчат голова и колени Войта. Иногда он извлекает руку из-под воды и убирает налипшие на лицо волосы. На его запястье белеет след от часов. Я курю в ванной. Дым мешается с запахом пены. Рядом на низенькой стиральной машинке стоит пепельница, забитая уже на половину. Он тоже любит курить, лежа в ванной.
- Не стряхивай в раковину. – Говорит мне он.
Там, в комнате № 2 ноет Том Йорк. Войт любит протяжные песни, где кто-нибудь ноет и жалуется. Войт любит себя, он самодостаточен и уникален. По мне, так просто он – эгоист. По мне, так он – просто самодовольный тип и зазнайка. ))) Для меня нет ничего лучше, чем сидеть в холодной ванне, когда мы только что вернулись из адской жары. Для меня нет ничего лучше Войта. По мне, я тусовала бы с ним вечно. С этим молчуном-зазнайкой. Я – сентиментальна.
Он молчит. Закрывает глаза. Я сминаю окурок в скрюченную гусеницу. Стена справа от меня с отвалившейся плиткой. Она обнажила кирпичную кладку с отваливающимися крошками цементного раствора. Рана в стене. Некоторые плитки, которые еще остались на месте, упадут – только в путь. Им недолго осталось. Они уже отцепились и держатся на честном слове. Саморазрушение неизбежно. Я протягиваю руку, мне хочется пощупать кирпич и бетон. Войт успевает схватить мое запястье до того, как я прикоснусь к фрагменту.
- Не трогай! Как упадет тебе по голове! Не лезь туда больше!
- Хорошо…..папочка))). – Мне становится скучно сидеть вот так, я прислушиваюсь к музыке. Йорк плачет. (Вспомните о том, что я страшно сентиментальная девочка!) Я слушаю его внимательно. Мне становится страшно. Страшно тоскливо. Мне хочется плакать вместе с ним. Так бывает всегда, когда я слышу его песни.
Слезы одна за другой скатываются по щекам. Я не могу перебороть состояние хандры. Я не могу спорить с Томом. Он внушает мне. И я думаю о том, что глобальное потепление обязательно убьет панд. Конечно же никогда никто не найдет лекарство от СПИДа, и я тоже умру. Умрет он. Я плачу. Войт бросит меня через неделю и два дня. У моих друзей родился ребенок больной раком мозга. Скоро осень. Том плачет навзрыд, захлебывается слезами, но продолжает что-то шептать нам. Я же не знаю, что сказать, поэтому плачу молча.
Войт смотрит мне в глаза. Он удивлен, глаза – словно блюдца.
- Ты что? Эй? Что-нибудь случилось?
- Я не могу слушать Радиохэд!!! Он меня убивает! – Я пытаюсь сквозь слезы объяснить ему.
- Брось! Свои глупости! – Он не верит ни одному моему слову. – Ты как губка!))) – Указательный палец Войта описывает круги и загогулины на моем колене. На единственном острове среди пены. Он рисует узоры и останавливается на сиренево-синем пятне. – Откуда синяк?
- Чепуха! – Я вытираю cвои слезы. Войт вытирает мне слезы. Мокрыми пальцами в пене. Пена и вода стекают по лицу. Бесполезно. Он обнимает меня за плечи. У него на плечах родинки, много-много. Том надрывается все больше…
ПРОДОЛЖЕНИЕ следует... |
Правила
+2 | Шедевр! Одно из лучшего здесь! |
+1 | Понравилось |
+0.5 | Что-то есть |
0 | Никак |
-0.5 | Хуже чем никак |
-1 | Отстой |
-2 | Пиздец, уберите эту хуйню с Тепловоза! |
|
! Голосование доступно только авторизованным пользователям |
|
|